Поствоенный синдром
Шрифт:
Олег повернулся обратно к комнате и к внутреннему ужасу обнаружил, что командира успели атаковать. Два прогремевших из «Грача» выстрела оказались далеко не предупредительными. Аксакал бездыханным грузом лежал на кровати, а по одеялу вокруг него тихо ползло в стороны большое кровавое пятно. Его рука свисала над полом, возле неё стоял на коленях и опирался руками о пол капитан Пономарёв с торчащей из бока рукоятью ножа. Он хрипел и кашлял от боли, по ножу стекала красная вязкая дорожка, падая небольшими каплями и собираясь в багровую лужицу. Ахроров-младший был невредим: прижав к себе юную сестру, он спрятался за её спиной. В другой руке, демонстративно приподнятой, боевик зажимал самодельный взрыватель, провод от которого бежал в рукав утолщённой куртки. Стонали и плакали женщины в метре от него,
— Кх… одумайся, — прохрипел Пономарёв. — Она твоя сестра.
— Кафирам смерть, — тихо ответил Ахроров. — Канлыят.
— Они невиновны! Олег, не стреляй!
Тяжёлый пистолет тянуло вниз, руки Самойлова начинали подрагивать. Боевик внимательно смотрел на иноземного врага из внутренних войск и не отпускал смертоносный пульт. Неожиданно в доме послышались приближающиеся шаги и команды сослуживцев. Ахроров выкрикнул:
— Аллаху Акбар!
Миг, за которым палец на пульте коснётся кнопки. Начинённую гвоздями и взрывчаткой куртку разорвёт сотней осколков, и те превратят всех стоящих рядом в раскромсанный фарш. Но за секунду до этого Олег вжал спусковой крючок и тремя выстрелами поразил цель. Тела боевика и закрывшей его сестры синхронно повалились на пол. Женщин окончательно бросило в истерику, располневшая мать семейства хотела накинуться на стрелка за убитых внуков и спасённую жизнь, но тут же отшатнулась, когда в комнату ворвались вооружённые солдаты.
— Стоять на месте, суки!
Кто-то выстрелил в потолок. Старший сержант Самойлов кинулся к свалившемуся на бок командиру. Форму с руками мгновенно замарало густой кровью. Проверив пульс, Олег убедился, что капитан Пономарёв своего «Героя» получил. Посмертно.
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
Олег проснулся в холодном пустом купе. Две верхние полки были свободны с самого начала, а разговорчивый попутчик, не найдя общих слов с угрюмым соседом и отправившись искать товарищей дальше по вагону, успел забрать вещи. Самойлов отметил про себя, что не заметил этого во сне. Сказалась нервная неделя. И, тем не менее, Кавказ бы такого упущения не простил. Олег оторвал затылок от стены, повёл плечами, пытаясь разогнать кровь в сведённых ключицах. Дремота в сидячем положении вызвала новый приступ головной боли, что не унималась последние дни. За вспотевшими окнами мелькали голые деревья и серые от грязи тающие сугробы, проглядывались далёкие высотки и придорожные трансформаторные будки. Поезд медленно приближался к платформе.
Холод на улице был скорее не жалящий и пронизывающий, но выматывающий: сам не нападал, довольствуясь вытягиваемым из тела теплом. Олег сошёл с вагона последним. Застегнул до конца молнию на чёрной куртке из искусственной кожи, мохнатым воротником прикрыл впалые щёки. Коротко остриженная голова оставалась непокрытой. На ногах сидели камуфлированные штаны с плотными берцами. Расцветка служебной не соответствовала — так, китайская подделка, для гражданки. Из вещей в руках лишь чёрная спортивная сумка, в которую уместились все пожитки: оказалось, за пять командировочных лет их накопилось не так много.
Вокзал за эти годы нисколько не изменился: те же старые шпалы, стайки работников в оранжевых жилетах — цветные пятна на фоне серости — высокие засаленные окна и беспристрастные лица пассажиров, в основном уезжающих — сюда редко кто возвращался. Для небожителей существовали самолёты. Промышленный город с самого порога встречал давнего знакомого как умел: без фанфар, эмоций и ложных обещаний. В последний раз Олег был здесь пять лет назад. Не приехал ни после срочной, ни даже на похороны отца. Вряд ли что-то могло его удержать. Там, в горах и лесах Дагестана, он норовил вернуться, может, даже уйти со службы, но каждый раз прибывал обратно в расположение с долгих
утомительных командировок. Настоящий дом там, в казарме внутренних войск. Возвращаться можно только отсюда, из города. Тем не менее, эта поездка по всей вероятности была в один конец. Дагестан старшего сержанта Олега Самойлова более не ждал.На выходе из вокзала стоял полицейский с собакой. Пушистая немецкая овчарка с характерным тёмно-рыжим окрасом, но необычайно длинной для породы шерстью, лежала на холодной плитке, поджав под себя мощные лапы. Она флегматично осматривала проходящих мимо людей, и, казалось, ничто не могло вывести её из полудрёма, но внезапно псина вскочила и грозно зарычала, в упор глядя на Самойлова. Своего в человеке с впалыми щеками овчарка не признала.
— Гражданин, будьте добры, — подозвал Олега рядовой, махнув металлоискателем. — Вещи, пожалуйста.
Деваться было некуда. Самойлов поставил спортивную сумку на пластиковый табурет перед правоохранителем. Металлодетектор противно запищал, крепко уцепившись в неведомый источник раздражения.
— Откройте.
Полицейский чуть наклонился к распахнутой сумке и тут же выпрямился, округлив глаза. Рука непроизвольно поползла к кобуре на поясе, но спустя секунду застыла, когда Самойлов вытянул раскрытое удостоверение.
— Здравия желаю, — неуверенно ответил проверяющий. — Но… но так всё равно нельзя. Разрешение у вас имеется?
— Где главный? — с усталостью бросил Олег хмурым невыспавшимся голосом.
Рядовой снял с пояса рацию и быстро отрапортовал «центру». В нескольких метрах от полицейского, примыкая к забору вокзала, стояла одноэтажная постройка, вся застеклённая и тонированная чёрным. Открылась её дверь, наружу выглянул худой седеющий мужчина с тёмными от бессонных ночей ямами глаз.
— Гражданин, сюда, пожалуйста, — подозвал он флегматично.
«Центр» был небольшим, но даже при этом вокруг одинокого стола и двух стульев по разные от него стороны оставалось слишком много пустого пространства. В белом кафеле едва отражался бледный свет ртутных ламп. Ту из стен, что не открывала обзор на вокзальную территорию, не застеклили, но увесили тремя экранами, каждый из которых делил изображение на двенадцать квадратов-окошек: камеры охватывали весь объект. Мужчине было больше сорока, но отчего-то он до сих пор задержался с четырьмя капитанскими звёздами на погонах. Главный сел за стол и жестом пригласил Олега последовать примеру. Городской телефон, рация, папки с журналами учёта и дешёвая ручка составляли рабочий набор капитана.
— Удостоверение. — Мужчина в ожидании протянул руку и, получив «корочку», представился: — Григорьев, ведомственная охрана.
Документ он изучал долго, и каждые несколько секунд переводил взгляд с его страниц на усталого человека напротив, будто ища различия между фотографией и реальным лицом. В них было много общего: те же короткие тёмно-русые волосы, тонкие губы и узкий подбородок. Правда, различий нашлось не меньше: выбритый на фотографии парень успел зарасти щетиной, отощали щёки, острый взгляд сменился рассеянным, а ещё Олег постарел. Пять лет непрерывной службы вышли ему за десяток гражданских.
— Потрепало тебя, товарищ старший сержант. — Григорьев вернул удостоверение. — Рядовой там шум поднял. Дай заценить.
Отпираться не было смысла. Олег вытащил из расстёгнутой сумки серебристый пистолет и положил его на стол перед капитаном. Тот умело взял его, отщёлкнул магазин и передёрнул затворную раму. Патрона в патроннике не оказалось, зато он был в магазине, и притом один. Чтобы убить, требовалось немного: дослать единственный свинцовый цилиндр, снять с предохранителя и вжать спусковой крючок.
— Один патрон… Не для себя ли оставил, боец?
Олег молчал — лишь смотрел на капитана в ожидании развязки.
— Нальчик две тысячи пятого, — внезапно вспомнил Григорьев. — Я был там, отбивали город. Думал, пойду на повышение, а теперь вот пялюсь в камеры на вокзале. Дел натворил, когда вернулся. Я хочу сказать, что война — там. — Капитан поднял указательный палец и дёрнул им в сторону. — Там. А здесь мирная жизнь. Не неси войну сюда.
— Ничего у меня с собой нет, — бросил Самойлов. — Шмотки и трофей. Обшманайте город, и в половине квартир найдёте куда больше. Мы на Кавказе живём.