Потомок седьмой тысячи

Навстречу спускалась девка, некрасивая, низкорослая и злющая, — только что вышла из конторы. Ругалась:

— Ироды проклятые! Креста на них нет.

— Лизка! Ты? — Федор признал в ней Лизу Подосенову, из прядильного. Она работала вместе с Анной, в одной смене, Федор часто видел ее, приходила, кажется, и в каморку. — Что с тобой? — участливо спросил он. — Али обидели?

— Выгнали! — ткнулась лицом в грудь Федору, завыла. — Безродная, мол, не имеем обыкновенья держать… Какая я безродная? Испокон фабричные… Мать умерла, так это никому не заказано.

Федор напряг память.

— Когда умерла Ксения-то? Здорова была…

— Ой, не говори! С год скоро. — Лиза вытерла слезы, обратилась с надеждой. — Посоветуй, что лучше. Пожаловаться разве фабричному инспектору? Бабы говорят: езжай в город, в инспекцию, добивайся. Снова восстановят. Да не верю я в это. Ехать ли?

— Езжай, хуже не будет.

— Егорычеву не угодила, вот с чего пошло. Придирался, придирался — и нате. К управляющему хотела — не принимает. — Успокоенно договорила: — Поеду уж тогда, раз советуешь. Верно, что хуже не будет.

Лиза пошла к выходу. Федора больше никто не задерживал, он открыл дверь.

За столами писали и разговаривали с посетителями конторщики. Федор неторопливо огляделся. Одного из них, сидевшего у перегородки, Михаила Патрикеева, он немного знал. Перед Патрикеевым стоял деревенский парень— толстогубый, с тощей котомкой, которую он прятал за спину. Конторщик спрашивал:

— Поручители кто? Сказывай.

— Козулин Иван Петров, ткач из новой фабрики, дяденькой доводится, — торопливо отвечал парень, подняв глаза к потолку. — Из одной деревни Пелагея Кривина, подметалка в ткацком. — Больше парень никого не припомнил, кто бы мог поручиться за него. Только и есть, что преданно смотрел на конторщика, что последнему очень нравилось.

— Гм… — помедлил Патрикеев. — Мало… Пелагея тоже родственница?

— Из одной деревни. Мы все там Козулины да Кривины.

Патрикеев стал записывать. Парень со страхом следил за его рукой. Вздохнул шумно, когда конторщик поднял голову.

— Ладно, возьмем. Провинишься — вылетишь за ворота вместе с дяденькой Козулиным Иваном Петровым. И Пелагее Кривиной не поздоровится. Не хочешь им зла — работай как следует.

— Как можно! — испугался парень. — Мы, чай, с понятием.

Обрадованный, пошел к выходу, слепо натыкаясь на столы. Конторщик остановил взгляд на Федоре.

— Михаилу Петровичу, — почтительно поздоровался мастеровой — помнил наказ тетки Александры: «Гордость-то смири, в ножки поклонись». — Как ваше здоровье?

— Ничего, здоров, — ответил тот. — На работу, что ли?

— Зачем к вам больше ходят?

— Ходят и по другим делам. — Конторщик вынул папиросу, прикурил.

— Мне бы до управляющего. Устройте, Михаил Петрович, будьте так добры.

— Не могу. — Конторщик помедлил. — К старшему иди. — Кивнул на Лихачева, стол которого был возле дверей кабинета. — Свои фабричные через него идут.

К старшему так к старшему. Федор без робости шагнул к Лихачеву. Тот неодобрительно посмотрел на него, сухо спросил:

— Что тебе?

— К господину управляющему пройти.

— Зачем? — Лихачев спрашивал, как лаял. — Фамилия?

Федор назвался, объяснил, для чего нужен управляющий. Конторщик внимательней посмотрел на него.

— Поднадзорных не берем.

— Куда же мне деваться?

— А это нам неинтересно.

— Я с двенадцати лет на фабрике. Провинности не имел. Учесть это можете?

Конторщик качнул напомаженной головой;

— Не можем.

В кабинете послышался звон колокольчика. Лихачев сорвался с места, бросился туда. Вышел он, провожая Воскресенского и Варю. Федор посторонился, чтобы не мешать, и все-таки Лихачев толкнул его.

— Отошел бы, вахлак.

Федор скрипнул зубами, покраснел.

— Вот он, богатырь, — улыбнулся Воскресенский. — Хорош, а?

И Варя приостановилась, удивленно вглядываясь в сердитое лицо мастерового.

— Здравствуйте! — звонко сказала она, нисколько не заботясь о том, что конторщики подняли носы от бумаг, разглядывали ее.

— Здравствуйте, барышня, — в сторону проговорил Крутов — боялся, как бы не пахнуло на нее винным духом.

— Уже забыли, как меня зовут? — с усмешкой спросила она, подавая руку.

— Нет, почему. — Федор под взглядами конторщиков чувствовал себя неловко. Осторожно пожал хрупкие пальцы. — Хорошо помню…

Это ее как будто обрадовало. Сказала с улыбкой:

— То-то. Не будьте забывчивым. Женщинам это не нравится.

— Постараюсь, барышня.

— Варя, — капризно напомнила она.

Лихачев нетерпеливо кашлянул. Доктор уже стоял у двери и ждал девушку. Варя заторопилась.

— Первый раз иду на фабрику… Извините, ждут меня. Надеюсь, еще увидимся.

— Все может быть, барышня.

Девушка укоризненно качнула головой.

— Варя, — раздельно произнесла она и поспешила к доктору. На Лихачева даже не посмотрела.

Федор проводил ее взглядом. В ушах все еще слышалось: «Уже забыли, как меня зовут? Варя… Варя…» — «Забавная девица».

Ехидный голос конторщика напомнил ему, зачем он здесь. Федор подступил к двери кабинета. Лихачев поспешно преградил путь.

— Нельзя. Семен Андреевич не принимают.

— Ладно, подожду, когда выйдет.

— Здесь нельзя ждать.

— Да что у вас все нельзя!.. Нельзя! — вспылил мастеровой. — Что же для рабочего можно?

— Хорошо, — раздраженно проговорил конторщик. Сияя напомаженной головой, ушел в кабинет и пробыл там довольно долго. Федор терпеливо ждал. Возвратившись, Лихачев развел руками.

— И не примет, и в работе отказано. Так и велено сообщить.

Не верить Лихачеву не было оснований. Федор посумрачнел, пошел к выходу.

С глубоким безразличием ко всему окружающему стоял он у конторы, не зная, куда пойти, чем заняться.

Чернобородый мужчина в помятом парусиновом костюме спускался сверху по лестнице. Окинул Федора оценивающим взглядом.

— Это тебя уволили? — бодро спросил он.

— Отказались принять, — уточнил Федор.

— Что в лоб, что по лбу, — подытожил тот. Двинул мастерового кулаком по плечу, довольно хмыкнул. — Крепок дубок… Видишь, люди? — Показал на десяток деревенских мужиков с котомками, что сидели на земле у забора. — Иди к ним, беру тебя на работу.