Потерянное поколение

– Ты на свиньях каталась?– Обрадовался Санька.

– Что?!– Не поняла Тамара.

– Ну на свиньях, верхом?

–Не-ет!– ошарашенно округлив глаза, девушка остановилась.

–А мультик про львенка и черепаху видела?– Санька встал напротив, Тамара опасливо посторонилась.

– Там еще песня есть, я на солнышке лежу,– пропел Санька, – помнишь?

– Ну-у.

– Вот,– простодушно продолжал парень, не замечая, что девушка чуть ли в шоке,– я до седьмого класса был рыжим и конопатым, и волосы почему-то дыбом. А мы с пацанами любили на свиньях кататься. Они в луже лежат, подкрадешься, прыг на спину и попер, знаешь как несутся! Если метров десять проскачешь, повезло, бывало сразу прям в лужу и падали. А у нас боров был, Борька, жирный такой. Он галопом вообще не бегал, так, рысцой только. Я на нем сколько угодно мог проехать.– Санька умолчал, что за использование борова не по назначению, получил от матери порку сеткой. Кстати, сетка, это авоська с которой магазин ходят, но наверное все матери использовали ее и в воспитательных процессах.– А Катька Зуйкина, моей сестры Таньки подруга, увидела и говорит: «В Африке Лева на черепахе, а в Сибири Лева на свинье». Так и прилипло, Лева, да Лева.

Диковато глядя на парня, Тамара, отступив еще на шаг, вдруг конвульсивно дергаясь, схватилась за живот, начала приседать.

– Том, ты чего Том?– Санька даже не понял, что девушка задыхается от смеха.

– Ой, не могу!

– Том, да мы все катались,– как бы оправдываясь, проговорил Санька,– со Светкой дрались даже. Она моего Борьку сколько раз угоняла, наглая была, скотиняка…

– Ой не могу,– согнувшись, Тамара не могла остановиться, даже слезы выступили,– помолчи.

Наконец успокоившись, девушка взяла Саньку под руку,– пошли, всадник.

– Том, а тебе домой обязательно, сейчас надо?– Санька бережно прижал руку девушки.

– А что?

– Может еще погуляем?– ободренный тем, что насмешил девушку, он наконец обрел возможность мыслить, воспринимать мир. Ну, почти обрел, по крайней мере вздыхать по коровьи, перестал.

– Хорошо, только маме скажу, что я с тобой,– и опять засмеялась,– рыцарь верхом на… в общем, не важно… Главное рыцарь.

Предупредив мать, девушка вернулась. Не сговариваясь, взявшись рука в руку, они медленно пошли вдоль улицы, не думая куда идут, просто идут, наслаждаясь каждым мгновением, проживаемым сейчас, где нет ни прошлого, ни будущего, а только, сейчас. «Может, это и есть счастье?.Само слово счастье не от слова ли сейчас? Жить каждую минуту, радоваться самому бытию, не тащить груз прошлого, не бояться будущего, это и есть счастье,– Проводив взглядом уходящую пару , Фаина Андреевна отошла от окна,– где научиться этому? У зверей что ли?»

8

В первый же рабочий день после отпуска, Фаину Андреевну ждал сюрприз, на рабочем столе стояла ваза с огромным букетом роз. «Откуда он, может у кого дата?»– Не придав особого значения, женщина переставила букет на подоконник, стала устраиваться за столом, как вошла в кабинет ее начальница и давняя, еще по институту, подруга, Любовь Николаевна Щеглова, главный экономист колхоза.

– Ну ты Фиона даешь!– Так Фаину Андреевну звали в институте.– Пригрела змеюку! Всю жизнь у меня мужиков уводишь!. Ну здравствуй!– Люба обняла подругу,– как съездили. Я так соскучилась! У-у-х!– еще крепче прижала к себе слегка ошалевшую женщину.

– Однако! Ты чего несешь? Каких мужиков? – Испытывая радость возвращения в привычную жизнь, Фаина Андреевна уткнулась в приятно пахнувшие волосы подруги,– Люба-а-нюшка, роднулька!

– Ты букет видела? Это тебе Рахим подарил.

– Господи! Только этого не хватало!– Старший, или как их там, бригады чеченцев- шабашников, не первый год строящих в совхозе то фермы, то ремонтные мастерские или еще что, Рахим, давно оказывал знаки внимания Фаине Андреевне и, это больше пугало, чем радовало.

– Представляешь, вчера вечером притащил букет, знаешь, говорит, как нужно букет делать, чтоб дольше не завял? Нет, говорю, не знаю. Так он мне целую лекцию прочел! Мне некогда, работать надо, все одна, подчиненные то, по югам мотаются, а он долдонит и долдонит. Знаешь, сколько штук притащил? Тридцать шесть, как тебе лет, откуда-то узнал, что у тебя вчера день рождения был…

– Предполагаю откуда.

– Думаешь я? Мне надо!– Люба суетливо задвигала предметы лежащие на столе,– наверное Дашка, с отдела кадров… Я ему говорю чётное число нельзя, нехристь,

покойникам говорю четное, забери одну. А он, если одну заберу, значит недодам синеокой, и ушел. Думаю, черт с тобой, сама уберу, ну и работаю. Через час приносит еще одну, только белую. Так пойдет, спрашивает. Пойдет, говорю. Вот гад! Мне только шоколадки, и то когда ему что-то надо, а тебе вон, целый веник! Ну где справедливость а? Я же красивее тебя.

– Вообще-то, у тебя муж есть, красивая.

– Это тебя и спасло, не будь у меня Кольки, я бы тебя сейчас за космы по полу таскала. Пригрела змеюку.

– Может он толстых не любит.

– Это я толстая?!– Люба вытянула губы трубочкой,– да я всего на два килограмма тебя тяжелее!

– На два триста, и ниже на пять сантиметров.

– Какая же ты всё-таки мелочная!

– Справедливая.

– Нет мелочная, не спорь с начальством!

–Пользуешься служебным положением?

– Синео-о-кая,– Люба передразнила Рахима,-плоскодонка!

– Груша перезрелая!

Женщины рассмеялись.

– Ох Фионка, как без тебя скучно было, даже не представляю, как до тебя жила.– Люба с нежностью посмотрела на подругу, -и тяжело одной, Будда каждый день к себе вызывает, то сделай, другое сделай! Я ему, у меня не сто рук, а он, ты с Дарьей чаи поменьше пей! Откуда все знает? Ведь в конторе только с утра. Вчера Таньку, ветеринара, коров осеменять обучал. Та ревет, не буду я, я что, бык? А он, мол, до племенного быка тебе не дотянуть, но осеменять будешь. Танька орет, уволюсь, Будда молча прижал к себе погладил, и говорит, поплачь, поплачь легче будет, и ушел. Ну не изверг?

Сочувствуя ветеринарше, помолчали.

– Ты от Рахима то шибко не шарахайся, ну и что, что чечен, тебе всего тридцать шесть…

– Уже тридцать шесть.

– Тем более, жить надо, понимаешь, жить. А он мужик хороший, вежливый,– не позднее как три дня назад Люба с «вежливым мужиком» крыли друг друга отборными матами, суля друг другу такое, что даже в страшном сне не присниться. Впрочем разошлись как всегда мирно.
– Присмотрись.

– У него ж семья на родине.

– Ну и что? Им коран позволяет многоженство.

– Ну знаешь, я женщина, а не самка!

– Женщина, между прочим, самка! В первую очередь самка, а уж потом все остальное. Я без Кольки, больше недели прожить не могу, психовать начинаю. Че краснеешь то?

То ли воспитание, то ли врожденное что-то, но Фаина старалась всегда уходить от таких разговоров, и если все же касались этой темы, стыдливо краснела как дореволюционная институтка. Тем не менее, это не помешало ей забеременеть по окончании пятого курса, и только после выйти замуж.

В дверь заглянула Лена, секретарь,– Любовь Николаевна, вас Будда зовет.

– Какой он тебе Будда? Малявка еще!

– Фи.-Сквасив гримаску, Лена закрыла дверь.

– Так, Фай, на вот тебе, разбирайся,– Люба через стол протянула кипу бумаг,– господи помилуй, чего он там опять, удумал.

Оставшись одна, Фаина Андреевна добросовестно уткнулась в бумаги, пытаясь вникнуть в содержание. Получалось не очень. Букет, стоящий на подоконнике, невольно притягивал взгляд женщины. В душе рождались какие-то нехорошие чувства, от которых самой стыдно, было что-то в них более от животных, чем человеческое, что-то низменное, порочное и, как ни крути, заманчивое, желанное. «Что это?»– Она понимала, это не любовь, это что-то другое, в чем признаться даже самой себе не хотелось. «Я отдала ему лишь тело, душа же отдаваться не хотела».– Вспомнились строки стихотворения, написанные Марией Стюарт, шотландской королевой… В дверь постучали.