Потерянный снег

– Good, my friend 20

Одна за другой открывались клетки. Звери самых разных пород и видов, один за другим покидали свои обиталища. Смотритель помечал, кто из зверей вышел из помещения. Кто-то разгуливал, белея кроссовками и чернея спортивными костюмами, кто-то обладал шкурой потолще, потеплее, кто-то щеголял окраской более богатой и разнообразной – все животные оказались на воле и зашастали туда-сюда, пребывая в общении с представителями своей стаи и изредка перемешиваясь с другими видами.

20

Хорошо, мой друг.

Нас провели по коридорам на прогулку. Площадь была довольно обширной… метров 30 на 50. Земля в центре была истоптана сотнями «копыт», образуя круг. По периметру, под серыми бетонными стенами, зеленела трава. Стены блестели шипами. Обитатели «зоопарка» разделились на группы, пары, кое-кто прохаживался в одиночку. Большинство ходило по кругу, кто-то присел на корточки, укрывшись от припекавшего апрельского солнца в тени у стен.

Карим был в группе с африканцами. Мне посоветовали подойти к двум мужчинам, кажется, славянской внешности. Подойдя поближе и прислушавшись к их речи, не понял ни единого слова, но тем не менее я с ними поздоровался:

– Привет. Вы говорите по-русски?

– Да, – спокойно ответил мне один из них.

– Вы откуда?

– Молдаване мы. А ты?

– Русский из Эстонии. Меня зовут Димой.

– Женя. – Протянул руку тот, что моложе, с маленькими глазами, крючковатым, похожим на клюв, носом и с налысо обритой головой. Он мне напомнил грифа.

– Вадим. – Пожал мою пятерню мужчина пополнее.

Молдаване – люди со славянскими чертами лица, но с румынскими глазами. Большинство из них знает русский благодаря коммунизму, но их родной язык, грубо говоря, тот же румынский. Им присуща флегматичность, славянское спокойствие и уравновешенность, многие из них говорят по-русски без единой запинки, но душа у них не русская. Имена – русские, фамилии – молдавские.

– Ты какими судьбами здесь, Дмитрий?

– Наркота… Вы?

– Воровство. Духов на 3 тысячи евро стащил.

– А меня без документов взяли, – пояснил Женя. – Работал себе в автомойке спокойно, на проверку попал – и вот – арестовали.

– Как жалко, – искренне посочувствовал я. – А что, вам сложно документы раздобыть?

– Дорого, у меня таких денег нет.

– My friend! 21 Идьи суда! – меня позвал к себе Мохаммед. Он был в кожаной куртке. Отойдя в сторону, мы заговорили по-английски.

21

Мой друг!

– So, why you are here? 22

– Наркотики, – ответил я ему по-английски.

– Сколько?

– Много. – Я назвал цифру.

– Хм. Тебе необходимо будет найти хорошего адвоката. Ты связь со своим шефом поддерживаешь? Он денег тебе дал?

– Нет.

– Вот гад. Ты с этими людьми лучше не связывайся даже, если будут помощь предлагать. Послушай мой совет. А сколько тебе обещали за твою работу?

– 2 тысячи евро.

– За интернациональный перевоз – сущие гроши, копейки. Послушай мой совет: ты особенно не трепись тут об этом ни с кем и сам старайся у людей не дознаваться, за что они здесь. Не парься по этому поводу. Научись не обращать на это внимание.

22

Итак, за что ты здесь?

– Ладно. Ты русский откуда знаешь?

– I had a Russian girl. She was pregnant but she didn’t want the baby… She would kill it 23

Я промолчал.

Тем временем мы подошли к смешанной группе: весь в татуировках, с большими приветливыми глазами итальянец-блондин, куря сигарету, что-то обсуждал с маленького роста албанцем. Итальянца звали Энцо. Всем своим видом он напоминал доброго большого мышонка. Я заметил, что у многих людей в тюрьме проступали черты грызунов. Вообще, за решёткой очень много личностей крайне красноречивой и выразительной внешности. Тут много мышей, крыс, коршунов, троллей, людей, явно похожих на чертей и бесов, а порой и на кого похуже, гораздо хуже. Настолько хуже, что даже жутко становится от нечеловечности их черт, форм и повадок…

23

У меня была русская девушка. Она было беременна, но она не хотела ребёнка… Она собиралась его убить.

Мохаммед в двух словах пояснил присутствующим мою ситуацию.

– S`i, penso di conoscere un avvocato bravissimo spezializzato nella droga. Per`o prende un mucchio di soldi. Tanti, tanti 24

В итоге я оказался в центре маленького интернационального кружка, который с искренним участием обсуждал мою ситуацию. Я молчал и слушал.

– О! Посмотри сюда! – воскликнул вдруг Энцо.

– Это ж божья коровка! – указывая пальцем на появившееся из ниоткуда насекомое на моём плече.

24

Да, думаю, что я знаю одного отличного адвоката, специализирующегося в наркотиках. Но он берёт кучу денег. Много, очень много.

– Это знак удачи! Фортуна на твоей стороне, дружище! – воскликнул он по-итальянски.

– Аллах тебе поможет, – заверил меня по-английски Мохаммед, кладя мне руку на плечо. Я стоял без движения, изумлённый. Я не обронил ни слова. Мой разум твердил: не спеши радоваться раньше времени по пустякам. Сердце же моё говорило: ликуй, Бог о тебе позаботится, ликуй.

4

– Да свидания, р-руски, – бросил мне сидевший за столом охранник. Я только закончил заполнять какие-то бланки в одном из кабинетов и возвращался по лабиринту коридоров в камеру. Услышав, каковы познания в русском у охранника, ответил:

– До свидания, – и, оказавшись уже за поворотом, добавил: – Демоны, – но без злобы. Несмотря ни на что, я никогда не позволял себе относиться неуважительно к тюремной полиции, хотя многие из них были людьми недалёкими и грубоватыми или, если их спровоцировать, жестокими. Я понимал причину их недостатков. Кто-то был излишне груб и строг, но это оттого, что ему сложно командовать, в действительности же ему нелегко быть строгим. Очень часто за грубостью, злобой, строгостью люди прячут свою слабую, бесхарактерную или просто мягкую натуру. Я старался относиться с уважением, вежливостью и иногда с пониманием к этим людям, которые вынуждены были заниматься этой гадкой, неблагодарной работой. Они, не преступив закон, вынуждены проводить чуть ли не большую часть своей жизни в тюрьме вместе с заключёнными. Многие заключённые считают всех полицейских в общем сволочами, которые по своей собственной воле решили стать таковыми, относящимися грубо, презрительно или с издёвкой к людям. Но это не так. Я видел, что суровость многих из них натянута, что, по сути, далеко не все из них обзавелись каменными сердцами. А преступники (и тут тоже далеко не все) продолжают наговаривать на стражей закона, и наоборот. В определённом смысле эта взаимная ненависть служит топливом, вдохновением продолжать заниматься своей работой и помнить, кто есть кто. Это касается обеих сторон.

Днём, выйдя на прогулку, я познакомился с пожилым чопорным сербом. Он немножко говорил по-русски, знал немецкий. Ну и вообще сербский, как славянский язык, я умудрялся понимать. Только дело в том, что он последние несколько лет прожил в Германии, а точнее, в одной из её тюрем. Поэтому говор его представлял собой смесь трёх языков. Какую-то часть он говорил по-русски, вставляя немецкие слова и союзы, такие как «aber». А заканчивая своё повествование, всегда спрашивал по-сербски:

– Ты меня поразумел?

– Поразумел, поразумел, – отвечал я.

– Добро, – подтверждал он своим низким звучным голосом. В Италии его задержал Интерпол, что-то он в Германии натворил. Я проводил много времени, слушая его истории, не то чтобы я получал удовольствие от общения с ним, но моё незнание местного языка не оставляло мне большого выбора.

В тот же день, когда я вернулся с прогулки в камеру, к двери подошла медсестра со шприцом. Сопровождавший её охранник произнёс моё имя. Я подошёл и дал мою руку на растерзание медицинской работнице. Мне сделали укол, который должен был выявить, есть ли вирус туберкулёза в моём организме. Несчастных обладателей этого заболевания старались держать в отдельной секции. Я, по правде говоря, плохо переносил все эти уколы. Поэтому сразу побледнел, после чего чуть не вывернул наизнанку желудок. Уколотое место спустя несколько дней так и не вздулось омерзительной шишкой, значит, всё у меня в порядке. След на руке, правда, остался до сих пор.