Последыш IV

Вообще-то, Бармин во всех этих религиозных делах разбирался весьма посредственно. Отрок Ингвар, выросший на заполярном Груманте знал о язычестве не так уж и много. К тому же в городе ссыльнопоселенцев Барентсбурге не было настоящих языческих храмов. И хёрг, к которому ходил Ингвар, представлял из себя всего лишь кучу камней. Позже, оказавшись на Большой земле, Бармин ознакомился, разумеется, с основами вероучения. Он даже катехизис[6] Мюберга прочел, как, впрочем, и несколько книг по истории и этнографии вопроса. Поэтому Ингвар знал, что современное язычество довольно сильно отличается от древнего, в особенности, во всем, что касается обрядовости и литургии[7], испытавших сильное влияние христианских конфессий. Так, например, когда-то в давние времена хофом являлась обычная большая усадьба, где рядом находилась и резиденция хёвдинга или хофгоди, одновременно являвшегося и военным вождем, и судьей, и председателем на пиршествах по праздникам, и смотрителем хофа, в котором имелись изображения богов и где приносились клятвы и собирались праздничные пиры. Но со временем, вождями и будущими конунгами стали хёвдинги, переставшие исполнять функции жрецов, а священнослужителями стали хофгоди, в ведение которых перешли хофы, ве[8] и хёрги, превратившиеся в храмы, напоминающие в этом смысле христианские церкви. И всей разницы, что хофы – это храмовые здания, а ве и хёрги находятся обычно под открытым небом или, максимум, под навесом. Так вот, в замке Усть-Угла был именно хоф, - и туда Бармин предполагал поставить мраморную Мару, даже при том, что она лишь весьма условно могла быть причислена к северному пантеону, а в роще Менгденов – хёрг, в который должен вернуться грубо вырубленный из камня кумир богини. Его-то Бармин сейчас и пытался найти.

Он прошелся раз-другой по занесенной снегом опушке дубравы, сканируя, - другого слова для того, чем он был занят, Ингвар подобрать не смог, - замерзшую землю под ногами. Времени это заняло совсем немного, поскольку он знал, что искать и где, и, в конце концов, обнаружил нечто крупное и несомненно каменное, что одно только и могло являться искомым чтилищем Марены. Теперь оставалось лишь «сходить» в Костинский посад и привести сюда людей с лопатами. Прогреть стылую землю для Бармина не проблема, так что пять-шесть землекопов вполне справятся с задачей откопать идола до конца светового дня. Труднее будет доставить его в хёрг, но Ингвар полагал, что Мария сможет открыть портал, а он поднимет истукана и «пронесет» его на место.

«Надо будет только заранее соорудить там на месте фундамент, - внес Бармин в свои планы небольшую коррекцию. – Не на землю же ставить!»

В принципе, план был несложный, и, если все пойдет, как надо, завтра у Бармина будет два храма, чтобы воздать Марене должное, и можно будет начинать ее «возвращение» в народ.

«Еще надо будет поставить камень Мары в Шекснинском хофе!» - добавил Бармин мысленно в свою программу еще один пункт.

В Шексне, в отличие, от Усть-Углы в храме стояли не фигуры богов, а камни разной формы, на которых были выбиты сакральные знаки и символы, - например молот Тора Мьёльнир, - и в редких случаях аллегорические имена богов. Так, к примеру, на камне Одина, древнем ледниковом валуне, высечено Alfo?r – Всеотец, а на обелиске, посвященном Фрейе, начертано Gefn, что означает «дающая», «дарующая» и «дарительница». На черном базальтовом кубе, который еще только предстояло вырубить и отшлифовать, - Бармин знал, что в Вологде есть подходящая мастерская каменотесов, - следовало выбить Серп Мары, расположив его в вершине условного равнобедренного треугольника, и символы Зимней и Летней Мары – в его основании.

А еще нужно было подобрать трех быков для жертвоприношения и договориться с начальниками тюрем в Вологде, Шексне и Череповце о негласной передаче графу Менгдену для приведения приговора в исполнение четырех приговоренных к смерти преступников. Официально в соответствующих бумагах будет записано, что преступники повешены, а тела их кремированы. И Бармин даже знал, кто именно пойдет под нож. На днях, то есть в то время, когда он находился в Швеции, прошло несколько судебных слушаний по делам военных преступников, то есть тех солдат и офицеров Союзной рати, в отношении которых обвинение собрало достаточно доказательств. Их обвиняли в убийствах гражданского населения, изнасилованиях и прочих зверствах, и все они были приговорены к смертной казни. Что же касается выдачи тел, то имперский закон оставлял этот вопрос на усмотрение судов, ну а суды в графстве особым гуманизмом по отношению к военным преступникам не отличались. Так что вопрос с жертвоприношением Марене можно было считать решенным.

***

День получился насыщенным, но зато и время за делами пролетело практически незаметно. И еще кое-что. Несмотря на сложность задачи, Бармин успел за день сделать практически все, что запланировал после ночного разговора с Мареной. Понятное дело, никто в замке, - включая его жен, - ничего о характере развитой им бурной деятельности не знал и оттого не понимал, что и зачем делает их супруг и господин. Но в этом смысле, выдрессированы все они были, - даже строптива Ульрика Катерина, - так, что вопросов не задавали и делали все, что он попросит, сразу и без малейшей задержки. Поэтому уже к вечеру двухметровая беломраморная статуя итальянской работы была поднята со дна реки и очищена от грязи. Скульптура изображала женщину в длинном плаще и капюшоне. Фигуру ее под складками плаща было не рассмотреть, но лицо под капюшоном было молодо и прекрасно. Впрочем, при этом оно было так же не по-человечески холодно и, пожалуй, даже жестоко. О том, что эта изысканная статуя, наверняка изваянная в эпоху возрождения, на самом деле являлась чтилищем богини Марены, ни знать, ни догадаться без подсказки было невозможно, и всех, увидевших скульптуру, занимал лишь один, но немаловажный вопрос, кто и зачем выбросил в реку такую красоту? О том, что это такое или кто это такая, спрашивали уже во вторую очередь, и ответ Бармина был прост и, вроде бы, логичен: это богиня Хель[9], и «я хочу вернуть ее в пантеон богов-ассов, как это было принято в давние времена у наших предков». Так или иначе, но мраморный кумир Марены был очищен от грязи и уже в первых часах вечера установлен в конце ряда других богов и богинь, стоявших на подковообразном возвышении позади алтаря. И так уж вышло, что Марена/Хель оказалась последней в левой части подковы, заняв свое место сразу после богини Вар. Бармин этого не планировал. Он просто забыл, кто там замыкает ряд, но, когда Марена встала там, где встала, оторопел, увидев в этом глубокий, но трудно расшифровываемый символизм. Две богини, давшие начало двум древним магическим родам, оказались рядом, и это попросту не могло быть случайностью, но иди знай, чья это инициатива и кого за эту случайность надо благодарить: саму ли Марену или, может быть, в дела смертных вмешался кто-то еще из великих богов-ассов?

Между тем, на западной опушке священной рощи рабочие-землекопы извлекли на поверхность другую скульптуру - древнего истукана, грубо вырубленного из темно-красного гранита. Странная фигура, внушающая безотчетное чувство почтительного страха. Скорее всего женщина, но большего об этой трехметровой массивной статуе, - отдаленно напоминающей скифских и половецких каменных баб[10], - ничего сказать было невозможно. Но Бармин и в этом случае заявил во всеуслышание, что это Хель, и уже при свете факелов, - электрические фонари в священной роще не зажигали, - вместе с Марией установил кумира на временном, сваренном из стальных труб постаменте в хёрге Менгденов. А ведь между тем и этим, Ингвар еще успел «смотаться» по-быстрому в Вологду и сделать там заказ на черный «камень» Мары, а так же связался с полоцкими скотоводами, лично объяснив фермерам сколько и каких быков – трех крупных черных туров[11], - он хочет у них купить, и еще переговорил с комендантом военной тюрьмы в Шексне, выяснив, что далеко ходить в поисках смертников ему не придется, сидят мерзавцы в этой самой тюрьме и ждут исполнения приговора. Так что, дел, на круг, Бармин переделал в этот день столько, что и не счесть, устал, как собака, и поесть по-человечески смог только в поздние часы вечера.

Стремление все сделать самому, и при том наилучшим образом и так быстро, как только получится, ни к чему хорошему не приведет. То есть, дело-то, может быть, и будет сделано, - на самом деле, Бармин сделал все, что запланировал на этот день, - но такого рода перфекционизм и все эти долбаные форс-мажоры сохранению здоровья не способствуют, тем более, если для ускорения процессов ты то и дело прибегаешь к магии. Но там, где колдовство, там и боль, и эффект от многократного применения магии только нарастает. В результате, в десятом часу вечера, когда он, наконец, принял душ, переоделся и сел за поздний ужин, Бармин был порядком вымотан и в достаточной степени раздражен, чтобы желать остаться в одиночестве. Однако подумать об этом заранее он не успел, и как следствие компанию ему в малой трапезной составили сразу все жены, сестра, а также дочь Ульрики Катерины Сиф, младший брат короля Швеции Эрик и прибывшая в замок этим утром кузина Стефания.

По меркам королевского двора, состав более, чем камерный, но для Бармина сотрапезников оказалось слишком много. Чрезмерное количество людей, взглядов и слов, вопросов не по существу и прочего всего, что он с удовольствием помножил бы на ноль, отправив всех этих родственников «в сад»[12]. Но noblesse oblige, как говорится. Положение, - а в данном случае, скорее даже репутация, - обязывает. Ингвар Менгден ведь кто? Большой, надежный и невозмутимый мужчина, который никогда не раздражается по пустякам и не обижает ближних. Поэтому Бармин ел практически молча, тщательно контролируя выражение лица и с неослабным вниманием «фильтруя базар», когда все-таки открывал рот не для того, чтобы что-нибудь в него положить, - кусочек буженины, например, или тарталетку с икрой, - а для того, чтобы сказать слово или два и не пугать семью своим мрачным, ничего хорошего не предвещающим молчанием. В конце концов, никто здесь ни в чем перед ним не виноват, а некоторые и вовсе помогали ему весь день чем могли. Так что пугать и обижать их было не за что. Разве что за отсутствие такта: могли бы и сами сообразить, в каком он находится состоянии. Но, как всегда, Бармин находил множество причин оправдать их всех вместе и каждого в отдельности и, несмотря на усталость, - большей частью от боли, чем от физических усилий, - и раздражение, наверняка вызванное падением уровня сахара в крови, думал прежде всего о них, о членах своей нежданно-негаданно возникшей семьи, а не о себе любимом. Одни соскучились, другие еще не отошли от шведских приключений, а третьи, и вовсе, оказались на чужбине, в чужом доме, среди незнакомых или малознакомых людей. И еще немаловажный момент. Варвара все еще не отошла от встречи с Мареной, - опыт, что и говорить, не из легких, - Ульрика желала примирения и, судя по всему, не знала, как подступиться к этой щекотливой теме, и, наконец, все пять его жен и «примкнувшая к ним»[13] Варвара мучились сейчас вопросом, как бы попасть к Ингвару в постель, не вызвав этим скандала со всеми остальными сестрам-конкурентками. Бармин все это отлично понимал и, вспомнив давешний разговор с Варварой по поводу того, «кто выбирает и кого», решил взять быка за рога. Покончив со своим по необходимости более чем плотным ужином, Бармин ополовинил бокал с чудесным красным вином и перешел к делу:

– Спасибо за компанию, дамы и господа! – сказал он, обводя сотрапезников взглядом. – Устал сегодня, как собака, и чую, не я один. Впрочем, день еще не закончен и мне надо переговорить тет-а-тет с тобой, Дарена, - улыбнулся он своей вставшей на путь исправления молодой жене, - и с тобой, Ульрика.

Ульрике он тоже улыбнулся. Пора было заканчивать порядком затянувшийся «семейный» конфликт. Все-таки первая жена, как ни крути, да и вообще - жена.

– Но перед этим, - добавил Ингвар, вставая из-за стола, - мне бы хотелось коротко переговорить с тобой, Варвара. Так что получается у нас по плану, три коротких разговора, три встречи по четверть часа каждая в моем кабинете. А затем, я предполагаю лечь спать и хотел бы пригласить тебя, Еля, составить мне компанию. Это все, дамы и господа. Спокойной ночи!

[1] Цитата из популярного в СССР фильма «Берегись автомобиля».

[2] Чтилище – то же, что идол, истукан, кумир.

[3] Хоф (др.-сканд. hof) - существительное, использовавшееся северными язычниками для обозначения храма. Хофы находились в частном владении и во главе них стояли ховгоди.

[4] Хофгоди – скандинавский языческий жрец.

[5] Хёрг - в северном язычестве тип религиозной постройки или алтаря, предположительного представлявшего собой груду камней. Хёрг может переводиться как храм, святилище, место для подношений, алтарь или место поклонения.

[6] Катехизис - изложение основ какого-либо знания, чаще всего вероучения какой-либо религиозной конфессии или учебник с изложением этого знания или вероучения. Катехизис обычно изложен в виде вопросов и ответов.

[7] Литургия - синоним слова «богослужение».

[8] Ве - тип святилища или отгороженной священной территории в скандинавском язычестве.

[9] Хель - дочь Локи. Царица царства мёртвых, хозяйка подземного мира. Соответствует славянской Маре (Морана, Марена). Мара у славян — повелительница мира мёртвых, богиня зимы и смерти.