Постоялец

– - Говорить изволите правильно!
– - поддакивал слесарь.

– - Вся остановка, следовательно, за хорошим человеком. И, конечно, я желаю, чтобы оный хороший человек и мне самому, при жизни моей, соответственное одолжение делал.

– - Да, ведь, мы за вас всей душой готовы...

– - Не сомневаюсь! Но давая обещание вас наградить, я тоже, соответственно, желаю жить у вас, ни в чем себе не отказывая.

– - На это воля ваша!
– - сказал слесарь.
– - Человек вы свободный. Что хотите, то и делаете.

– - А вдруг да я пожелаю, а вы моему желанию препону поставите?

– - Какая же может быть препона?

– - Очень даже просто! Но помните, милый человек, что после хотя бы одной такой препоны все мое обещание навсегда нарушится. И даже в тот же час я и с квартиры съеду. Худого я пожелать не моту. Так и запомните!

Слесарь долго думал. Меняясь в лице, переворачивал в мозгу какие-то тяжелые мысли. Потом твердо и коротко сказал:

– - Запомню!

Во время этого разговора Настасья отлучалась по какому-то хозяйственному делу. И когда она вернулась, слесарь почему-то посмотрел на нее с тоской и злобой. Сказал, дождавшись ухода Ледорезова:

– - Ты вот что... Если там будет что опять у тебя с постояльцем, так ты не фордыбачь... И вообще... Что без меня дома делается -- я не знаю!

Настасья поняла не сразу. И только когда заметила, что муж упорно смотрит вниз, не поднимает перекошенного тоской лица, -- села в углу и заплакала. Эти слезы, как будто, успокоили слесаря. Он выпрямился, сердито напал на жену:

– - Чего ревешь? Что? Дура ты и ничего больше... Мы люди маленькие. Разве нам можно свою выгоду из рук упускать? Вишь, как сама разъелась при постояльце-то: поперек шире! Поди, не хочется тоже на голодную порцию садиться? Так и потерпи.

– - Жили раньше, -- не голодали!

– - А как жили? Во всем -- в обрез. Каждый грош учитываешь и все концы с концами не сходятся... Теперь так разве?

Настасья не возражала больше, но плакала еще долго. И потом, укладываясь вместе с мужем спать за печкой, не обнимала его, как прежде, а отвернулась лицом к стене, делала вид, что спит.

Метранпаж на другой день опять пришел с подарком: принес отрез шерстяной материи на платье. Материя была красивая, добротная, и досталась метранпажу совсем недорого, потому что он приобрел ее где-то на распродаже остатков. И точно о таком платье давно уже мечтала Настасья, потому что на именинах она была одета хуже жен мастеров, не говоря уже о дьяконице. Все-таки отказалась.

– - Не возьму! Не за что мне такие подарки дарить.

– - А я хочу, чтобы было за что...

Попытался обнять, и опять отвисла мокрая губа и дрожали серые руки. Настасья как-то очень неловко оттолкнула его, и метранпаж стукнулся головой об косяк. Ничего не сказал, только потер рукой ушибленное место и ушел в свою комнату.

Через полчаса выглянул.

– - Хозяюшка, надо бы мне подводу добыть!

Настасья заглянула. Все постояльцевы вещи уложены и даже лампа завернута в газетную бумагу.

– - Вы что же так?

– - Съезжаю-с! У нас контракт не писан. Когда захочу, тогда и могу съехать. При моем образовании я не привык, чтобы мне за любезность затылок в кровь расшибали.

У Настасьи захолонуло сердце. "В самом деле -- съедет. И тогда -- прощай все, и теперешнее довольство, и надежда на будущее. А что муж скажет?"

У женщины слезы живут недалеко. Опять заплакала.

– - За что же вы нас так? Оставайтесь, ради Истинного... Как я и мужу на глаза покажусь, если вы съедете?

– - Дело ваше! Разумеется, по головке он вас не погладит. Следовало поумнее быть, хозяюшка. Не затылки ломать, а уважить, когда честью просят.

– - Да, ведь, не могу же я... Такой грех... И перед Богом, и перед мужем...

– - Перед Богом на Страстной исповедаться можно, а насчет мужа вы разговор оставьте! И больше ждать у меня никакого желания нет. Или уважьте, или я сам сейчас за ломовым отправлюсь.

– - Хоть подумать еще дайте!

Ледорезов долго отказывался, даже тросточку уже взял в руки, чтобы идти за подводой, но, наконец, согласился подождать. Совсем недолго: до завтрашнего дня только.

– - И тогда уже, как угодно-с! Ничем не умолите. А супруга в это дело мешать нечего, потому что это наше, так сказать, частное соглашение.

Слесарь в этот день вернулся с завода позже обыкновенного и немножко навеселе. Метранпажа уже не застал дома. Пристально и испытующе смотрел на Настасью, но ничего не говорил. Поужинал кое-как и, видимо, без всякой охоты, и велел жене принести бутылку пива. Когда та вернулась из портерной, спросил вскользь, наливая стакан:

– - Ну, как у вас?

– - Ничего!
– - сквозь зубы ответила Настасья.
– - Шерстяное платье подарил мне.

– - А больше ничего не было?

– - Ничего.

Больше не расспрашивал, выпил пиво и лег спать.

Утром, еще до полудня, метранпаж пришел веселый, напевал песенку. Из кармана у него торчала бутылка киевской.

– - Для вас, хозяюшка! Откушайте для храбрости. Сейчас же и откушайте.

Прошел к себе, слышно было, как раздевался и укладывался в постель. Настасья долго смотрела на бутылку с наливкой какими-то сонными, остановившимися глазами, затем вынула пробку и выпила залпом, одну за другой, четыре больших рюмки. Метранпаж, лежа в постели, позвал:

– - Хозяюшка, а я для вас суперик припас! Не хотите ли взглянуть?

Настасья тряхнула головой и твердыми шагами прошла к постояльцу.

Опять запоздал приходом слесарь -- и на этот раз вернулся совсем уже почти пьяный. Разглядел суперик, который поблескивал у жены на пальце.

– - Подарил?

– - Да.

– - А еще что?

Настасья посмотрела ему прямо в глаза.

– - Ничего!

Но по голосу ее слесарь угадал, что все уже было. Тогда повалил жену на пол, долго бил ее кулаками и таскал за волосы. Она не сопротивлялась, даже не кричала, только прикрывала руками лицо.

На ночь Настасья постлала себе спать отдельно, на сундуке, а слесарь лег на прежнем месте, за печкой.

Дня четыре не встречались друг с другом Провидов и метранпаж. На пятый день слесарь пришел с работы вовремя, трезвый и спокойный. Почтительно и приветливо поздоровался с Ледорезовыим. Тот послал за пивом. Часа полтора проговорили о политике и о крестьянском вопросе, -- и, уходя, метранпаж крепко пожал руку хозяина.

– - Весь век у вас проживу! Люблю хороших людей.

В эту ночь слесарь долго ворочался на своей одинокой постели. Не выдержал и позвал Настасью.