Пособие по укладке парашюта

Начнем с того, что на девятом месяце беременности я была уверена, что у меня родится нечто из рекламы «Ленор» – розовожопое, вполне себе очаровательное и агукающее по поводу и без. Сейчас с полной уверенностью могу сказать, что хотя то, что родилось, было не без прелестей, от «Линор» оно было далеко и в рекламе его бы сняли вряд ли. Вот если бы кто-нибудь удумал рекламировать солидол, то мы бы, безусловно, обогатились… Но сумасшедших, к сожалению, не было: видимо, твердая смазка прекрасно расходится и так. Впрочем, все вышеперечисленное не мешало нам думать, что Ф – не менее чем юный Аполлон, все, что он делает, божественно, а если бы кто-то удумал бутилизировать экскременты Ф, то ему бы дали Нобелевскую за изобретение средства от облысения.

Через пару недель наша вера в Ф пошатнулась. Божество орало с утра до ночи, тратило семейный бюджет, а лысые за дерьмом не приходили. Чтобы укрепиться в начинаниях, мы углубились в книги по материнству. Материнство пообещало, что к двум месяцам ребенок начнет реагировать на погремушки. В качестве доказательства дитячьего интереса к пластику приводилась фотография благолепного младенца с целлулоидным поросенком. «Хо-хо», – сказали себе мы и побежали в магазин за свинарником. Стоит ли говорить, что к тому моменту, когда материнство планировало просветление, наш дом напоминал склад китайского контрафакта? Впрочем, уже через неделю стало понятно, что младенец с поросенком из учебника есть лошара и не знающий жизни простолюдин. Настоящие божества никогда не оскорбляют свои руки непотребной пластмассой, и посему к игрушке должна прилагаться некая куражная обезьяна, которая и обязана отвечать за экшн. Так как денег на покупку специально обученного животного у нас уже не было, то на сцену вышел папенька. И хотя роль примата далась ему не сразу, со временем он так освоил мастерство, что вполне может прокормить себя на этом поприще.

Чтобы окончательно не съехать с катушек и, не дай Бог, не пропустить какой-нибудь судьбоносный момент в божественном развитии, мы вновь обратились к книгам. Обещанное не могло не радовать. «К полугоду ребенок начинает ползать и уже умеет сидеть», – рассказывал доктор Спок. Впрочем, о том, что к полугоду ползают и сидят исключительно халдеи и прочее жлобье, докторишка явно умалчивал. Божество «за здорово живешь» не сдавалось и забесплатно не то что сидеть, даже голову поворачивать не желало. В результате все силы были брошены на поиск массажиста, достойного для допуска к божественному телу. После уплаты двухсот долларов чудо-таки свершилось, и мы стали свидетелями Божьего промысла. И не важно, что Божество промышляло в основном ушными палочками, спичками и прочей дрянью, валяющейся на полу. Мы все равно были довольны. Ибо материнство утверждало, что от ребенка ползающего до ребенка ходящего – всего ничего.

В те далекие времена ребенок ходячий виделся нам чем-то вроде высшего идеала. Мы с умилением представляли себе младенца Ф, чинно прогуливающегося по комнате и складывающего домик из кубиков. Мечты не замедлили себя явить. Явь оказалась страшной. Потому что на самом деле в вопросе, «пошел или не пошел» ребенок, хождение имеет весьма второстепенное значение. Гораздо важнее, КУДА ребенок пошел. И если дети доктора Спока ходят кругами, изредка останавливаясь для тихих игр, то Ф предпочел модернизироваться в Ф18 Хорнетс (3000 км/ч, высота 20 тысяч метров, «гори огнем твои игрушки, мама»). Что касается тихих игр, то они свелись к конспиративному поеданию кошачьей жратвы, вываливанию белья из платяного шкафа и обгладыванию классической литературы.

Кстати говоря, прогноз Спока, что к году ребенок обязан говорить не менее десяти слов, сбылся также весьма своеобразно. Потому что к году мы говорим сто двадцать восемь слов, а именно «На-на-на-на-на-на-на…», что вкупе с вытянутым указательным пальцем означает: «Дай мне, мамочка, вон ту штуковину, которую давать нельзя».

Без умственного развития тоже не обошлось. Конечно, пирамидки мы не собираем, но вот шандарахнуть пирамидкой можем так, что ум наружу через уши вытряхнется. Думаю, «Чикко» бы чикнулось от такого применения собственной продукции, но, к счастью, там о нас не знают.

Смешные рассказы из прошлого

Про Безнадежную Любовь

С утра приходила тетенька-проверяльщица. Проверяла плиту. Оказалось, что мы все еще живем на белом свете токмо благодаря воле Божьей. Выяснилось, что плита бьется током. В дозах, смертельных для котов.

– А что ты на меня смотришь? Вот приложится животное носом и откинется. Ему достаточно будет, – пугала проверяльщица.

Тетеньке я, конечно, сказала, что если у меня откинется тройка-другая животных, то я особо переживать не буду. Но это я соврала. Котов было жалко. Так что в ближайшем будущем предстоит романтическое знакомство с электриком. А пока можно котам носы заклеить. Перцовым пластырем.

* * *

Нет, напишу лучше про любовь. Наверное, пробивающая плита – не лучшее вступление, но другого, увы, не нашлось.

Тут вот говорили, что первой любви у них не было. Ну и у меня в общем-то тоже ничего такого особенного не было. Мальчика в детском садике, старательно стряхивавшего тараканов мне в компот, к первым возлюбленным причислить крайне затруднительно. Поэтому расскажу про самый труднодосягаемый вариант. Про Любовь Безнадежную. Благо, в отличие от Первой, таковая бывает у всех.

Так вот. Мне было 15. Ему 17. Десятиклассница и первокурсник. Говорят, чтобы влюбиться, достаточно мелочи – улыбки там какой-нибудь, недостатка или дурацкой привычки. Я была более материальна и влюбилась в свитер.

В отличие от моих кожано-неухоженных друзей Объект Любви носил шикарный белый свитер и не ковырял в носу прилюдно. Этого было достаточно, чтобы поразить мое детское воображение окончательно и бесповоротно.

И я начала действовать. Надо сказать, что Машина Моих Чувств к 15 годам напоминала этакий фашистский трофейный танк: много шуму, мало проку. Какой-то прок все-таки был: в первый же вечер знакомства мы уже целовались в туалете, и, выходя оттуда под осуждающие взгляды подруг, я чувствовала себя победительницей. Дескать, пока вы вокруг квакали, я сорвала главный приз, дала ему подержаться за бретельку лифчика и виртуозно впарила свой телефон.

Но радоваться было рано. Домой мне никто не позвонил. Ни в этот вечер, ни в последующие. Именно тогда и появилась ОНА – Любовь Безнадежная. Ей было очень уютно в моей заваленной зайцами комнате. В конце концов подобные комнаты со старенькой, заклеенной наклейками от жвачек мебелью и становятся рассадником безнадежной любви.

Не буду вдаваться в подробности, скажу только, что дальше все шло по известному сценарию. Если я появлялась, то он обращал на меня внимание, если нет – то обращал его на кого-нибудь еще. Никакие мои ухищрения не действовали. Мальчик любил женщин. Женщины любили его. Становиться моногамным он не хотел. Я плакала, пыталась встречаться с кем-то другим и ежедневно названивала ему, чтобы рассказать, как я отлично провожу время.

Эффекта не было.

В самый разгар страстей он переспал с моей подружкой. Подружка была страшненькая и глупенькая. Это оскорбило меня окончательно, и моя Явная Безнадежная Любовь превратилась в Безнадежную Любовь Неявную.

На этом бы истории и закончиться, но она имела неожиданное продолжение. Вопреки всем законам жанра мальчика я этого все-таки заполучила.

По прошествии двух лет мы опять встретились. К тому времени у меня появился кое-какой опыт общения с мужчинами. Но главное, у меня появилась самодостаточность – из Кати я превратилась в Катечкину. Катечкиной мальчик по-прежнему нравился, но она была слишком ленива для того, чтобы предпринимать какие-либо действия на его счет. И мальчик начал предпринимать их (действия) сам.

Он сам звонил, сам приглашал куда-то, сам цветы таскал. Катечкина была злая, называла букеты «вениками», на приглашения не реагировала, а к телефону подходила через раз. Когда женщина понимает свою силу, она становится страшной сукой… А мальчик глотал крючок – он был идеальной жертвой. Но, еще раз повторюсь, эта жертва мне нравилась, и постепенно наши отношения стали налаживаться. Поступило приглашение съездить на дачу. К нему. Я согласилась.

Концовка вышла еще более неожиданной.

Мы были на даче. Был август. И было много-много ос. Они влетали через занавешенное марлей окно и беспорядочно кружили по комнате. Я очень боялась быть укушенной осой. Почему-то именно это помню лучше всего: осы, и я их боюсь. А еще его бабушка варила варенье из слив. Она выколупывала косточки из мякоти и швыряла сливы в эмалированный таз. Было так спокойно, что я подумала, что его дача – лучшее место для того, чтобы сдохнуть. Хотя вру, там и сдохнуть нельзя было. Можно было только почить.