Потомок бога

Глава 26

Граф Багряный стоял возле окна, теребя пальцами золотую пуговичку кителя. Но стоило мне войти, как он обернулся, уставившись на меня ясными голубыми глазами добродушного дедушки.

— А вот и ты! — обрадованно сказал граф, одарив меня дружелюбной улыбкой. — Сегодня для тебя большой день, Громов! Первый из многих! Через полчаса начнётся твой путь к славе, так что ты не должен сплоховать. Я не давлю на тебя, но хочу, чтобы ты понимал важность момента.

— Да мне всё понятно, — легко сказал я, подметив, что ректор словно и не ждал меня, не искал.

Из его уст не прозвучало ни слова укора. Да и выглядел он совсем не раздражённым. Только слегка недовольный прищур выдавал его истинные чувства. Всё-таки ему не нравилось моё поведение. Наверняка он считал меня безответственным. Такое мероприятие, а я где-то шатаюсь.

— Присаживайся, присаживай, голубчик, — указал мне на стул Багряный. — Тебе сегодня ещё предстоит постоять, произнося речь. Ты же выучил её?

— Да как-то времени не было.

— Как?! — опешил ректор, но тотчас взял себя в руки и мягко утешил: — Ничего, ничего. Мы сейчас можем отрепетировать её.

— Не получится. У меня память плохая. Я лучше как-нибудь своими словами.

— Нет, так нельзя, — нахмурился Багряный, плюхнувшись в своё кресло. — Вдруг ты ляпнешь что-нибудь не то? Ты же понимаешь, что можешь опозорить академию, а это по телевизору увидят тысячи людей? Что тогда произойдёт? Репутация нашей родной академии упадёт. А этого нельзя допустить. К нам тогда не будут приезжать новички. Я и так тружусь как пчёлка. Не покладаю рук, чтобы наша академия всегда была на слуху и привлекала новых кадетов.

— У вас есть несомненные успехи, господин граф, — честно проговорил я, вспомнив Румянцева. — Мой сосед по комнате думал, что его здесь ждёт божественная жизнь. А вышло… гм… иначе.

Багряный проигнорировал мои слова и проронил:

— Так, если не сможешь выучить речь, то хотя бы прочитай её по бумажке.

— Не могу.

— Что опять? Ты читать не умеешь?! — выдохнул ректор. И его левый глаз слегка задёргался.

— Умею. Но от волнения вряд ли смогу.

— Хм, кажется, я понял, куда ты клонишь, — вздохнул граф, откинувшись на спинку кресла. — Что поможет тебе не волноваться и не сболтнуть какую-нибудь глупость?

— Хороший бифштекс на обед каждому кадету из моего общежития в течение месяца, большой телевизор в комнату отдыха. Туда же массажные кресла, несколько новых компьютеров… — принялся я перечислять, видя, как отвисает челюсть графа. — А лично мне несколько отгулов. Завтра вечером хочу отправиться домой и побыть там до понедельника.

По правде говоря, я и не рассчитывал, что общежитие получит всё это. Просто в любых переговорах сначала надо требовать большего, чтобы потом было о чём торговаться. Так и вышло…

Багряный сразу же принялся жёстко сокращать мой список требований. В итоге мы сошлись на приемлемых для нас обоих условиях. Причём мне удалось настоять, что я не буду использовать написанную ректором речь. Однако кое-где похвалю Багряного и не ляпну ничего порочащего академию.

— Громов, кто тебя учил торговаться? У тебя бульдожья хватка, — уважительно посмотрел на меня раскрасневшийся граф и хлебнул водички из стакана.

— Жизнь научила, — философски сказал я и кашлянул в кулак, прочищая горло.

Багряный тоже попил немало моей кровушки. Он торговался не хуже самого бога Гермеса, покровителя торговли, прибыли и хитрости.

— Молодец, — похвалил меня граф, схватил трубку заверещавшего телефона и выдохнул в неё: — Слушаю! Ясно. Хорошо. Уже идём. Громов, поднимайся. Публика ждёт.

Я встал и вместе с Багряным вышел из кабинета.

Ректор снова нацепил маску всеблагого старичка, попутно инструктируя, что мне лучше сказать, а о чём умолчать. К последнему относились последние минуты жизни Горского. Его персону следовало упоминать очень расплывчато. А я и не был против.

Конечно, Кеша являлся тем ещё гадом, но не таким большим, чтобы я и после смерти поливал его грязью. Как говорится, умер Вадим, ну и хер с ним. Примерно так я относился к Горскому.

— Громов, я на тебя надеюсь, — похлопал меня по плечу граф и с лучезарной улыбкой на устах первым вышел на ступени парадного крыльца.

Тут уже в электрическом свете жужжащих софитов стояли преподаватели и Огнева. Рарог пристроился на крыше. А плац оказался под завязку забит кадетами, укрытыми первыми сумерками.

Смертные переговаривались между собой, косясь на камеры с логотипом телеканала, чьи сотрудники приехали сюда.

На ступенях тоже находились камеры. И их объективы сразу поймали ректора, подошедшего к трибуне. Он взял микрофон и начал приветственную часть.

А я встал подле Огневой и шёпотом спросил, заметив волнение в её глазах:

— Страшно? Да, это тебе не монстров по подземелью гонять.

— Нестрашно, — огрызнулась она. — Просто мне прежде не доводилось выступать перед таким количеством людей.

— Ерунда. Просто представь их всех голыми.

— Ты что мне советуешь, извращенец? — шёпотом возмутилась мулатка. — У меня, в отличие от тебя, мозги не повёрнуты на сексе.

— Это вполне нормально в моём возрасте. Было бы гораздо хуже, если б я интересовался вышиванием или коллекционированием бабочек.

Баронесса хмуро на меня посмотрела и перевела разговор на другую тему:

— Ты выучил свою речь?

— Нет.

— Что значит «нет»? — опешила она, бросив тревожный взгляд на графа.

Тот уже с мрачной миной печально вещал о погибших героях, Ратникове с Горским. Люди на плацу почтительно замолчали, опустив головы.

— Я отказался от речи.

— Как? — продолжила тупить Огнева, хлопая карими глазками.

— Словами. Пытался на пальцах показать, что отказываюсь, но ректор ничего не понял. Вот и пришлось подключать речевой аппарат.

— Громов, — прозвучал строгий голос Шилова, потрясшего указательным пальцем. Мол, прикрой рот, а то всё мероприятие испортишь.