"Посмотрим..."
Шрифт:
– Ну, шериф? Чего тут думать?
– нахально проигнорировал ее присутствие Диксон, заставляя задуматься о том, что он, возможно, и жить вместе больше не планирует.
Неужели так сильно обиделся за ее недоверие? Неужели не понял, как сложно ей довериться кому-либо? Неужели она для него так много значила, что он не может простить? Последний вариант обнадеживал, хотя и намекал на то, что ради прощения придется потрудиться. Спрятав улыбку, невольно возникшую на губах, при одной мысли о том, как именно следует выпрашивать прощения у Мэрла, Мишонн переключила свое внимание на Рика.
– Господи,
– Мы это уничтожим потом.
– Потом! Точно – потом! Ну дай мне хоть пару раз бухнуть в приятной компании Фила, который ни хрена даже ответить не сможет! У меня, между прочим, много слов накопилось! Эй, Брауни я, кстати, жажду подробностей: чего там у вас…
Мужчины удалились общаться, а Мишонн, поколебавшись, предпочла обыскать автомобили гостей, пожав плечами при виде изумленного взгляда оставшейся во дворе Карен. А что такого? Может быть, это и выглядит бесцеремонным, но безопасность прежде всего. А от них не убудет, она же ничего не забирает. Ну, кроме чьего-то шоколадного батончика из бардачка, очень честно разделенного напополам с начавшей ей тоже помогать Карен.
– Они, правда, войны не хотят, - облизнув пальцы, видимо, переняв эту привычку у своего ненаглядного Дэрила, тихо пробормотала та.
– Ну и отлично, - пожала плечами Мишонн, со вздохом отмечая, что больше ничего интересного тут нет, и кивая на тюрьму.
– Идем. Обед уже. Или ужин.
И в самом деле, трапеза была неопределенной, поскольку мужчины решали свои дела до позднего вечера, а женщины, в числе которых была и не допущенная снова на совещание возмущенная Андреа, особого аппетита не имели, тревожась за будущее тюрьмы. Так и не дождавшись Мэрла, с которым она надеялась поговорить, Мишонн, услышав от вышедшего из запертой комнаты Глена, что все хорошо, и мир заключен, отправилась в камеру отдыхать. В полном одиночестве до самого утра.
И судя по виду Мэрла за завтраком, он все же успел поспать этой ночью. Вот только где и почему не явился к ней? Такая глупая и детская обида – надо же, Мишонн была уверена, что подобным образом может вести себя только Дэрил. Хотя чему она удивляется? Они все же братья, они из одной семьи, у них было одинаковое воспитание и одно разочарование в окружающем мире на двоих. Просто старший брат научился скрывать свои эмоции за маской насмешливости и жестокости. Но, видимо, что-то их может и обнажить порой.
Уставший Рик объявил всем о заключенном вчера перемирии с за полночь уехавшими гостями, о том, что с ними поделятся лекарством в обмен на оружие и припасы, что в ближайшем времени в Вудбери отправится несколько человек с ответными визитом, чтобы посмотреть на все собственными глазами, и что город готов принять всех желающих, хоть всю их группу, к себе. Места найдутся – было бы желание.
Мишонн даже вздрогнула, невольно вспоминая тот страшный городок с нездоровой атмосферой, которая вряд ли в мгновение ока растворилась вместе со смертью Губернатора. Нет, она не хочет туда. Она не может туда. Не согласится. Ни за что.
К счастью, ее точку зрения поддерживали все. Никто
не хотел покидать уже ставшую домом тюрьму ради неизвестности. Тем более что образ врага в виде Вудбери успел укорениться в их сознании, и побороть его будет непросто: для этого понадобится много времени и усилий с обеих сторон. А там, кто знает, возможно, к лету… Но вряд ли. Одна только Карен тихонько покосилась в сторону Дэрила и сдавленно вздохнула, понимая, что ее мужчина имеет достаточно причин ненавидеть Вудбери – чего стоило одно его пленение там. И он даже ради нее не согласится бросать друзей и переезжать туда.Проведя день за какой-то глупой суматохой, Мишонн пораньше сбежала в камеру и замерла на пороге, видя повернутого к ней спиной Мэрла, задумчиво изучающего ту самую вазу, которую он упрямо величал пеньком. Бесшумно ступив вперед, она поддалась первому порыву, отбрасывая лишние, слишком часто мешавшие в последнее время мысли, и прижалась к спине своего мужчины.
– Сегодня ночуешь здесь?
– коснувшись губами его уха, дала волю рукам Мишонн, улыбаясь при понимании того, что избрала верную тактику – молниеносно, как и всегда, пришедший в боевую готовность Мэрл вряд ли будет долго обижаться.
– Блин, крохотуля, как-то ты немногословно извиняешься, - выдохнул он, когда она нетерпеливо дернула молнию на его штанах.
– Это, конечно, все очень круто, но…
– Я не умею извиняться, - вздохнула она.
– Ладно, прости, что я тебе не поверила. Я слишком привыкла сомневаться во всем и во всех. Больше не буду и все такое. Ну, Диксон, пойдет? Это моя лучшая речь за последний год, ты должен оценить!
– Ценю, Шоколадка, - ухмыльнулся Мэрл, разворачиваясь.
– И какого только голову морочила? Блин, я тебе чего, мало тут доказывал, что вроде как согласен на ваши с Дэрилиной условия якобы нормальной жизни? Или чего тебе не хватало? Признаний в вечной любви, гроханья на колено, предложения моей, между прочим, единственной руки и дохренища расистского сердца? Да я, может быть, как раз планировал это самое все, а ты… всю охоту отбила! Бабы…
– Так я тебе и поверила, - хохотнула Мишонн, не представляя себе делающего предложение Мэрла.
– Ну, может, окольцовываться я и впрямь не собирался, но остальное истинная правда, - подтолкнул он ее к койке, явно решив, что в такой момент разговоров с них достаточно, и стал весьма ловко, уже привычными движениями, стаскивать с нее майку.
– Да ну? Тогда докажи, - с трудом увернулась она от поспевающей везде горячей шершавой ладони и торопливо заперла камеру, убеждаясь, что не осталось ни одной щели, через которую их смогут увидеть.
– Э нет, как провинившаяся сторона, ты сегодня показываешь свою любовь первой, Шоколадка, - потянул Мэрл, повинуясь ее толчку в грудь и довольно опускаясь на подушку.
– Главное, чтобы тебя потом на ответ хватило, - прошептала Мишонн, уже касаясь губами его шеи и медленно опускаясь ниже.
Конечно же, его хватило, и спокойно вздохнули они уже, наверное, глубокой ночью, привычно толкаясь на слишком узкой койке и пытаясь устроиться поудобнее. Судя по всему, Мэрл ее простил, и не один раз, а потому можно было вычеркнуть из памяти собственную ошибку – не хватало еще помнить и чувствовать себя виноватой.