Потерянный осколок

– Мечтать не вредно. Нам не по пути.

– А с ним по пути, - и он указал пальцем на себя, имея в виду моего Малыша.

– С ним да, с тобой нет.

– Ты не боишься, что я уйду, - он сощурил глаза, и начал ими буравить во мне явно лишние дыры, - ведь он все равно потащится за тобой, ничтожество.

– Все именно так, кроме ничтожества, - не было смысла юлить и отбрыкиваться, мы оба знали, что он прав.

Маньяк подошел ко мне почти вплотную. Не знаю, в чем была причина, но я видела борьбу в нем и ненависть. Он медленно поднял руку на уровень моих плеч, а в его глазах мелькнула нежность. Леший знает, что твориться. Но прежде чем я смогла хоть что-то понять, он одернул руку и его взгляд снова наполнился ненавистью, но теперь я знала, что это ненависть к себе самому, за то, что позволил себе подойти к пустышке.

– Что он в тебе нашел? Лишь симпатичная оболочка, прогнившая внутри.

Он говорил, а я кое-что вспомнила. У него ведь с памятью проблемы. В прошлый раз его аж подкосило, когда вспомнить что-то попытался. А если…попытка не пытка.

– Слушай, а ты помнишь о себе хоть что-нибудь? – и невинные глазки при этом, сплошное бесхитростное любопытство.

– Конечно, - ага, удивился, но быстро взял себя в руки. Ну, от воина я другого и не ждала.

– Так расскажи, а то мы не в курсе, - поворачиваюсь к ничего не понимающему фениксу и подмигиваю. Понял, молодец.

– Да, а то если мы с тобой пойдем, то надо же хоть что-то знать, - умничка моя розовая. Я даже начинаю любить этот цвет.

– Хорошо, меня зовут… - он схватился за голову, как и в прошлый раз, - Ай!

– Что-то не так? – сочувствующе спрашиваю, выпятив нижнюю губу, а потом ехидно улыбаюсь.

– Что? – вопрошают у меня чистые и искренние изумруды.

– Здравствуй Ванятко, не верится, но я по тебе скучала, - и я крепко обняла его, надеясь, что он не исчезнет. И только я знала, насколько страшно мне было от того, что его второе я все чаще брало над ним верх. Он менялся, я чувствовала это. Сначала юмор, потом он стал подмечать детали и запоминать слова. Сейчас он стал все чаще понимать, что смысл слов иногда разниться с его формой. Его преобразования заводили меня в тупик. С одной стороны, он выздоравливал, с другой, я не хочу, чтоб хоть одна черта характера маньяка передалась Вану. Но они одно целое и это убивает меня, иссушает душу. Ван мне как ребенок, друг и брат. Я не хочу лишаться столь многого, потеряв всего одного. Я загнала себя в ловушку, не имеющую выхода.

– Малыш, - и когда я успела заплакать? Пару капелек еще висели на щеках, остальные впитались в рубашку на плече моего друга. Друга, за которого я отдам свою душу. Смерти я не боюсь, поэтому моя жизнь не стоит ничего, чтоб ее отдать. Ведь я боюсь всего, кроме дамы с косой, что приходит лишь раз и не остается на чай. А вот за душу страшатся все. А чего боится он? Я посмотрела в его горящие тем же беспокойством глаза и поняла все без слов. Того же, что и я. Остаться одному в этом мире.

– Малыш, давай ляжем спать, а?

– Ты что, сейчас же только вечер, мы, кстати, так и не пообедали, а ты спать. Нетушки, пока не поедим никакого спать, - и Ласкан пошел разжигать костер.

Пообедали мы поздно, это не смотря на то, что остановились мы на обед в полдень. Решили не ехать сегодня дальше, а просто хорошенько выспаться и пораньше двинуться в путь. Я нагло завалилась в обнимку с Ванюшей возле самого костра. Он был только за и крепко обнял меня. Сегодня ночью мне снились самые прекрасные сны на свете, и счастью моему не было предела, пока я не разомкнула веки. Шла семнадцатая ночь в степях.

Словарь

[1]. melda - любимая

[2]. naice nya - боль моя

Глава 10 Аура

Говорила мама: «Больше одного мужика - можно вешаться».

А что с шестью делать? Повешать что ли?

Тепло, хорошо и не поддувает. Неужто Паля одеяло не стянула. Мягкое что-то под головой, и сердце у него бьется. Надо просыпаться, хотели же раньше встать. Открываю глаза – подбородок, и знакомый такой, щетинистый. А-а-а-а, я же Ванюшу уже два дня не брила, зарос бедняга. Фокусирую взгляд на дальней фигуре, взгляд отказывается выполнять трудные спросонья задачи. А это кто?

– Мама!

– Не поможет. И как далеко ты собиралась без меня?
– высокий златовласый мужчина двинулся в мою сторону, хотя как по мне, то он еще в подростковом возрасте двинулся, но меня не слушали.

– Как можно дальше, чтоб глаза мои тебя не видели.

– Какие вы женщины не постоянные, да и слово свое не держите. Ты же обещалась не видеть меня больше никогда, - эльф присел на корточки возле меня и положил руки на бедра, соединив кисти между ними.

– Так мне из-за того, что у тебя комплекс неполноценности, и ты вымещаешь свою мужественность на мне, гоняешься за мной, как за ребенком, теперь глаза себе выколоть, чтоб сдержать обещание. Прости, что разочарую, но себя я люблю больше, чем ненавижу тебя, - как же давно я хотела ему это высказать. Мучителю, что гонял меня по плацу днем и ночью, что опускал меня при всем отряде воинов. Тому, кто ненавидел меня и всячески унижал. Возился со мной как с калекой и ставил мне мою беспомощность в упрек. Вот так глубоко он задел меня. И не важно, насколько большой будет куча навоза, что он вывернет на меня сейчас, я гордилась собой за отпор.

Да только не было этой кучи, не было ни оскорблений, ни унижений. Он лишь грустно улыбнулся, и я увидела печаль в его глазах, то, чего не ожидала увидеть когда-либо вообще. Он слишком любит жизнь, чтоб опускаться до грусти.

Все так же улыбаясь, он, молча, ушел. И что это было? Да ни разу за всю мою сознательную жизнь этот гордый и непоколебимый эльф не спустил оскорбление или нападки с рук. А что сейчас? А сейчас вместо того, чтобы не спускать с рук, он их умыл. Нет, это не мой учитель. Верните нахала и забияку, я привыкла к нему. А как вести себя с этим меланхоличным эльфом я не знаю. Хочу унижений и оскорблений. Где мои помои, леший побери, в горле застряли что ли? И я решила вправить вислоухому мозги. У меня это хорошо получается. А если нет, применим шоковую терапию копытом, безотказная процедура. Сто процентный успех. Я оглядела стоянку в поисках мастера. Его не было нигде. Аж обидно стало, что промывка мозгов откладывается.

– Как спалось? – это птичка поднялась.

– Хорошо. А тебе?

– Так же, пока глаза не открыл. Вот объясни мне, ты их что, ночью наколдовала? – шепотом поинтересовались у меня.

– Если бы, - прям стон великомученицы, - сами нарисовались. Я от них сбежала, надоели они мне. А они, похоже, соскучились.

– Сильно соскучились, как погляжу, - и пальцем тыкает в разгуливающих голышом оборотней.

– И не говори, сама в шоке. Эй, Алкай, хватит народ смущать, твои вещи у Пали.

– Ты тут одна девушка, а ты, как я погляжу, не сильно смущена. А то, что вещи у этого монстра, мы знаем, - и он продемонстрировал отпечаток челюстей на своей левой ягодице, - и это еще цветочки, ты не видела мягкое место у Грога. Я его несколько раз посылал, потом пожалел. Он аж прослезился от такого зверства.

– Ах-ха-ха, меня не перестает удивлять твоя кобыла…- проговорил сквозь смех пернатый.

– А меня вот ничто уже не удивляет, - и я направилась в сторону где паслась Паля. Надо же спасать голых и покусанных. Пока шла, не заметила, что ко мне присоединились.

– Утро доброе, - и опять льдом обдало. У него внутри личный ледник что ли?

– Не сказала бы.

– А что так?

– Слушай Салван, - я остановилась и, уперев руки в бока, повернулась к преследователю лицом, - я тебя не знаю, мы не друзья, и ты вообще непонятно что здесь делаешь, так что говори, что хотел, и я займусь сбором в гордом одиночестве.

– Довольно честно.

– По-другому и не действуем.

– Почему тогда не скажешь Вартеку, что он дорог тебе, и ты не ненавидишь его.