Поствоенный синдром

— Наверное, скучаешь по городу? — вновь вернулся к расспросам начальник.

— Меня там почти ничего не держало.

— Да не может быть! Что, и невесты нет?

— Невеста — есть, — снова улыбнулся Самойлов. — Лена.

— Красивое имя, — кивнул Михаил Вадимович. — У меня одну из дочек так зовут. А насчёт нашего города… иногда там творится такая чертовщина. — Заметив интерес собеседника, начальник отхлебнул чая и продолжил: — Ломбард у вокзала видел? Всю жизнь стоял, «Аметист» называется. Наверняка знаешь. Так вот, сколько ему лет, столько его хозяин торгует оружием. Точнее, скупает. Говорят, продаёт потом авторитетам и депутатам. Кому-то из дагестанских даже умудрился.

— Но это двести двадцать вторая, — заметил Самойлов. — От двух до шести, насколько помню.

— Пока не сел. У меня бывший сослуживец пытался его взять, а потом получил рекомендацию отступить. Вот такие коты. Закон вроде есть, а вроде и нет.

У окна появился худой чернявый парень в жилете сотрудника ДПС. По его бритым вискам из-под фуражки текли капли пота, а сам он всем видом давал понять, что ещё немного и задохнётся.

— Воды бы, товарищ капитан.

Михаил Вадимович достал из шкафчика стола заполненную бутылку и протянул подчинённому.

— Ветра нет. Гроза будет, — продолжил тот, отпив несколько глотков. — Намокнем, а вы под крышей.

— Не понял? — возмутился начальник и нахмурил густые седые брови. — Субординацию теряешь, Алимов?

— Виноват, — исправился аварец.

— Нет, думаешь, мне слабо? Давай сюда палку!

— Товарищ капитан…

— Давай!

Толстыми пальцами он выхватил протянутый в окно чёрно-белый жезл и тяжело поднялся из-за стола. Грузной фигуре мешал лишний вес.

— Пойдёшь со мной?

— Мне слабо, — усмехнулся Самойлов.

Пробурчав что-то про молодёжь, начальник поста медленными, но широкими шагами покинул кабинет, выбрался на улицу и поплёлся на противоположную сторону дороги. Приближающееся тарахтение двигателя Олег мог только слышать. Михаил Вадимович занял позицию, вытянул жезл и махнул им в сторону обочины, призывая водителя остановиться. Чёрный «Жигули» лениво подъехал к краю полосы и застыл, мотор рычал на холостых оборотах. Будто заправский инспектор, начальник отдал честь, наклонился к водительскому окну и наверняка потребовал документы.

Внезапно он резко отпрянул от машины. Понимая на задворках сознания, что сейчас произойдёт, Олег моментально вскочил и потянулся к автомату.

— Твою мать!

А на другой стороне дороги протрещала короткая очередь, и массивное тело Михаила Вадимовича, содрогнувшись, завалилось на асфальт. Автомобиль сорвался с места, вслед ему полетели пули постовых. Самойлов с автоматом в руках вскочил на стол и сиганул в окно. Приземлился на колено и предсказуемо ушибся, однако в тот момент он не обращал внимания на боль. Пальцы рефлекторно вдавили предохранитель в среднее положение и передёрнули затвор. Короткие очереди Самойлова полились вместе с выстрелами дежурных в сторону бандитского автомобиля, и совместный огонь дал результаты. Водитель не справился с управлением, машину вынесло в кювет и развернуло. Задняя часть с искривлённым диском высекала щебень из асфальта, пока колёса передней безнадёжно вращались над вырытым вдоль дороги каналом для полей. Аварец Алимов с пистолетом в руках побежал к машине, за ним потянулся ещё один.

— Стойте! — крикнул Самойлов. — Стоять!

Но они не послушали. Когда дежурным оставалось преодолеть пять ничтожных метров, бандиты привели в действие взрывное устройство. Пламя вырвалось из машины, а осколками бомбы нашпиговало подбежавших аварцев. Воздух заполнился гарью и пеплом, взрывной волной ударило по барабанным перепонкам. Тлеющие фрагменты падали на камуфляж Олега, оставляя грязные серые отметины. У поста завыла сирена, да так истошно, будто предвещала ядерный удар. Самойлов резко обернулся на звук, а когда вновь вернулся взглядом к автомобилю, увидел перед собой стройную девичью фигуру в длинном платье, закрывающим всё, кроме шеи. Из-под обрамляющего лицо платка выбивалась прядь тёмных волос: неугомонный ветер перебирал её из стороны в сторону. Чёрные, как смоль, глаза прямо смотрели в лицо Самойлову. В них не было ни ядовитой злобы, ни огня презрения. Но в тот момент Олегу казалось, что лучше бы он увидел всё это, чем безжизненное всепоглощающее равнодушие.

Небо осветило яркой синей вспышкой, загремела предсказанная Алимовым гроза. Военная форма под косым ливнем стала мокрой и неудобной, а руку тянуло вниз под тяжестью серебристого пистолета.

— Ты не оставишь войну, я знаю, — произнесла Зулайхон до боли знакомым голосом. Голосом, который принадлежал не ей.

Ливень лил всё сильнее, раскаты грома сливались с ядерной сиреной и в совокупности эта звуковая мешанина разрывала мозг. Бледнолицая девушка равнодушно смотрела на Самойлова, а тот хотел крикнуть, возразить, но чем усерднее он пытался выдавить хоть слово, тем тише издавал какой-то жалкий противный скулёж. Тело же вовсе отказывалось подчиняться: ноги застыли, а лёгкие будто перестали вдыхать холодный воздух. Всё, что он мог, заключалось в одном простом действии — поднятом пистолете. Зулайхон не удивилась нацеленному на неё оружию и не вздрогнула, лишь покачав головой.

— Я устала ждать.

Снова гром, а руку с пистолетом уже сводило на холоде.

— Не-е стре-е-ляй! — доносился сквозь рёв сирены окрик Пономарёва.

— Я правда рада тебя видеть.

Палец Самойлова налёг на спусковой крючок.

Олег очнулся на жёстком отцовском диване, укрытый пледом и вспотевший. Его глаза бегали по углам комнаты, едва освещённой сочащимся из оконной щели утренним светом, а лёгкие жадно глотали воздух, которого так не хватало на хасавюртской дороге какие-то мгновения назад. Сердце колотилось сродни бьющему очередями автомату. Самойлов поднял спину и присел на диване, смахнув с ковра опущенной ногой стакан, из которого запивал перед сном очередные капсулы. Остатки воды впитались в советский войлок холодным противным пятном. Часы на дисплее телефона показывали «06:03».

Как осознал Самойлов, это был очередной кошмар. Одно не давало ему покоя: гремевшая во сне сирена не пропала под натиском рассвета — она продолжала упорно выть, действуя Олегу на нервы. Он поднялся, накинул старую рубашку на промокшую футболку и почти что в темноте двинулся к окну, выходящему во двор соседнего дома. По традиции прислонился к стене, осторожно вглядываясь в щель за занавеской, но заметив признаки паранойи, словно из принципа рванул ткань в сторону, встал перед стеклом во весь рост и даже распахнул настежь створки. Там, во дворе между домами, тот самый вчерашний подросток оттягивал пса, изо всех сил рвавшегося к машине. Видимо, кобель выкуривал засевшую под авто кошку. Сигнализация иностранного седана не спешила затихать, и кроме Олега, к окнам припали другие разбуженные лица.

— Убери собаку! — донёсся из соседнего дома чей-то мужской окрик.

— Люди спят! — вторила ему пенсионерка.

Появление воя во сне прояснилось: всего-навсего сигнализация. Никакой сирены на посту не было, но всё остальное вместе с взрывом произошло в реальности: чаепитие, задетая гордость начальника, стрельба и самоподрыв. Сон в точности повторял тот злополучный день, а пережитые за последнюю неделю события наложили новый отпечаток: устрашающий, как поствоенный синдром. Олег догадывался, что происходило в его голове с момента последней операции и высылки из Дагестана. Человека можно вытащить с войны, но извлечь войну из него невозможно. Она остаётся вместе со шрамами, обрубками конечностей, рефлексами и кошмарами. Самойлову повезло: ни разу его не ранили серьёзно, до истечения кровью, и тем более не доставали взрывы гранат и шахидов. Их было немало, особенно в зачистках, но они обходили сержанта стороной, довольствуясь кем-то другим: близким сослуживцем или гражданским, которого солдат никогда не знал. Во время службы он не видел снов. Да и как им появляться, если в условиях вечного военного времени нельзя было нормально заснуть? Могли поднять — и поднимали — спустя минуты после отбоя, потому что где-то очередной боевик совершил дикую, непоправимую глупость. И вот наступила гражданка. Никто не врывался в комнату, как когда-то командир в расположение, и не орал «подъём!» Теперь всё это выполняли кошмары.

Утро заходилось мягким весенним светом, ложиться досыпать было бессмысленно. Олег прошёл в ванную и, как вчера, выкрутил кран до холодных струй. Под ними, пронизывающими, будто тонкие, но необычайно острые копья, в голове выстрелило ещё одним воспоминанием.

«Я устала ждать». Эти слова произнесла по телефону Елена на следующий день после теракта у поста, и её же голос звучал во сне. В то утро, когда до окончания срочной оставалось меньше месяца, брошенная спокойным и равнодушным голосом фраза перечеркнула возвращение домой: с той минуты Олегу точно не стало до него дела. На его последний вопрос она ответила ожидаемым «да». И, как сказал бы Влад Грызлов, договор был расторгнут в одностороннем порядке. Сам друг студенчества в таких «юридических тонкостях» преуспел в свою пользу.