Потерянное сердце

— Кажется, еще продолжается кровотечение. Нам нужно сделать еще одно исследование… пусть остальное вам расскажет доктор.

Чувствую, как из легких уходит весь воздух. Я думал, что проспал самый опасный период, но, похоже, мне не так повезло.

Возвращаюсь в тот же кабинет, куда меня возили и раньше, но в этот раз они используют другой аппарат, и вокруг мониторов в соседней комнате бегает больше врачей. Чувствую себя лабораторной крысой.

— Эй, — зову я, — кто-нибудь. Пожалуйста, скажите мне, что происходит? Я вроде как немного волнуюсь.

Подошедший доктор отодвигает один из аппаратов.

— ЭйДжей, во время первоначального обследования мы не заметили еще один очаг кровоизлияния. Возможно, потому, что уделяли внимание другой стороне, а может, кровоизлияние началось позже. Оно несильное, но оставлять так дело нельзя. В любом случае, для наркоза сейчас не лучшее время, особенно после недельной комы. Мы можем рискнуть, или есть альтернатива.

— Какая альтернатива? — спрашиваю я, и мне страшно услышать ответ.

— Есть некоторые пациенты, в основном с опухолями головного мозга, которых нельзя подвергать анестезии из-за риска осложнений. В этой ситуации риск осложнений такой же, и я бы чувствовал себя более комфортно, выполняя операцию, пока ты находишься в сознании.

— Я должен буду находиться в сознании во время операции на мозге? — уточняю я. Потому что, черт, я не уверен, что даже мысленно способен пройти через это.

— Мы дадим тебе препарат для обезболивания, но мне нужно знать, считаешь ли ты себя способным через это пройти?

— Откуда мне знать?

— Ты знаешь себя лучше, чем я, сынок, и хочу дать тебе право выбора, потому что альтернатива, по моему мнению, куда более опасна.

— Когда мы должны будем это сделать?

— Немедленно. Иначе могут возникнуть осложнения, с которыми нам не хотелось бы иметь дела.

Я киваю, отвечая и не отвечая одновременно. Он предлагает мне выбор, но я не чувствую, что он у меня есть.

— Могу я сначала поговорить со своей семьей?

— Конечно, — говорит он.

Возвращаюсь в свою палату, и все остальные сразу же входят внутрь, скорее всего, чтобы сэкономить время. Они обращаются со мной, как будто я вот-вот умру. Эта мысль пугает меня до чертиков.

Все смотрят на меня со страхом в глазах.

— Им снова нужно меня оперировать. Кажется, кровоизлияние продолжается.

— Снова под наркоз? — подает голос Хантер. — Нетушки.

Я с трудом сглатываю, пытаясь собрать в кучу слова, которые даже в голове не могу произнести твердо.

— Вообще-то, во время операции я буду в сознании.

— Что? — голос Кэмми едва слышен.

— Слишком опасно сейчас давать мне наркоз, и слишком опасно медлить. Вот такие дела.

— Сначала я хочу поговорить с доктором, — говорит папа.

— Да, я тоже, — соглашается мама.

— Ребята, доктор ясно дал понять, что у меня не так много времени, и я ему верю. Кажется, он знает, о чем говорит.

Папа падает в кресло, на его лице ни кровинки. Он подпирает рукой голову и медленно и тяжело дышит.

Эвер закрыла ладонью рот и смотрит на меня так, будто увидела призрака. Она не должна быть во всем этом замешана. Она уже через многое прошла. Гэвин ничего не понимает, но она понимает.

— Могут быть осложнения? — спрашивает Кэмми.

— Он не сказал, но выбора особо нет. Так что лучше решусь на операцию, не думая об осложнениях, тем более, что я должен быть в сознании.

Кэмми понимающе кивает головой, хотя я почти уверен, что она не совсем понимает. Потому что даже мне трудно это все осознать.

— ЭйДжей, я хочу знать квалификацию этого врача, — говорит мама, потирая плечо папы. — А куда ушел Хантер?

Наверняка брат уже насел на доктора.

— Хорошо, итак, пройдемся еще раз, — говорит медсестра. — Сейчас мы должны подготовить ЭйДжея к операции. Как только все закончится, и он отойдет от лекарств, кто-нибудь к вам выйдет и все расскажет.

Кэмми наклоняется и целует меня в лоб.

— Подумай о покупке дома, в котором мы будем папой и мамой. У нас будут деревянные качели на большом дереве на заднем дворе. Думай об этом все время. Думай о нас — о своей семье, о том, как мы прошли через все эти ужасы. Ладно? — шепчет она.

Я беру ее за руку, нежно сжимая.

— Думаешь, с этими ужасами я справлюсь?

Она сжимает зубы и с трудом сглатывает, ради меня стараясь изо всех сил сохранять позитивный настрой.

— Я знаю, что ты справишься, — говорит она.

— Спасибо за эти слова. — Я отпускаю ее руку.

Эвер обнимает меня, прижимая голову к груди.

— Я потеряла одного отца, но ты мой настоящий папа, и я не могу потерять тебя. На этот раз я не смогу так легко это пережить.

Ее слова разбивают меня на части, раскалывают прямо по центру и оставляют беспомощно лежать в луже пустоты.

— Эвер, ты знаешь, что означает твое имя?

Она пожимает плечами, в ее глазах стоят слезы.

— Я не знаю. Не думала об этом.

— Последнее, что папа сказал тебе перед тем, как тебя отдали, — говорит Кэмми. — Он сказал, что ты для него — всё. Эврифин.

— Но кое-кто решил, что Эврифин — хорошее имя, так что его сократили до Эвер и так назвали тебя.

— Меня зовут Эврифин? — тихо спрашивает она.

— Да. И ты для нас — всё, — говорю я ей.

Эвер плачет, и Кэмми обнимает ее, наклоняясь, чтобы дать Гэвину меня поцеловать.

— Я люблю тебя, папа.

— Я люблю тебя, дружочек. — Я не должен все время прощаться. Дни прощаний должны закончиться. Почему они не заканчиваются?

Мама говорит мало, но целует и смотрит мне в глаза, когда говорит, что у меня нет выбора: вернуться к ним или нет.

— Я найду тебя и все равно верну, Эндрю, ты меня понял? — Она изо всех сил старается оставаться сильной, хотя ее голос с каждым словом срывается.

Папа говорит еще меньше. Он сжимает мою руку, целует в лоб и тихо бормочет:

— Я люблю тебя, сынок, — и выходит из палаты.

Хантера все еще нет, но когда медсестра приходит, чтобы заменить капельницу обезболивающим или что там еще мне нужно, он все-таки появляется.

— Это хороший врач. Я ему верю. Он поможет тебе, и ты выдержишь операцию. Ты меня понимаешь? Ты справишься, ЭйДжей. У тебя нет выбора.