Пособие для начинающей проститутки
Шрифт:
У него не очень приятное лицо: большой мясистый нос, полные, пренебрежительно искривленные губы, густые брови и круглые карие глаза. Шурка не спрашивает, сколько ему лет, но все-таки начинает сомневаться, что шестьдесят семь.
– Ты очень красивая, – говорит Макриянис. – Очень красивая и тихая девочка. Я сразу понял, что ты не имеешь ничего общего с этим бандитом.
– Я его боюсь, – признается Шурка.
И Макриянис обещает сказать Шнуру, что не встречался с ней и не нуждается в переводчике. Может, тот и не догадается ни о чем – будет искать какой-то новый подход к его миллионам.
Он
– Завтра в восемь вечера я заеду за тобой.
Она кивает.
Берта не знает, что сказать Шурке. Впервые не знает, как будет лучше, то есть как будет хуже для подруги. Но она понимает, что Шурка влипла в очень опасную историю и выпутаться из нее уже не в состоянии. Поэтому Берта качает головой и не говорит ничего.
– Ладно, посмотрим, – рассуждает вслух Шурка. – Жеки пока нет. Это все и совмещать можно. Не сложно.
Оптимизм на Шурку находит лишь приступами, и сейчас именно тот случай.
– Этот Макриянис – не половой гангстер, он меня в постель сразу не потащит. Да и ненадолго это. Жека через неделю приедет. Время есть, да?
– Угу, – кивает Берта, не улавливая никакой логики.
– А Шнур этот – фу! Кто такой этот Шнур? Пижон. Ничего он мне не сделает. Он меня даже не найдет. Дурак какой-то...
– Угу, – снова соглашается Берта.
– Вот. Ну... Все хорошо будет. Это ясно.
Берте это не ясно. Про себя она ужасается спокойствию Шурки. Это уже последняя стадия даунизма – такое безразличие к собственной судьбе.
А Шурке вдруг становится очень легко. Вечером они встречаются с Вангелисом – болтают обо всем. Она уже с легкостью отвечает на вопросы о личной жизни. Каждая женщина должна иметь легенду о своем первом мужчине, которую она будет рассказывать каждому второму. Хорошо, если эта легенда будет смешной, как Шуркина история о Бобике – ее первом соломенном мальчике, у которого никогда не вставал надолго.
– И после него у тебя никого не было?
– Нет, – смеется подвыпившая Шурка.
Макриянис выпадает в осадок. А Шурка знает, что Жека – не считается. Жека – это не история. Это ее затмение, ее падение, ее стыд, ее фотовспышка счастья.
– Ты будешь со мной? – спрашивает Вангелис.
– Буду, – смеется Шурка. – Но не сегодня. Потом...
Он не настаивает. За окнами валит снег, и Макриянис кутается в теплую куртку.
– По-по, как холодно.
– Да, пиздец, – соглашается она. – Новый год скоро.
– Рождество?
– И Рождество тоже.
И Шурка думает, что она подарит Жеке. Потом собирает остатки денег и покупает ему духи – «Серджио Тачини». Принюхивается и представляет этот запах на его теле.
Эх, Жека, где ты?
И он приезжает. Они встречаются в жуткий мороз и целуются прямо посреди улицы...
А вечером Вангелис говорит, глядя в чашку какао:
– Страны Восточной Европы – это страны третьего мира. Сплошная мафия, преступность и проституция. Сколько у вас проституток, по-по! Это
конец света. Каждая женщина торгует собой – каждая! И это очень красивые женщины, но выше всего в жизни они ставят деньги.Шурка кивает.
– Ты – это другая сторона медали. Многие иностранцы даже не подозревают о том, что она существует, эта сторона, – говорит восторженно Вангелис, поднимая глаза на Шурку. – Я знаю, что могу быть в тебе уверен.
– Конечно, – заверяет она.
Уколы совести ощущаются слабо. Весь следующий день она проводит с Жекой в квартире Шнура. К вечеру вваливается и сам Шнур.
– Ну, как? Все кувыркаетесь? Что с греком?
– Не знаю, – дергает плечами Шурка. – Ни хрена он мне не предложил.
– Вот сука! – ругается Шнур. – Греческая морда! Я его научу уважать наши понятия!
Шнур очень зол и ему не до Шурки. И не до Жеки. Он поглощен поиском новых подходов к Макриянису. Сорвалось... Шнур бросает на Шурку последний испытывающий взгляд и уходит.
Снег продолжает заносить город. И в этот снег снова уезжает Жека. А вечером Шурка смотрит в блестящие южной ночью круглые глаза Вангелиса и понимает, что отказывать ему уже нельзя. Может, ей даже с ним понравится. Этого не скажешь заранее...
И вдруг он говорит, придвигая Шурке деньги:
– Я знаю, что ты не можешь найти работу...
Сумма значительная. То, ради чего она и старалась. Но вдруг что-то внутри заставляет ее отдернуть руки назад.
– Спасибо. Я не возьму.
Говорит, и сама приходит в ужас. Вангелис настаивает. И ей становится горько и не по себе от того, что за этим последует секс – с человеком, которого она не хочет. И не может заставить себя захотеть...
– Сколько тебе лет? – спрашивает она, догадавшись, наконец, что он значительно моложе, чем кажется на первый взгляд.
– Сорок восемь, – отвечает честно Макриянис.
– Сорок восемь?!
– А ты как думала?
– Ну, лет пятьдесят...
– Я знаю, что выгляжу нехорошо...
– Нет, хорошо. Нормально.
Он смеется. Отвозит ее домой и прощается. И деньги оставляет в ее кармане. И она вдруг понимает, что он неплохой человек, и ему самому неловко от того, что его накрыл кризис и ему одиноко. Шурка тянется к его полным губам и целует его долгим поцелуем.
А следующим вечером он отвозит ее – к себе домой. Шурка озирается в роскошной квартире и не узнает себя в зеркале: она какая-то высокая, лохматая, с раскрасневшимися щеками.
В постели с Вангелисом ей холодно.
– Ты не мерзнешь? – спрашивает он заботливо.
– Не мерзну, – откликается она, словно из могилы.
Ему не шестьдесят семь. И даже малоопытная Шурка замечает разницу в размерах – превосходство на стороне Греции. Но ее руки машинально ищут большой и теплый живот. Вангелис худощав и малоподвижен. Шурке предоставляется полная свобода – стараться самой. И она старается. Старается, как может...
Ничего, могло быть и хуже. Шурка удовлетворена тем, что все закончилось. И если закрыть глаза и сосредоточиться на собственных ощущениях, то это вполне переносимо. Это можно стерпеть, хотя у него гадкая, дряблая кожа, обвисший подбородок и душный запах тела. Это можно стерпеть...