Потерянные в лабиринте. Возвращение к самому началу
Шрифт:
В полностью парализованном мозге и сознании мелькали лишь обрывочные образы и цитаты когда-то услышанного, прочитанного или увиденного.
– «бездна Аваддона»…
– «порождения тьмы»…
– «ад преисподней»…
Те, «другие», были порождением самой тьмы и хаоса, порождением живой Материи, не имеющей в себе ни организации, ни порядка. Те, «другие», впитали в себя только первозданные инстинкты к существованию, развитию и размножению. Инстинкты и стали их единственной основой – самой сущностью материальных Тварей, вышедших из бездны преисподней…
Настойчивые усилия и практика погружения в генетическую память человечества
Видение же темной, мрачной планеты, погруженной в кромешную тьму, приводило в неописуемый ужас. Знание того, что в самом начале на планете само-зародилась совсем «другая жизнь»; жизнь, неизвестная всему Космосу, не подчиняющаяся ни одному космическому закону; бурлящая, животворящая Материя, полностью останавливало какое-либо движение мысли.
«Бездна Аваддона»…
Кроме цепенящего ужаса и омерзения, кроме мелькающих образов и цитат о «мерзости запустения», в сознании не оставалось вообще ничего. Все это время, когда Клеон пребывал в состоянии погружения (или восхождения?) и видел времена исконного начала – он так и не смог хоть как-то сконцентрироваться и собрать собственные мысли. На протяжении всего времени пребывания в «видении» истинного первозданного начала, его мозг полностью отказался работать. Клеон впал в какую-то интеллектуальную кому.
Не могло быть и речи о какой-либо переработке и каком бы то ни было анализе увиденного. По той простой причине, что застыл сам процесс восприятия информации, поступающей из органов чувств. Клеон всегда считал уж этот процесс – принятия информации из внешнего мира через органы чувств и поступление ее в мозг – настолько незыблемым и естественным, что не мог себе и представить, что это может как-то нарушиться. Но то, что он видел, слышал и обонял, нельзя было назвать привычными терминами и словами. Мозг просто оцепенел и отказался полностью воспринимать все увиденное и услышанное.
Сознание просто отказывалось принимать то, что находилось извне и захлопнулось, не позволяя не только обдумать или проанализировать, но и даже воспринять, то есть поместить это вовнутрь. Не было ни слов, ни терминов в человеческом сознании, чтобы хоть как-то обозначить, чтобы хоть как-то описать мир, существующий до прилета Эонов. Однако это он и был – исконный мир самого начала! Тот, который так хотел найти Клеон…
Царство Авадона…
Преисподняя Авадона…
Бездна Авадона…
Какой-то задней мыслью пришла цитата перевода определения «Аваддона» – «уничтожение, прекращение бытия, синоним смерти и преисподней».
Но уникальным было как раз таки то, что это НЕ была смерть. Это была сама ЖИЗНЬ! Первородная, первозданная жизнь, зародившая сама себя, развивающая сама себя, и до безумного остервенения отстаивающая свое право на существование. Существа живой пульсирующей Материи в непреодолимой тяге к жизни постепенно совершенствовались и трансформировались, адаптируясь к окружающей действительности. Инстинкт само-выживания был изначально мощнейшим по своей сути, но он усиливался еще больше в каждом существе, отделявшемся от протоплазмы в результате постоянных перевоплощений.
СИЛА ЖИЗНИ этих «порождений» живой материальной
субстанции была изначальное неимоверной, она становилась еще сильнее по мере развития и естественного отбора. Даже запечатлевать это мозг отказывался. Горы движущейся плоти, распадающейся и снова возникающей в других формах. Постоянная смена форм и соединений, поглощение субстанцией других ее же частей приводило к аномальному слиянию и размножению.Просто горы копошащейся движущейся плоти. Одно можно было сказать с абсолютной уверенностью. Инстинкт к жизни был первичным и доведенный до своего апогея, породил инстинкты тотального размножения и распространения.
Где-то на самом глубоком уровне Клеон, конечно, осознавал, что у плоти в ее бесконечных трансформациях не было и не могло быть ни интеллекта, ни сознания, ни чего-либо другого, что есть в любых обитателях современной планеты. И если Клеон всегда до этого сожалел, что стопроцентный потенциал человечества снизился до столь ничтожного уровня, что люди стали похожи на загнанных крыс в лабиринте, то теперь он отчетливо понимал, что будет, когда ни сознания, ни интеллекта не будет в принципе.
Очень часто люди в обычных разговорах или писатели-фантасты описывали подобный процесс, называя его условно «животным существованием». Но сейчас, стоя перед видом ужасающей бездны, наполненной копошащейся и постоянно движущейся материей, Клеон понимал, что данный термин не передавал и одной сотой доли того, каким может быть существование без привычных для человечества порядка и гармонии.
Твари, живые, совершенствующиеся Твари, становились все сильнее и могущественнее. Клеон не мог применить никаких слов, чтобы хоть как-то обозначить весь этот процесс движения и размножения. Мелькнула фраза – «земля же была безвидна и пуста, и дух Божий носился над водою». Никогда над этой фразой Клеон не задумывался всерьез, никогда не думал, что это может означать на самом деле. И только сейчас где-то в глубине оцепеневшего сознания он вдруг понял, что это означало Свет, отделенный от плоти… Свет, носившийся сам по себе, отдельно от того, что находилось на планете.
В самой материальной субстанции и в порожденных ею созданиях не было (условно говоря) ни крупицы космического Света, а значит, не было и намека не гармонию, порядок и на сознание. Это была чистая «плоть», без каких бы то ни было примесей, существовавшая только на своих импульсах и инстинктах.
Движение ради движения.
Размножение ради размножения.
Тотальное всепоглощающее царство импульсов и инстинктов.
Мелькавшие в сознании воспоминания и образы различных устрашающих форм и объектов, которые так пугали Клеона при изучении некоторых древних цивилизаций, казались невинными картинками из детской книжки.
Когда Клеон изучал различные образы «древних богов» и их ужасающие изображения в виде змей, драконов, морских чудовищ и рептилий, он все время невольно содрогался, думая о том, как человеку или группе людей могли вообще прийти в голову подобные образы. Сейчас эти воспоминания, мелькающие в воспаленном, застывшем в диком страхе мозге, вызывали лишь горькую улыбку. Потому что ничто, НИЧТО не могла сравниться с действительностью. Ни один образ (даже самый древний), ни одна форма, ни один самый страшный фильм и ни одна самая страшная книга из серии ужасов не могла передать и сотой доли того, что было тогда на планете – во времена ее исконного начала.