Потерянные

Сегодня умерла Рената. Кто знает, кто о ней вспомнит? А если завтра умру я, кто вспомнит обо мне? Надо ли мне, чтобы меня вспоминали? Эх, Витька, разбередил ты меня своей непрошенной заботой, заставил задуматься. Зачем ты это сделал, ну вот зачем?

Как-то сегодня отбой дали слишком быстро – это не к добру. Нужно подняться, оправить юбку. Тоже повод для страха, по правилам интерната девушки должны ходить в юбках, а это для меня жутко – я себя незащищенной чувствую. Приходится надевать шортики на колготки, чтобы не было так страшно, но это не сильно удобно, даже со спортивными. Но что только не сделаешь, чтобы не дрожать.

Оправив юбку, я в сопровождении Витьки двинулась в сторону аудитории. Витька, получается, действительно заботится. Но зачем? Что он от меня хочет?

Мысль о том, что парень все это делает не просто так, преследует меня. Появился страх. Тот самый, что приходит ко мне по ночам, напоминая о прошлом. С трудом взяв себя в руки, я сосредоточилась на работе. Нужно писать, времени не так много. Даже, можно сказать, совсем мало. А надзиратель, вон тот, с каким-то скользким взглядом, откровенно пугает.

Пожалуй, этот страх и заставил меня собраться. Быстро дописав, и перепроверив работу, я сдала ее другому надзирателю, двинувшись к дверям. Стараясь не дрожать от ощущения идущего за мной именно того, страшного надзирателя, я быстро подошла к дверям, резко дернув ручку, но стараясь не бежать. Нельзя в гимназии бегать, это наказывается.

Я уже почти почувствовала на себе руку надзирателя, когда увидела Витьку. В этот момент мне было совершенно наплевать на то, почему парень остался у аудитории – он был моим спасителем. Не знаю, чем придется за это заплатить, но сейчас я просто спряталась за его спиной. Я будто и не контролирую сейчас себя, будучи внутренне уверенной, что Витька не сделает мне ничего плохого и не принудит… Откуда я это знаю? Почему я в это верю?

Глава 4

Виктор Кох

Вылетевшая из дверей аудитории Светка была в панике. Ее ужас буквально хлестнул по нервам, когда я шагнул вперед. Девушка спряталась за мной, как за стеной. Надо же, я кому-то кажусь спасением… Встретив недоуменный взгляд цербера, явно провожавшего Свету к двери, потому что так положено, я просто твердо посмотрел ему в глаза, на что тот пожал плечами и развернулся в другую сторону, закрывая дверь.

А вот у меня возникла проблема: Светка дрожала, я ощущал это спиной. Ее надо обнять, но не сделаю ли я хуже? Ведь эта конкретная девушка боится прикосновений. Но, с другой стороны, ей очень нужно почувствовать хоть что-нибудь. Решившись, я очень осторожно повернулся, обняв Свету за плечи, готовый отпустить по первому ее знаку.

Светлана просто прижалась ко мне плечом, продолжая мелко дрожать, но при этом обреченно взглянула мне в глаза. Этот жалобный взгляд брошенного котенка ударил сильнее пощечины. Что же тебя так напугало, девочка? Понятно, что я не воспользуюсь твоим состоянием, но все же, что случилось?

– Света, все хорошо, ты в безопасности, – заговорил я, но она будто бы и не слышала меня. Значит, нужно время.

Продолжая удерживать девушку за плечи, я осторожно повел Светлану куда-нибудь, где никого нет и уж точно не будет. Сейчас важно ее успокоить, разбираться можно и потом. Вот с успокоением наметились проблемы, даже возникло ощущение, что Света не может говорить от пережитого ужаса. Такое бывает, я читал. Шоколадку бы ей сейчас, или леденец, чтобы просто отвлечь.

– Экзамен закончился, скоро будет последний и… домой, – сам не ожидая от себя я запнулся. Ну у нее-то наверняка дом есть, а у меня никакого дома не предвидится. Ибо дом – это там, где ждут, а меня никто нигде не ждет.

Почему она вздрогнула от этого «домой»? Откуда это обреченность? Иногда девчонок совершенно невозможно понять, но, наверное, за это их и любят. Надо усадить ее, попытаться подыскать слова, при мне она точно плакать не будет, даже если надо. Наши девчонки крайне редко позволяют увидеть себя настоящих, как и мы, в общем-то. Лицемерие вокруг, сплошное лицемерие.

Усадил ее на стул, выпустил из рук, хотя этого делать ужасно не хотелось, но надо. Светлане неприятны прикосновения, хотя, можно погладить. Провести ладонью по волосам, сверху вниз, мягко и очень нежно, как гладил меня папа когда-то в детстве. Ого! Девушка будто даже против своей воли потянулась за рукой. У малышей такая реакция возможна, но она же взрослая…

Реагирует так, как будто тепла и ласки в ее жизни не было никогда. Разве так может быть? Мой дар меня никогда не обманывает, но кроме ее тоски и страха, я ничего не чувствую. Может быть, она боится меня? Трудно, все-таки, с девушками.

Был бы я психологом, наверное, понял бы, что с ней происходит, а пока могу только гладить и рассказывать негромким голосом о том, что никогда ее не обижу. Еще, вроде бы, надо сказать, что она очень хорошая девочка.

Вроде бы работает, начала успокаиваться.

Главное, вовремя гладить перестать. Как только она сообразит, что происходит, мне мало, скорей всего, не покажется. Это Светочка у нас в панике еще, потому и позволяет, приоткрывая раковину и показывая себя настоящую, а как успокоится, так снова вылезет ежик и колючки растопырит. Ну и мне прилетит, наверное. Хотя сейчас главное, чтобы успокоилась, просто так люди так не паникуют.

Странные у меня желания. Хочется обнять, погладить, как маленькую, как меня маленького обнимал папа. И никогда – мама. Странно, почему я об этом раньше не задумывался? Всегда в моей жизни был папа. И в детском саду, и в школе, и когда я болел… А мамы как будто и не было.

Успокаивается уже, почти перестала дрожать. Чуть поморщилась, я сразу же убрал руку. Сейчас полностью успокоится и выскажется. У девчонок после того, как кто-то видит их слабость, злость появляется. Уве рассказывал, что его девчонка после своей истерики даже побила. Так что все может быть, но вот методы, которые обычно используют парни для успокоения, мне претят. Я-то не смогу девчонку по лицу… успокоить, да и целоваться лезть тоже. Это нечестно и некрасиво. Особенно, по отношению к Светке.

– Спасибо, – шепчет она.

Не разозлилась, уже хорошо. Не знаю, что бы делал, если бы получил ворох обвинений и злости в ответ на свой порыв защитить девочку. Хотя и ждал именно такой реакции.

– Не за что, – улыбаюсь я ей.

Не дежурной улыбкой, а по-настоящему. Почему-то показалось, что она оценит, поймет. Странное со мной что-то творится, я же никому не доверял, теперь-то чего? А Света встала и двинулась в сторону жилого девчачьего корпуса. Ну и я за ней, хоть провожу, мало ли что, у нее же из еды за весь день только маленький бутерброд. Хочется о ней заботиться почему-то. А вот что это такое на меня нашло, непонятно, и спросить некого.

Идем, держась друг от друга на «пионерском расстоянии». Можно бы и ближе, но… не надо. Я так чувствую.

Свете сейчас нужно осознать, что случилось, а мне – ни словом, ни жестом не показать, что я могу что-то ожидать в ответ. Конечно же, я понимаю, о чем она думает. Еще бы я не понимал. Возраст у нас сейчас такой, когда на половые эксперименты тянет. При этом никто не думает, кто будет кормить и растить результаты. Точно со мной что-то не то, о семье задумался. Откуда у такого, как я, может быть семья?