Потомок седьмой тысячи

Федор не ответил, раздумывал: «Столкнуть этого господина, вот злиться будет!»

Грязнов побледнел, стал медленно, чуть наклонясь вперед, наступать. По тому, как он стоял, Федор понял, что сшибить его будет нелегко.

Внизу бурлили зрители. Высказывались и за того и за другого.

— Где ему! Вон силища-то у того, у черного. Как филин, гляди гукнет.

— Федору-то не выстоять? Сшибет, не ходи к гадалке.

— Держись, братишка, пусть узнает седьмую тысячу…

Грязнов без улыбки сказал Федору:

— Не совсем честно получается: все за вас и хоть бы кто в мою пользу. Давайте начинать, а то я без боя свалюсь, не выдержу.

Федор дружелюбно кивнул. Противники еще присматривались, не решаясь сделать первого удара, когда у ворот раздались крики, народ потянулся туда. Федор, стоявший спиной к воротам, оглянулся. Показалось, что в гуще толпы заметил отбивающегося от городовых белобрысого студента.

В разных местах сада послышались свистки.

Грязнов в это время ловко упал на колено, задел Федора по ноге. Федор качнулся и полетел. Следом спрыгнул инженер.

— Наверно, еще встретимся, — просто сказал он. — Работаете на фабрике?

Федора занимала свалка у ворот. Ответил с запозданием:

— Работал в ремонте… до тюрьмы. Сегодня только пришел.

— Слышал. Книжки запрещенные читаете?

Федор опять удивился: откуда бы ему знать?

— Я инженер Грязнов. Вот прибыл на фабрику, работать…

— Что ж, — пристально глядя на него, сказал Федор, — будем знакомы.

Думалось ли Федору Крутову, что еще не раз столкнется с этим человеком? Все будет: и обоюдное уважение, и искреннее непонимание поступков каждого и что в конце концов станут они смертельными врагами. Сейчас же Грязнов не мог бы сказать, как говорил о Денте: «Симпатии я не вызвал». Он нравился Федору.

Мимо них проходили мастеровые, встревоженно, переговаривались:

— Что там? Убили?

— Студента поймали.

— Студента? За что его?

— Студент. За что же больше. За то, что студент.

— Листки какие-то, говорят, расклеивал…

Волновались и в павильоне за столиками. Управляющий подозвал полового и велел выяснить, что происходит у ворот. Варя не стала ждать, направилась на площадку— брат что-то слишком долго задержался с Крутовым.

— Алексей, познакомь меня, — почти требовательно произнесла она, подходя к ним и не без робости взглядывая на мастерового. Вблизи рассматривая его, она отметила для себя, что если Крутова и нельзя назвать красивым, то приятный он — несомненно. Выразительны были голубые, чуть насмешливые глаза. Она выдержала его долгий взгляд.

— Моя сестра, — сказал Грязнов, не очень довольный тем, что Варя помешала их разговору.

Федор осторожно пожал теплую хрупкую ладошку: чего доброго, сделаешь больно — заревет. Варя застенчиво улыбнулась.

— Вы так деретесь на бревне, что я всерьез побаивалась за брата.

— Вы за меня побаивались бы, барышня. Счикнул он меня, будьте здоровы. Опомниться не успел. Приведись еще сшибиться, так я прежде подумаю.

Сзади его легонько толкнули. Оглянулся — Марфуша, губы надуты, не смотрит. Потянула за рукав.

— Ты чего?

— Пойдем. Зовут тебя… — сердито объявила девушка.

— А это ваша сестра, — сказала Варя. — Правильно?

— Нет, — смутился Федор, не зная, как объяснить, кем ему доводится Марфуша.

— Я рада, что с вами познакомилась. Нам тоже пора, Алексей, — проговорила Варя, украдкой поглядывая на рассерженную Марфушу. Понятно, что эта хорошенькая фабричная девчушка сердится из-за нее.

Но разойтись им так сразу не удалось. Широкими шагами подошел Дент и сразу к Федору.

— Я желал сразиться с победителем.

— Вот победитель, — указал Федор на Грязнова.

— О, русский инженер не есть победитель! — Для подтверждения Дент тряхнул головой. — Вы есть победитель. Я все видел. Я о вас думал, мастер Крутов.

Федор с недоверием воззрился на англичанина.

— Я о вас тоже, — сообщил он. — С того дня, как у Цыбакина расстались.

— О, Цыбакин! Он мне объяснил… Пожалуйста, сразиться.

— Да вот же победитель! — Федор начал выходить из себя: чего вздумалось англичанину покрасоваться на бревне?

— Мистер Дент прав, — вмешался Грязнов. — Я сделал выпад, когда вас занимала толкучка у ворот. Уважьте господина главного механика.

Федор почуял усмешку в последних словах инженера. Подумал: «Ладно, столкну, раз так Денту хочется».

Стал подниматься на бревно. С другой стороны торопливо взбежал Дент. Начали сходиться. Федор рассчитал, когда хватит руки, чтобы задеть противника, и, не остерегаясь, со всего маху хлопнул англичанина по боку. Дент резво взбрыкнул ногами в лакированных ботинках. Упал, правда, на руки и тут же с ловкостью спортсмена вскочил. Потряс головой, все еще, видимо, плохо соображая, как это произошло, что он моментально очутился на земле. Поглаживая ушибленный бок, невозмутимо заявил:

— Вы есть сильный, мастер Крутов. — И зашагал к воротам.

— Так и вы сильный. А сейчас это не считается.

— О, благодарю, — буркнул Дент и еще прибавил шагу.

Грязнов ухмылялся, поглаживая подбородок. Был доволен, что механик получил то, чего добивался. И еще большей симпатией проникся к Крутову.

Инженера поздравляли. Он рассеянно откланивался, стоя внизу у павильона вместе с Варей. На резном столбе висела синенькая бумажка. Прочел: «Рабочие! Придет ли конец вашему терпению? Как заведенные машины, гнете хребет, а весь ваш труд, все ваше богатство забирают хозяева. Вас обманывают на каждом шагу, каждый час. А потом задабривают глупыми развлечениями…»

Удивляясь, Грязнов смотрел на не просохший еще листок.

— Алексей, что это такое? — спросила Варя.

— А? Да просто так… — как можно безразличнее ответил он. — Объявление на продажу дома.

Глава третья

1

Замолкли трубы фанагорийцев, оборвались последние песни подгулявших мастеровых, дурашливо прогорланил петух в Починках — и все стихло. Мертвая тишина нависла над слободкой.

Но надолго ли? Не успели досмотреть последние сны, а уже в ночном посвежевшем воздухе завыл фабричный гудок. Назойливый, несся по каменным этажам рабочих казарм. От его рассерженного протяжного воя звякали стеклами покосившиеся домишки Щемиловки, Овинной, Ветошной, Тулуповой, Лесной… — десятка кривых грязных улочек, приткнувшихся под боком фабрики. Замелькал в окнах неяркий свет, зашевелились занавески в каморках. Первая смена торопилась на заработку.

Люди, невыспавшиеся, разбитые, протирали глаза, наскоро пили чай и шли к фабричным воротам. Утешали себя: ничего, через шесть часов можно будет доспать, досмотреть оборванные сны. Только бы не попасться на штраф — в утренней смене, когда человек еще не разгулялся, медлителен, ловят смотрители провинившихся. Задремал, стоя у машины, — штраф двадцать копеек. А чтоб не было недовольства, тут же объяснят: «Не штрафуй тебя — попадешь в машину, калекой станешь». Отсюда видно — штрафуют из добрых побуждений, от любви к людям.