Потерявшие солнце

– Спасибо, Антуан! От вас, товарищ Максаков, не дождешься.

Она посмотрела на Михаила. Он виновато развел руки.

– Буду исправляться. Можно пару вопросов?

Лена кивнула.

– Как давно его?

Чанов обернулся:

– От двадцати до двадцати двух часов назад.

– То есть где-то между десятью вечера и нулем. Колото-резаные?

– Пока восемь. Все в область груди. Отсутствуют уши и половой член. Вот смотри…

Антон присвистнул.

– Не свисти, денег не будет. – Лена оторвалась от протокола.

– И так нет.

– Где мой дежурный? – Максаков отошел от трупа.

– На кухне, – Лена показала себе за спину, – со свидетелем разговаривает.

– Что, есть свидетель? – обрадовался он.

– Который труп обнаружил.

– А-а.

Антон посмотрел на часы.

– Лен, отсюда можно позвонить?

– Наверху телефон. Иди, там уже все обработали.

Узкая лесенка вела в импровизированную спаленку. Здесь тоже царил беспорядок, но скорее обыденно-бытовой, чем привнесенный преступниками. Стены были деревянными, неоклеенными. От них несло сыростью. Прямо на полу стоял телефон.

– Але, Оля, это я. Я задерживаюсь.

– Как? А Паша ждет тебя поиграть в мяч.

– У меня работа.

– Мы соскучились. Когда ты…

– Не знаю. Позвоню еще.

Он повесил трубку, гадая, заплакала она или нет. Снова накатила злость на себя. Можно было поговорить и по-другому. Он подумал и опять взял трубку.

– Да? – Мужской голос не излучал доброжелательности.

– Привет, Виталик. Это Челышев. Помнишь такого?

– Вас забудешь.

– А ты попробуй.

– Шутка.

– Разговор есть.

– Сейчас, что ли?

– Минут через пятнадцать, минут на десять.

– Где?

– Где в прошлый раз. Я рядом.

– Буду.

Антон спустился вниз.

– Член и яйца нашли, – сообщил Андронов, – во рту.

– У кого? – не понял Антон, думая о другом.

– У дежурного опера! – Андронов постучал его по голове. – У трупа, разумеется. Проснись!

Сергей Сергеевич Смотров достал свой радиотелефон:

– Дежурный! Записывай информацию: во рту трупа обнаружены отрезанные яичники.

Лена удивленно подняла глаза от протокола, встала и, подойдя к Смотрову, надвинула ему кепку на глаза:

– В вашем возрасте пора бы знать: у кого яички, а у кого яичники.

– Ой, блин! – сконфузился Смотров и снова схватился за телефон.

Антон прыснул и, зайдя в кухню, тронул за рукав Максакова:

– Я отскочу на полчаса. Пока все равно не нужен.

– Давай, – Максаков оторвался от свидетеля – плотного лысого мужичка, – но, если можешь, после к себе в отдел подтягивайся. Тут интересно…

Антон кивнул:

– Нет проблем.

В темноте дождь казался еще холоднее и тоскливее. Ветер отчаянно штурмовал усталые дома и теплые квадраты окон, с протекающей за ними чужой жизнью. В черном цвете Михайловский садик казался непроходимым лесом. Мрачная громада Инженерного замка скалой нависала над ним. Тускло блестела под водяными струями статуя Петра.

Антон опоздал. «Восьмерка» Кропивина с погашенными фарами примостилась у чугунных ворот. Он открыл пассажирскую дверцу и сел.

– Привет.

– Здравствуйте.

Антон достал папиросы и посмотрел на Виталика. Покрытое оспинами, одутловатое лицо Кропивина не выражало особой радости. Антон закурил:

– Ты же хорошо знал Фуню, Виталий?

Кропивин удивленно посмотрел на него своими рыбьими глазами:

– Ну, как хорошо… Друзьями не были. Когда-то «катали»* вместе. А вы этим делом занимаетесь, Антон Владимирович?

– И я тоже. А что?

– А меня уже завтра вызывают к вам в отделение. И Леху, и Аксена. Всех.

– Кто?

Кропивин достал электронную записную книжку и начал тыкать кнопки.

– Сейчас… Вот: Тортюхин Сергей Валерьевич, одиннадцать утра, кабинет пятьдесят два.

«Ледогорова, Сергеева и Беню выселили, – подумал Антон. – Полянский был прав: в главке и РУВД мест не нашлось».

– Так мне идти или не надо? – Кропивин смотрел с надеждой.

– Иди. – Антон выбросил окурок в окошко. – Когда вы с Фуней разошлись?

– Ну год, может, полтора.

– Поругались?

– Нет, чего нам ругаться. У него чего-то в башке поехало. Ушел в «лобовики»**. Решил, что пора играть честно, мол, уже солидный человек… Это «откатав» десять лет.

– А отношения поддерживали?

* «Катать» – заниматься шулерством. Зарабатывать деньги нечестной игрой в карты.

** «Лобовики» – игроки на большие суммы, играющие честно.

– Ну бывало, конечно, пока он динамить меня не начал.

– Каким образом?

– Ну, он думал, что крутой игрок. А «катать» и играть нормально – разные вещи. У «лобовиков» играют честно и по-крупному. Короче, он опустился. Несколько раз у меня занимал. У ребят занимал. Начал от меня ныкаться. Потом как-то еду, смотрю – он с бабой стоит. А меня как раз приперло: тачку разбил. Я вылез, подошел, поднаехал на него. Говорю: «Проблемы будут». А баба, только я подошел, развернулась и пошла прочь. Так Фуня дернулся за ней, потом ко мне. Заменжевался весь. Хватает меня за рукав и бормочет, что я дурак, что он на днях отдаст все, если я ему не буду мешать.

– Ну?

– Ну чего, я ему сказал, что смотри, мол… И уехал. А через тройку дней он пришел и все вернул.

– Как?

– Ну я откуда знаю. Я не спрашивал. Все отдал, еще бутылку коньяку французского принес. Недешевого, кстати. И ребятам все отдал. Они говорили.

– Как думаешь, мог Фуня на хату Каретникова навести?

– Каретников – это кто? Олег, что ли?

– Да.

– Может, и мог. Он вообще дурной был. А так хер его знает.