Постовой

– Вы кого-то ждете?

– Нам нужен оперуполномоченный, а он на выезде.

– Что у вас случилось?

– У нас паспорта украли и записку с кодом от камеры хранения. А вскрывать ячейку без паспорта отказываются. У нас поезд через три часа, если не дождемся оперуполномоченного, то придется без вещей уезжать или билеты пропадут.

– Понятно. Давайте так, я полчаса вашего времени отниму, а потом помогу вам все ваши вопросы решить. Договорились?

Мужчина и женщина переглянулись и обреченно кивнули. Сапог что-то попытался сказать, но я дернул «поводок», и он заткнулся.

– Тогда посидите, а я сейчас подойду.

С боем вырвав у помощника дежурного все необходимое, просмотрев у понятых имеющиеся у них единственные документы – профсоюзный билет и водительские права, условно установив их личности, я приступил к процессу изъятия. Когда я вытянул из-за пазухи задержанного сверток с клинком, гражданин Сапожников предсказуемо завизжал, что это ему подбросил мент-козел.

Глядя в сочувственные лица понятых, я понимающе кивнул:

– Все правильно, человек в розыске, за то, что всемером людей избивали и грабили, но ножик ему только менты могли подсунуть, сам он ни-ни, он хороший мальчик. И если бы вы сегодня ночью на площади у вокзала встретили его друзей, то они бы вам только доброго здоровья пожелали. Но все-таки мы этот меч-кладенец в пакет упаковываем, опечатываем печатью, а тут на склейке вы ставите свои подписи. И тут же направление экспертам пишем, о снятии отпечатков пальцев с ножа и сравнении этих отпечатков с дактокартой [5] задержанного. Если я ему эту саблю в карман подсунул, его же «пальцев» там быть не должно, правда? А еще я при вас его сфотографирую на служебный фотоаппарат «Смена», а то этот молодой человек заявил, что я его избил по дороге в РОВД, во всяком случае, обещал, что завтра перед визитом в прокуратуру у него лицо будет разбито.

5

Дактокарта – дактилоскопическая карта, специальный бланк с отпечатками пальцев и ладоней задержанного.

Сфотографировав задержанного со всех ракурсов у мерной линейки и запихнув приунывшего Сапога в камеру, я «заштамповал» материал, что у гражданина Сапожникова обнаружен предмет, соответствующий признакам холодного оружия, в книге учета происшествий, и вернулся к понятым:

– Ну что, давайте решать вашу проблему.

За полчаса я выписал им справки, что имярек обращались в отдел милиции по поводу утраты паспортов, и поставил на эти бумажки ничего не значащую печать РОВД «для пакетов». Затем, подхватив их под руки, поспешил на вокзал, где, представившись дежурному по камерам хранения, показал ему слепленные мною, но вполне серьезно выглядящие справки, и проконтролировал процесс вскрытия ячейки. Глядя вслед убегающей к поезду паре, счастливо сжимающей свои чемоданы, я думал, что этот длинный день прошел не зря. Помог трем хорошим людям – начальнику розыска и жителям далекого Иркутска, загадочного города, где прошло детство моего отца, и куда я еще обязательно съезжу. Не знаю, как там у Сапога со следователем Кожиным сложится, но от части второй статьи двести восемнадцатой Уголовного кодекса, за хранение и ношение холодного оружия, он теперь точно не отвертится.

Глава восемнадцатая. Что день грядущий нам…

Июнь одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года

«Статья 102. Умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах. Умышленное убийство:

в) совершенное в связи с выполнением потерпевшим своего служебного или общественного долга;

з) двух или более лиц;

наказывается лишением свободы на срок от восьми до пятнадцати лет со ссылкой или без таковой или смертной казнью».

Уголовный кодекс РСФСР, 1960 года

Злой, не по-летнему холодный дождик барабанил в окно. В полутемном фойе общежития сидело, прижавшись друг к другу, несколько парочек, по телевизору о чем-то бубнил «Прожектор перестройки», а из окошка комнаты вахтера на меня, недобро поблескивая стеклышками очков, глядела Клавдия Ивановна, которая так и не простила мне ночной дебош, учиненный при поисках Сапога. Но сегодня мне было положить вприсядку на эмоции Клавдии Ивановны. На душе была хмарь и тоска, бесконечная, как туча над городом. В промокших сапогах хлюпала жижа, хотелось разуться и развесить портянки на голенища сушиться, фраппируя своим солдафонским поведением местное изысканное общество. Под окном послышалось типичное тарахтение, заскрипели тормоза «уазика», потом захрипела рация:

– Двести двадцать шесть, ответь двести первому.

– Двести двадцать шесть, на связи.

– Ты где?

– Сейчас выйду.

Я со вздохом натянул на фуражку капюшон почерневшей от воды плащ-палатки, вызывающей отвращение от своей волглости, и, прокляв сибирскую погоду, обреченно шагнул к выходу. Первый шаг с покрытого металлическим козырьком крыльца, и холодные струи ударили в плечи, как хороший водопад. Я изобразил два строевых шага, стараясь аккуратнее опускать подошвы сапог в кипящие от дождевых потоков лужи, и вскинул руку к обрезу фуражки. Влажная, холодная ткань вновь заставила содрогнуться, согревшееся было в тепле помещения тело неприятно передернуло. Очень недовольное лицо ротного смотрело на меня из приоткрытой двери серо-голубого «лунохода».

– Товарищ капитан, за время несения службы происшествий не произошло.

В это время «водила» автопатруля, кудрявый, как херувим, Володя Зеленцов, последнюю минуту вертевшийся на своем сиденье, как будто у него прихватило живот, принял какое-то решение и, скороговоркой пробормотав «командир, я щас, буду через две минуты», как в прорубь головой выскочил из теплой кабины. Прыгая, как заяц, среди пузырящихся луж, прикрывшись от дождя какой-то кургузой картонкой, он скрылся среди сереющих через дорогу от нас складских сооружений. Ротный задумчиво проводил взглядом скачущую среди белых струй дождя фигуру и вернулся к моему воспитанию, вернее, заговорил, обернувшись вглубь машины, откуда грозно топорщились усы командира взвода:

– Взгляни, Алексей Александрович, наш с тобой самый молодой сотрудник оборзел окончательно. Сидит у девок в тепле, пузо греет, а возможно, не только пузо, на службу положил конкретно. Надо меры принимать, а то потеряем бойца.

– Я, командир, только что в общежитие зашел. У меня плащ-палатка уже насквозь промокла. На улице не видел ни одного человека. А если я заболею? Уйду на больничный с бронхитом, и кого на пост выставлять будете? Все же в отпусках. И вообще, то, что вы посты поехали проверять, я еще полчаса назад слышал, когда вы еще у Клоунов двадцать четвертого вызывали. Ваш голос даже по рации ни с чьим не спутаешь.

– Ты представляешь, он еще и за нами следит в эфире!

Я так понимаю, «воспитывая» меня, командир просто тянул время, чтобы не сидеть с глупым видом в ожидании скрывшегося в неизвестном направлении драйвера железной «кобылы».

– Я, если надо, лучше никого ставить не буду. Если поста нет – что случилось, с меня особо не спросят. А вот, когда мои сотрудники по полдня в общежитии отсиживаются, а в зоне поста будет грабеж, с меня спросят, а я с тебя.

– … – я решил закруглять пустую дискуссию, так как под воздействием порыва ветра крупные ледяные капли, преодолев лакированный козырек и край натянутого капюшона, попали мне в лицо, а парочка особенно холодных, скользнув по щеке, стекла под рубашку.

– Второй где?

– Ужинает.

– Он всегда ужинает, когда к вам ни приедешь.

– В минуты опасности он всегда рядом. Не считаясь с личным временем.

– Болтун. Кстати, о личном времени. Ты слышал, что в субботу вы на митинг выходите, с десяти утра.

– Я с дедом на рыбалку собрался.

– На следующий выходной перенесешь. Ты помнишь, что в декабре прошлого года писал комсомольское обязательство отработать двести часов бесплатно, в личное время. Вот и отрабатывай.

– Я его не писал, я в это время еще в армии был. И если все посчитать, то двести часов мы уже отработали.

– Не отработали, их отработать невозможно, такое у этих часов чудесное свойство. Давай книжку и Ломову напомни насчет митинга.

Я осторожно, чтобы не залить служебную книжку, сунул ее под металлическую крышу кабины.

– Ладно, когда дождь стихнет, чтобы здесь не сидели. Услышал меня, Павел? – командир заполнял отметку о проверке поста.

– Так точно, как только, так сразу отсюда выметнемся.