Потомок седьмой тысячи

Фомичев ушел, и Федор мог бы быть спокойным: обойдутся без него. У верстака сел на чурбашек, служивший вместо табуретки. Дрожали руки, когда скручивал цигарку. Больше всего злило, что, не спросив, распорядились им. «Почему й? — в десятый раз задавал он себе вопрос. — Совсем как когда-то в саду Егорка Дерин: „Дяденька, отними рубаху“. Тому хоть не к кому больше было обращаться — отца рядом не оказалось. А тут?.. Мало разве людей?.. Конечно, Андрюха подсказал, Василий не решился бы — знает, сколько перетерпел за эти два года… Фомичев уже, наверно, пересказывает, о чем говорили здесь… Хоть бы кто зашел, кого можно было оставить за себя, — посмотреть, что они собираются делать».

Каждые полчаса смотрители докладывали управляющему, что делается на фабрике. Спокойно было в новом ткацком корпусе, где не вывешивались измененные расценки, и ткачи, не зная ни о чем, работали как обычно. Прядильное отделение вызывало тревогу. Внешне все было спокойно. Прядильщики будто бы смирились с новыми расценками. Слышалось ровное жужжание веретен. Таскальщицы возили ровницу. По большому проходу шел к себе в конторку табельщик Егорычев, по пути вглядывался в лица, угрюмые, сосредоточенные. Иногда только, словно невзначай, столкнутся двое-трое, перебросятся несколькими словами и опять к машинам. Причем заметно было, что все отделение работает с большим старанием.

Управляющему передалась нервозность смотрителей. Если бы те докладывали, что прядильщики рвут ровницу, беспричинно останавливают машины и толпами ходят в курилку, он знал бы, что делать: для острастки уволил крикунов, другим пригрозил штрафом — на этом все и кончилось бы. А что значит глухое враждебное молчание и неестественное старание? Несомненно, мастеровые что-то замышляют. И это «что-то» не давало управляющему покоя.

Подошло время гудка. Ожидая его, он взволнованно ходил по кабинету, потирая лысую голову и то прислушивался, что делается в конторе, то смотрел в окно на улицу. В конторе, не в пример другим дням, было тихо. «Перетрусили, голубчики», — язвительно подумал он, останавливаясь у двери. Даже стул не скрипнет. Он взял со стола серебряный колокольчик, позвонил. Дверь бесшумно открылась.

— Позовите Алексея Флегонтовича, — приказал он Лихачеву. — Пусть придет, не откладывая.

Завыл гудок. Обычный протяжный гудок, но измотанному ожиданием управляющему почудилось в реве его предупреждение и угроза. Он поправил галстук, давивший шею, и, стараясь сохранять на лице спокойствие, сел за стол.

За дверью стали слышаться голоса — не конторщиков, посторонние голоса. Управляющий приложил ладошку к уху, стал прислушиваться. Как-то боком втиснулся побледневший Лихачев.

— Ну что там? — нетерпеливо спросил управляющий. — Где Алексей Флегонтович?

— Господину инженеру доложено. Должен быть.

Шум голосов в конторе не стихал. Лихачев покосился на дверь.

— Кто там?

— Рвутся на прием… Говорят, что выборные от рабочих.

— Пусти их… — Управляющий засунул палец за воротник, потянул. Душно. — Предупредите, чтобы без крика — не выношу. — Глянул на часы, подумал, что Грязнов мог бы поторопиться. Не хотелось признаваться себе, что с ним он чувствовал бы себя увереннее. — И еще, — добавил он повернувшемуся к дверям Лихачеву, — свяжитесь с полицейской частью. Прислали бы служителей к конторе.

Лихачев испуганно метнул взгляд. Управляющий поморщился.

— Возможно, понадобятся полицейские, — стараясь быть безразличным, пояснил он. — Чтоб наготове были.

Когда вошли рабочие — один за другим, неловко толкаясь в дверях, кажется сами перепуганные, — управляющий почувствовал облегчение. Сощурясь, разглядывал их, припоминал.

— Что ж, господа хорошие, — бодрясь, стараясь быть приветливым, начал он, — раз пришли, нелишне познакомиться. Кто из вас первый, самый смелый? Дерин, поди?

— Он самый, перед вами, — с готовностью ответил Василий.

«Этот смел, этого не запугаешь». Управляющий перевел взгляд на следующего.

— Крутов тоже здесь? — удивляясь, спросил он.

— Как видите… — Федор выдержал пронизывающий, злой взгляд.

— Вижу, — сказал управляющий. — Работать надоело?

— Работа — другое дело. Не об этом сейчас разговор.

— Не об этом… Так, так… — Управляющий побарабанил пальцем по столу. — Фомичев — знаю… А вот тебя не видел.

— Паутов я, из ремонта, Семен Андреевич, — ответил мастеровой, робко взглядывая на управляющего.

«Видать, по недоразумению. Пугается», — отметил про себя управляющий.

— С чем пожаловали, гости дорогие?

Василий выступил вперед, положил перед ним помятый, захватанный грязными пальцами листок.

— Что это? Жалоба? — брезгливо спросил управляющий. — Не принимаю. Объясняйте на словах.

— Мы не так образованы, на словах-то, — сказал Василий. — Лучше прочтите. Это наше требование.

Управляющий, пересилив отвращение, развернул бумажку. Откинувшись в кресле, стал читать. Мастеровые настороженно поглядывали на него. Не было никакой сложности, чтобы уяснить смысл написанного: прядильщики требовали восстановления прежних расценок, ремонтировщики просили прибавку — гривенник в день, — а управляющий долго не отводил глаз от бумажки. Он обдумывал, как сейчас подойдет к окну — наверняка полицейские служители уже ходят возле конторы — и спокойно скажет: «Не валяйте дурака, расценки останутся те, какие вывешены. Не желаете работать — идите на все четыре стороны. И нечего спорить, упираться… — В это время управляющий покажет на полицейских и закончит: — Я прикажу арестовать вас. Вот все, чего вы добьетесь».

Откинув бумажку, он неторопливо поднялся и направился к окну…

Мастеровые, которые следили за каждым его движением, не сразу поняли, отчего у него так сразу изменилось лицо, почему он пошатнулся, ухватившись за косяк. Управляющий глянул еще раз на фабричный двор и поспешно сел на свое место.

Площадь перед конторой была запружена мастеровыми, которые терпеливо ожидали выборных. И то, что они стояли без крика, плотной серой массой, опять испугало управляющего.

— Мне надо обдумать вашу жалобу, — сказал он, стараясь не смотреть на выборных. — Скажите всем, чтобы работали. Решение скоро будет объявлено по цехам.

Мастеровые вышли, опять-таки замешкавшись в дверях. Управляющий дождался, когда затихли их шаги, и снова подошел к окну. Он видел, как толпа заволновалась, потянулась к входной двери конторы. Задние вытягивали шеи, чтобы лучше разглядеть выборных, услышать, что они говорят. Потом рабочие густо повалили к фабрике и к каморкам. Значит, тут стояли из обеих смен. Управляющий облегченно вздохнул. Слава тебе, пока уладилось.

В кабинет вошел Грязное.

— Вы, голубчик, как всегда, вовремя, — язвительно встретил его управляющий. — Только что имел счастье беседовать с депутацией рабочих… И среди прочих, вы можете себе представить, — Крутов, тот самый герой, за которого вы так просили. На стол мне бумажку… Требование! Словцо-то какое!..

Управляющий дал волю накопившемуся раздражению. С удовольствием видел, как кривится рот у молодого инженера. Подмывало спросить: «Чем объяснить запоздание? Не выжидали ли вы, когда я отпущу рабочих?»

— Мы, сударь, оказались меж двух огней, — усталым голосом продолжал он, снова забираясь в кресло под массивным портретом Шокросса. — Восстановить старые расценки — впасть в немилость владельца, который уже предвкушает изрядную выгоду; отстаивать новые — есть возможность наблюдать очередной бунт. Признаюсь, голубчик, такой поворот меня пугает. Вот и скажите: какие будут по всему этому ваши личные сображения? — Подчеркнул последние слова, чтоб больнее уязвить инженера, которого в эту минуту откровенно ненавидел. «Конечно, он с целью запоздал, решил не вмешиваться в объяснение с рабочими».