Последыш. Книги I и II

— Совсем плохо? — участливо спросила красавица, оценив, по-видимому, состояние Бармина. — Плохо… Плохо… Плохо. Что ж, сейчас станем тебя оживлять. Рано тебе, мальчик, на Ту Сторону. Там и без тебя пока обойдутся. Да, и был ты там уже. Неужели соскучился?

Ингвар молчал, слушал, но слова красавицы с трудом пробивали себе дорогу к его затуманенному умиранием разуму.

— Как тебя зовут, отрок, — поинтересовалась женщина, наверняка, устав от его молчания.

— Ингвар.

— Менгден? — чуть подалась к нему женщина. — Или еще как?

— Менгден.

— Что ж, хранимый Фрейром [130] , ты мне действительно не чужой. Кровь не лжет, но только имя всему подводит черту. Ты не похож на Бера, — он был тоже хорош собой, богатырь, но другой. Зато ты похож на его сына Ретвина.

— Я Марена [131] , если еще не понял, — добавила через мгновение, — или ты уже ничего не разумеешь? Скажешь, мне следует поспешить? Возможно, возможно… Но согласись, какая жалость, что мы не можем нормально поговорить. Было бы забавно… Не часто я могу явиться людям во плоти. Но ладно, отрок, к делу! Начнем, пожалуй, с груди. Как же ты так неосмотрительно подставился? Осторожнее надо быть. Головой думать. Ты что же решил, что умнее всех и бессмертный к тому же? Зря. Одно перерождение еще ни о чем не говорит. Отвратительная рана, к слову сказать, и большая кровопотеря. Верная смерть, если понимаешь, о чем идет речь. Считай, что помер. Подставился и получил пулю в грудь. Упал, не встал, и как не было… но Договор остается в силе.

130

Ингвар — первая часть имени — Ing — отсылает к одному из имён скандинавского Бога плодородия Фрейра, а вторая — Varr — значит «охранять». Таким, образом, дословно имя Ингвар означает «Хранимый Фрейром».

131

Марена — в западно- и в меньшей степени восточнославянской традиции женский мифологический персонаж, связанный с сезонными обрядами умирания и воскресения природы.

Женщина взмахнула рукой, и по коридору прокатилась волна смертельного жара, словно открылись врата христианского ада, и на Ингвара дохнуло из пекла Гиены Огненной. Жар опалил его, не причинив, впрочем, вреда. Потому что вместо Бармина смерть принял скелет, висевший на цепях прямо перед ним. Кости рассыпались в прах, грудь Ингвара пронзила острая боль, — словно раскаленный стальной прут пробил ее насквозь, — но в голове сразу прояснилось, и он начал осознавать, где находится, с кем говорит, и что с ним теперь происходит.

«Великие боги!»

Что ж, одна из богинь, — правда, относящаяся к чужому, славянскому, а не скандинавскому, пантеону, — стояла всего лишь в нескольких шагах от Ингвара и улыбалась, любуясь на свою великолепную работу. Разумеется, Бармин не знал, — и откуда бы, — что это за магия и почему он встретился с Мареной именно в Источнике Менгденов, но, наверное, все это имело какое-то объяснение. Богиня тоже ничего ему не объяснила, однако Бармин утешил себя мыслью, что все тайное когда-нибудь становится явным.

«А может случиться, что это славянская персонификация бело-синей Хель [132] ?»

— Неплохо! — констатировала между тем женщина. — Сильно болит?

— Сильно, — признал Бармин.

— Ну, потерпи! — чуть улыбнулась красавица. — Пуля прошла навылет. Слишком длинный раневой канал. Сам понимаешь, сколько там всего по пути. И все это сейчас заживает и возвращает себе прежний вид.

— Почти, — добавила, что-то взвесив в уме. — Шрам я тебе, пожалуй, оставлю на память. Раны, полученные в бою, богатырю скрывать невместно.

132

Хель — в германо-скандинавской мифологии повелительница мира мёртвых (Хельхейма).

Сейчас Бармин слышал богиню гораздо лучше, чем раньше, но главное — лучше понимал. Не мешала этому даже боль, разливавшаяся в груди и отдававшая в спину.

— Теперь живот, — вернулась к насущному Мара. — Тоже плохо, но от этой раны ты еще не умер. Впрочем, если не принять срочных мер, то скоро умрешь. Военно-полевую хирургию забыл, небось? И зря!

Она снова взмахнула рукой, но на этот раз по коридору прошла волна ледяного холода. У Бармина даже зубы заныли, но в следующее мгновение нестерпимая боль охватила уже живот, и он разом забыл и о зубах и, вообще, обо всем на свете. А между тем, вспыхнувшая в животе боль стремительно распространялась по его телу вверх и вниз. В груди она поглотила прежнюю боль, внизу на ноге вспыхнула жестокой ледяной звездой.

«Любопытные методы лечения, — сосредотачиваясь на том, чтобы не закричать, отметил Бармин. — Но, если помогает, то есть смысл терпеть».

Сейчас, когда в голове прояснилось, и у него получалось думать даже через боль, Ингвар вернулся к прежнему мнению: умирать ему рано и ненужно. Не для того он поменял свое старое уставшее от жизни тело на это молодое и сильное! И кроме того, Бармину вдруг остро захотелось стать графом и князем и, совершив невозможное, подняться к вершинам настоящей власти. Туда, где на вершине должен остаться только один.

— Ну, вот и все, — вернул его в реальность голос Мары. — Ты жив, условно здоров и готов к продолжению своей эпопеи. А мне пора уходить. Но я как-нибудь обязательно загляну к тебе на огонек, так и знай, внучок!

* * *

Когда он пришел в себя, боли, как таковой, уже не было. Ныла грудь, ощущалось несильное жжение в животе, покалывало там, где пуля пробила ему ногу. Терпимо, умеренно, без экстрима. В былые времена, — в прошлой жизни, — будучи уже немолодым мужчиной, Игорь Викентиевич Бармин порой чувствовал себя куда хуже. И ничего, вставал, пил кофе и шел на работу. Даже не жаловался никогда. Так и сейчас, те ощущения, которые он испытывал, воспринимались им, всего лишь как легкое недомогание.

Если честно, гораздо хуже было то, что тело задеревенело от долгого лежания на холодной земле. Но это, по-видимому, понимал не только он один. На самом деле, Бармин очнулся как раз оттого, что кто-то пытался, — впрочем, не очень ловко, — подсунуть ему под спину что-то похожее по ощущениям на шерстяное одеяло.

— Не надо было его трогать, — сказала прямо над ним княжна Збаражская. — Вдруг раны откроются, а он и так уже много крови потерял.

— Больше двух литров, — внес ясность полный тревоги голос Варвары.

— Вот я и говорю, лучше бы мы его накрыли чем-нибудь, — всхлипнула Елена. — Он же холодный, как лед.

— Накроем… Ну-ка еще одно усилие!

Бармин почувствовал, как в четыре руки его заволакивают на одеяло. Спине сразу стало лучше, но про холод Збаражская правильно сказала. Было очень холодно, хотя никаких других симптомов большой кровопотери, — не говоря уже о массивной, — Ингвар не чувствовал. А крови он, между прочим, должен был потерять куда больше двух литров.

— Вот теперь можно и накрыть, — подытожила Варвара результаты совместных усилий. — Давай, снимай плащ! Накроем двумя плащами, всяко-разно ему будет теплее.

Бармин почувствовал, как его накрывают этими самыми плащами и хотел было возразить, но не смог. В сознание он конечно пришел, но вот тело его пока не слушалось. Ни глаз открыть, ни рукой пошевелить, ни застонать жалостливо. В общем, по всем признакам хладный труп, но температура тела несколько выше, чем у мертвецов, и сердце бьется, о чем девушки наверняка давно знают.

— Наверное, надо бы за помощью сходить…

— Нет, Еля! — возразила Варвара. — Никуда мы не пойдем. Иди знай, кто сейчас в замке хозяйничает!