Последняя свобода

— И ты пошла устроить скандальчик?

— Слава Богу, вовремя опомнилась. И завернула к вам отвести душу.

— С Марго?

— Ну, отвлечься. Никого не было, я ушла к себе, и вскоре появился Гриша.

— Почему ты решила, что не с озера?

— Волосы сухие, и пахло «Златом скифов». Довольно сильный аромат.

— Ты ему кое-что высказала?

— Нет.

— Отчего же?

Она промолчала.

— Не знаю, каким «златом» от него несло, но для гуляки-мужа он вел себя крайне неосторожно.

— Неосторожно?

— Да хоть бы голову в бочку окунул.

— В какую бочку? — уточнил Василий.

— Тут у них под водостоком, — уточнил я рассеянно и поймал острый, напряженный взгляд Аллочки. — Сильный аромат… мерзкий смрад.

Каким-то смрадом несло, почти физически ощущал я, от этой истории, а Аллочка как будто окаменела, бессмысленно глядя перед собой.

— Алла, предупреждаю: убийца действует и может приняться за свидетелей.

— Леон, полегче, — вмешался брат. — Ты его считаешь ненормальным?

— Марго что-то узнала про убийцу и погибла.

— Фантастика! Как же осушить озеро?

— Уходите отсюда! — закричала Алла.

— Леон, пошли, не увлекайся. Ты имеешь дело с живым человеком, страдающим…

— С мертвым! — сорвался я. — Только где труп? Где кровь, вы мне скажете? Кто стер кровь?

Брат рванул меня с табуретки, и уже за порогом мы услышали тихий, надрывающий душу плач, как по покойнику.

— Добился! — прошептал Василий.

— У тебя есть те таблетки?

— Какие?

— Ну, те желтенькие, что ты Ольге давал.

Мы вернулись на кухню. Почти насильно он заставил ее принять лекарство, дал запить.

— Скоро заснешь, Аленька, — и указал мне глазами на дверь: пошли, мол? Я едва заметно покачал головой. Но Аллочка поднялась сама и исчезла где-то в глубине дома. Василий зашептал:

— Это сильное седуктивное средство. Сейчас наступит разрядка, эйфория.

— Можно допрашивать?

— Ну, если необходимо.

Я колебался.

— Это насилие над психикой?

— Воздействие на подсознание.

Я колебался, но азарт взыграл, и мы двинулись по коридору, ища спальню. Я там раньше не бывал: та же обстановка, что и у нас, только в несколько другом исполнении, а вот ковер — родной братец нашего. Эта родственность, если можно так выразиться, мне почему-то не понравилась.

Аленька, одетая, лежала на атласном покрывале и улыбалась чуть загадочно. Василий осторожно снял с нее панаму и сандалии. Я заговорил:

— Вот не решились тебя бросить в таком состоянии. Ты кого-то боишься?

Лицо ее слегка затуманилось, и она выговорила:

— Кровь.

— Что «кровь»?

— Я ее видела.

— Где?

— Не надо. Мне без вас так хорошо.

— Сейчас уйдем. Тогда ночью начиналась гроза, ты помнишь?

— Помню. Ветер.

— И ты у нас в саду видела монаха, да?

Она засмеялась беспечно, улеглась поудобнее и закрыла глаза.

— Ты узнала этого монаха, да?

— Да ну тебя, Леон!

— Ну хорошо. Скажи только, кого ты боишься. Я всех перечислю… Василия?

— Нет, он добрый.

— Юру?

Опять беспечный смех.

— Своего мужа?

Она выговорила четко и резко:

— Тебя!

— Где ты видела кровь?

— Леон!

— Не мешай, Вась. Где?

— Где умирал Прахов… где ты его зарезал.

В чертовой непроглядности, кажется, мелькнула разгадка. Зазвонил телефон — наверное, в кабинете. Аллочка шевельнулась, но осталась лежать. Я прошел и взял трубку.

— Алло!

— Кто это?

— Это я, Гриш, Леон.

Наступила пауза, я воззрился на поднятый шкаф — пустой. Верхние застекленные полки пусты.

— Что ты там делаешь?

— Мы с Василием слушали Аллочку.

— Как это?

— Слушали сердце. Он ей дал таблетки, она засыпает. Гриша положил трубку.

Глаза у нее действительно были закрыты, дыхание ровное. Василий осторожно поглаживал ей руку, крупную, «рабочую», так сказать. Предложил еле слышно:

— Разбудить?

Однако его проклятая жалость уже передалась мне, и я отказался, совершив тем самым ужасную ошибку.

Мы спустились со ступенек, я зачерпнул горсть воды из бочки и поморщился.

— «Злато скифов»… не этим ли ароматом несло от Гриши?

— Чтобы такой хлипкий интеллигент зарезал…

— Он хищник, Вася.

— Некая плотоядность есть, не спорю, нервная энергия, раз женщины так льнут, но…

— Да пойми же ты: не мог он вернуться сухим с озера, так себя выдать, он же ныряет, как русалка! «Русалка!» — отозвалось болью в сердце. Возле калитки валялись садовые ножницы, я обернулся, отметив в который раз: участок, в отличие от моего, в полном порядке, все брито-стрижено, живут на солнцепеке… То самое, страшное ощущение резануло по сердцу.

— Дай-ка мне свою таблетку.

Василий поспешно протянул две.

— Нет, одну. Спать не хочу… не по себе как-то.

Мы зашагали в отрадной тени тополей, завернули за угол.

— Вась, что с ней?

— В первом приближении все вроде в норме. Требуется, конечно, тщательное обследование, но за одно ручаюсь: она в сильном стрессе, и давно.

— Что такое стресс по-научному?

— Истощение нервной системы.

— Чего она боится?

— Ключевое слово «кровь». Делай выводы сам.

— Она нашла у мужа вещи и тетрадь в крови?

— Возможно. Леон, давай сходим на озеро.

— Зачем?

— Что там произошло? Не понимаю.

— И не поймешь.

— Может, почувствую.

Мы остановились у нашей калитки. Василий заскочил на минуту, я подождал.

— Молодые дома?

— Колю не видел, я саквояж на терраске оставил. Маша там ходит взад-вперед. Девица с огоньком.

— Да уж.

— Скоро свадьба?

— Не знаю.

— Он ее в Голландию заберет?