Посвящение
Шрифт:
1
— Балог, — позвал бригадир, — подите-ка сюда.
Михай Балог стоял возле котла с кипящей смолой и раздумывал, не подбросить ли дров в огонь. Сделав шаг в сторону, он наклонился и посмотрел на вырывавшееся из-под котла пламя. На ногах у Балога были резиновые сапоги, брюки на коленях порвались, одно колено торчало наружу, похожее на тощий кулак.
Балог обернулся и тут только услышал, что его окликают.
— Балог, — снова позвал бригадир, — подите сюда.
Он кивнул Балогу, старательно избегая его взгляда. Смотрел, выжидая, прямо перед собой. Смола в котле кипела равномерно, но Балог все-таки подбросил полено. Быстро закурил и кивнул в ответ. Кивок и сигарета вместе должны были означать что-то вроде «сейчас иду». Сигарету он держал двумя пальцами, пряча горящий конец в ладони.
— Подите сюда, — повторил бригадир. — Мне нужно с вами потолковать. — Жена ваша… — Тут он надолго умолк. — Она что, болела, когда вы уезжали?
Михай Балог уставился на носки сапог, потом перевел взгляд на петляющую дорогу.
— Неужто сюда заявилась? — Балог посмотрел на бригадира, прижал локти к бокам и подтянул брюки.
— Нет, здесь ее нет. — Бригадир хотел сказать еще что-то, но Балог перебил:
— А я было подумал: может, за мной приехала. Она прошлый раз так и говорила: приеду, мол, за тобой.
Бригадир что-то пробурчал себе под нос, кивнул и повернулся к Балогу.
— Послушайте, Балог, мы ведь с вами мужчины…
И умолк.
Ему самому показалось странным, что он всегда начинает одинаково, когда приходится что-нибудь такое сообщать. «По слушайте, Балог, мы ведь с вами мужчины. Послушайте, Киш, мы ведь с вами мужчины. Послушайте, Надь, мы ведь с вами мужчины…» Слова эти казались ему чужими, он никогда не употреблял их раньше, до того, как стал бригадиром.
«Вот телеграмма, ступайте к Михаю Балогу, — сказал полчаса назад начальник. — Пусть едет домой как можно скорее…»
Бригадир — мужчина среднего роста, с аккуратно зализанными волосами — рассуждал так: «Не велика беда, обойдется малой кровью. Балог-то ведь цыган, вряд ли примет так уж близко к сердцу».
— Ничего у ней не болело. — Балогу вдруг пришел на ум давешний вопрос. — Она не из нашей деревни, может, какую хворобу и скрыла. У баб ведь не разберешь.
— Не разберешь, — подтвердил бригадир.
Балог стоял перед ним, тяжело дыша, — кривоногий, с дырой на колене. Бригадира вдруг охватила жалость. Он поднял глаза, протянул руку и сорвал со склоненной ветки листок. Разглядел внимательно, потом скомкал и выбросил. На какую-то долю секунды он забыл, зачем пришел сюда, и принялся изучать красные крыши и кривые улочки лежащего за оградой города.
Обернувшись, он увидел, что Балог подошел к нему вплотную. Бригадиру показалось: еще шаг — и лица их соприкоснутся. Он чувствовал, что пришло время взглянуть Балогу в глаза, но вместо этого разглядывал жилы на тощей шее. Балог поднял брови, изможденное лицо как будто оживилось. Он сделал еще шаг в сторону бригадира.
— Вот что, Балог. Жена ваша
вчера умерла.Михай Балог опустил брови, лицо мгновенно застыло и посуровело. Он сглотнул слюну и плотно сжал губы.
— Умерла?
— Да.
— Когда?
— Телеграмма пришла сегодня. Значит, вчера.
— Она была моложе меня.
— Вы сами, Балог, еще молодой…
— А она была моложе, — повторил Балог, но умолк на полуслове. Выбросил окурок, обжигавший ладонь. — Теперь чего делать?
— Езжайте домой. Устройте все. Потом возвращайтесь на работу. Деньжат мы вам немного подкинем. Сегодня зарплата, дождитесь, а потом езжайте со всеми вместе.
Бригадир задумался — может, хотел сказать еще что-то, а может, и нет.
Михай Балог тем временем повернулся и пошел обратно к котлу.
Бригадир крикнул ему вслед:
— Оставьте, день мы вам все равно зачтем, идите умывайтесь.
«В прошлый раз я привез ей передник с оборками и свитер, — вспоминал Михай Балог. — Она сразу надела и то, и другое. Когда в магазин ходили, все трогала рукой, поглаживала… Как бы свитер без меня не украли, — вдруг мелькнуло в голове. — Аладарову-то куртку украли».
С Аладаром они исколесили всю страну, Аладар был лучшим другом Балога, его похоронили два месяца назад.
«Ту самую куртку сперли, в которой его хоронить хотели».
Пришлось ему, Балогу, отдать свою, а то и похоронить не в чем было бы.
Теперь, когда померла жена, Аладар не шел у него из головы. Они с Аладаром всегда понимали и защищали один другого. «Вот только похороны… Стыдоба одна. Стыдоба, а не похороны. Один поп и пришел».
Балогу пришлось самому заколачивать гроб и в могилу его опускать вместе с могильщиками.
«Похороны у Аладара были убогие — хуже некуда. У жены его денег не нашлось, Аладара, как говорится, деревня хоронила. Неделю спустя Аладарова жена спуталась с кем-то и ушла из деревни. А ведь Аладар человек был что надо. На цимбалах играл. Мы с ним вместе на бетонке работали, вместе за дровами ходили. Он и на скрипке играть умел. А помер в одночасье… вот и жена моя тоже…»
В детстве Михай Балог часто бывал на похоронах. Вообще-то те времена он плохо помнит, ни к чему вроде бы, вот только одни похороны запали в душу — будто вчера дело было. Дюлы Берецки похороны… Вся деревня собралась. Венки до самой крыши, и гроб самый что ни на есть дорогой, и саван… Колокол целый день звонил. Дюла-то Берецки реформатом был, но католики по нем все равно звонили. Народ все прислушивался, в какой церкви раньше зазвонят. А звонари начинали разом.
Когда Дюла Берецки помер, Михай Балог как раз был в деревне и пошел со всеми вместе могилу копать. Самое лучшее платье надел, и никто на него не косился, хоть все и знали, что он — цыган.
На своем веку он не видал похорон прекраснее. «Жене моей небось таких не устроишь… Хотя почему бы и нет? Не будет жалких цыганских похорон, не хочу!.. Сперва Аладар, а теперь вот и она».
Так он сидел и бог весть в который раз перебирал в уме все, что с ним случилось.
В последний свой приезд он прихватил с собой немного белил — в деревне-то днем с огнем не сыщешь, — и жена побелила весь дом.
«Будто знала и к похоронам готовилась».
Он взглянул на тлеющие угли, опустился на землю и задумался, сложив руки на коленях.