Постчеловек

Прошло три или четыре минуты. Яковлев по-прежнему стоял возле дверей под надзором андроида, но никто из медперсонала не обращал на парня внимания. В процедурную привели еще одного пациента, затем еще и еще…

— Место двенадцать освободилось! — во всеуслышание сообщил кто-то, и тут же двое санитаров, приподняв неподвижное тело, переложили его на носилки и уволокли в дальний конец процедурной, за ширмы.

— Наша очередь, идем! — Андроид взял парня под локоть и повел к пустующей койке номер двенадцать.

— Пациент семнадцать тысяч сто восемнадцать, время смерти одиннадцать двадцать семь. Моментальная. — Услышал Костя совсем рядом. — Недоработали.

В глазах потемнело от услышанного — значит, татуированный был прав?! Яковлев хотел взбрыкнуть, возмутиться, но вспомнил, что попробовавшего сопротивляться Матвея Леонидовича без лишних вопросов скрутили и пристегнули ремнями. Поэтому — смысл рыпаться?

Весь в печальных и тяжелых мыслях Костя опустился на продавленный матрас двенадцатой койки. Глянул на Кэт — девушка лежала на своем месте, глаза ее были закрыты. Спит?.. Или?..

Из асептической зоны, напяливая перчатки, вышла медсестра. Заметив одинокого и скучающего парня, направилась к нему, на ходу сверяясь с записями в блокноте.

— А это точно… безопасно? — спустя минуту с недоверием поинтересовался он, наблюдая, как медсестра набирает в шприц темно-фиолетовую жидкость.

— Само собой! — заверила та.

Костя мысленно продолжил фразу: «Зуб даю!» Но в следующий миг стало не до смеха.

— Пациент семнадцать тысяч сто семь, время смерти одиннадцать двадцать девять. Семь минут после введения.

Яковлев скосился в сторону голоса — санитары грузили на носилки Матвея Леонидовича.

— Ложитесь и не волнуйтесь, — проследив за его взглядом, посоветовала медсестра и мокрой ваткой протерла ему кожу на плече. — Волноваться перед процедурой вредно, снижает шанс… — Она не договорила.

— Снижает шанс чего?! — хотел поинтересоваться Костя, но не успел — медсестра воткнула ему в плечо длинную и острую иглу.

Перед глазами помутнело, а сознание, грянув напоследок всполохом света, погасло…

Глава 11

— Костян! Яковлев! Не спи!

Костя почувствовал на своих ребрах чей-то острый локоть. Еще раз. И еще.

— Проснись, говорю! Рыба двойку влепит!

Он разлепил веки и в первую секунду не мог сообразить, где находится — возле глаз была покрашенная голубой краской деревянная поверхность. Еще спустя секунду понял, что лежит головой на руках, лбом упираясь в тыльную сторону ладони.

Поднял голову. Осмотрелся.

Обычный школьный класс — поставленные в три ряда парты, стол учительницы, темно-зеленая доска. Справа на стене, напротив окна, висят портреты писателей и поэтов прошлого — Пушкина, Толстого, Лермонтова, Фета. Выше, над доской, еще три изображения, с приписками — «Ленин», «Сталин», «Маркс».

За партами сидят одетые в школьную форму мальчики лет шестнадцати и — в черных платьях с белыми передниками — девочки. Учительница что-то зачитывает из учебника и параллельно записывает озвученное на доске, а ученики прилежно слушают, время от времени делая пометки в тетрадях…

Костя перевел взгляд налево — рядом сидел его лучший друг Сашка Перепелкин, загорелый дылда с выцветшими от солнца соломенными волосами.

— Спасибо, Сань, — прошептал Костя и раскрыл тетрадь. Взяв ручку, продолжил: — Что-то я задремал. Представляешь, мне такая чушь снилась, как будто мы живем в высоких-высоких небоскребах, а вокруг зима и…

— Ш-ш, — обернулась сидящая впереди девчонка. — Тише!

Саня, дождавшись, когда одноклассница отвернется, с чувством глубокого удовлетворения дернул ее за косичку:

— Сапрыкина, ты чего шикаешь?

— Ай!.. Чего, чего… Мешаете Рыбу слушать.

— Ботаничка, — вынес свое заключение Саня.

— Сам такой!

Прозвенел звонок, и школьники повскакивали со своих мест.

— Дети! — Учительница постучала указкой по столу. — На следующем уроке контрольная…

— Мы помним, Раиса Борисовна!

— … Поэтому вымойте доску! Дежурные, я к вам обращаюсь! Кто сегодня дежурный?

Саня повернулся к соседу по парте:

— Костян, в столовку идешь? Мамка сказала, сегодня запеканка с вареньем и какао!

— О, здорово! Пошли!

Забитые битком коридоры внезапно напомнили Яковлеву очередь за колбасой, в которой он — на той неделе, в воскресенье, — провел четыре с половиной часа! Напомнили из-за старшеклассников, что вереницей выстроились вдоль стен и о чем-то переговаривались. Так и казалось, что кто-то воскликнет: «Вас здесь не стояло!» и завяжется локальная потасовка…

Впрочем, логичное объяснение этой «очереди» нашлось — мимо, по лестницам и проходам, сталкиваясь друг с дружкой и снося все, что попадалось на пути, носилась обезумевшая от долгого сидения на месте малышня. За бегунками безучастно наблюдали дежурные, даже не пытаясь остановить эту беснующуюся лавину…

…В школьной столовке пахло жареной рыбой, свежей выпечкой, творожной запеканкой и компотом. Запахи смешивались воедино, приобретая невообразимую какофонию ароматов, от которой у любого зашедшего отобедать вмиг, словно у собаки Павлова, начинала выделяться слюна и желудочный сок.

Санька Перепелкин подошел к окну для приема грязной посуды.

— Ольга, тут твой оболтус! — раздался женский крик.

Из кухни, придерживая шапочку, выглянула Сашина мама — тетя Оля, дородная женщина с круглым, румяным и простодушным лицом.

— Сашенька! Сынулечка! Как вы поздно пришли! — залепетала она, вынося с кухни поднос с тарелками и ставя его рядом с грязной посудой. — Вместе уже и не сядете! Видите, сколько народа? — ахнула: — Сашенька, а вдруг ты вообще места не найдешь? Как же ты кушать будешь? Стоя?!

— Мама! Хватит меня позорить! — буркнул Перепелкин и покраснел.

Однако мать отреагировала совсем не так, как рассчитывал Санька.

— Все, заходи ко мне на кухню!.. — не терпящим возражения тоном сказала она и погрозила пальцем: — И не вздумай спорить! По шее надаю!

Посмотрев на друга и пожав плечами, будто говоря: «Ну ты сам все видишь!», «сынулечка» скрылся на кухне.

— Костя, я вам с Сашкой все самое вкусное оставила! — заговорщически заулыбалась женщина и протянула Косте поднос с тарелками. — За добавкой обязательно приходи.