Повелитель кошек

– Я все верно говорю. Капитан наемников признался мне, что у них приказ идти на Роэн-Блайн и захватить его. Поверь, времени остается все меньше.

– И как же это ты, позволь спросить, заставил его признаться?

– Заставил, и все тут. Какая тебе разница?

– Большая разница, - стражник ткнул меня пальцем в грудь, и я краем глаза заметил, как изменилось лицо Уитанни.
– Убирайся отсюда. Нечего мне тут сказки рассказывать. Хочешь попасть в город - готовь деньги за себя и за свою шлюху и становись в очередь.

– Послушай, я серьезно говорю...

– И я серьезно говорю, клянусь рогами и хвостом Мора!
– Стражник схватился за рукоять меча.
– Убирайся, иначе я разрублю тебя пополам, вонючий крейон.

Я, с трудом сдерживая себя, собрался было что-то ответить, но тут за моей спиной послышались пронзительные крики, а потом раздался топот копыт, и к воротам подскакал всадник на отличном, но взмыленном и измученном жеребце. Лицо и одежда всадника были покрыты грязью, левую руку он держал высоко поднятой над головой, и в ней был зажат какой-то свиток.

– Дорогу гонцу его светлости маршала Хагена!
– проорал всадник.
– Прочь с дороги, брутхаймская шваль!

Стража немедленно открыла ворота, и гонец пронесся мимо нас в город, едва не сбив нескольких зазевавшихся крестьян. Лицо говорившего со мной стражника приобрело озадаченное выражение.

– Продолжим разговор?
– предложил я, понимая, что появление всадника могло что-то изменить.

– Ты действуешь мне на нервы, парень, - злобно ответил стражник.
– Я же сказал, что тебе надо сделать. Не испытывай мое терпение.

– Ладно, черт с тобой, - сказал я.
– Но я тебя предупредил.

Раздосадованный и злой, я отошел от ворот и поплелся в хвост колонны. Крестьяне при моем приближении замолкали, но я все равно мог услышать обрывки фраз: "...они отнимут все, что у нас есть...", "... Вечные, помогите нам!", "... все мы умрем,,,", и прочее в том же духе.

– Не нравится мне все это, - сказал я Уитанни.
– Что-то скверное случится, вот увидишь.

– Ллеу нрраан-а-тьуирр мьен ррау, - ответила гаттьена.
– Эрр-хьифф миифар.

– Ты тоже чувствуешь, что должно что-то случиться, да, киса?

– Йенн. Уитанни льярр-а-лайн.

– Вот и я боюсь.

Солнце поднялось высоко, стало не по-осеннему жарко, и вода у меня во фляге закончилась. Глядя на мрачные лица крестьян, я подумал, что немного переоценил свои возможности, и в город нам с Уитанни не попасть. Денег, чтобы заплатить пошлину, у меня нет, а главное - стража мне не поверила. Может, нам следует побыстрее уносить отсюда ноги, пока в самом деле не появились наемники и не заставили меня пожалеть о том, что я сюда вообще пришел.

– Господин, - услышал я и обернулся. Передо мной стояла светловолосая девочка лет двенадцати с двумя забавными косичками и удивительно чистыми голубыми глазами.

– Чего тебе?
– спросил я.

– Господин, вы ведь целитель, да?

– С чего ты взяла?

– Я слышала, как вы говорили это стражнику. Вы и вправду целитель?

– Да, я целитель. А в чем дело?

– Мои родители почтительно просят вас осмотреть моего младшего братика. Он заболел.

– Где твой братик?

– Здесь недалеко, - девочка протянула мне руку.
– Пойдемте, господин, я провожу вас.

– Тебя как зовут?
– не удержался я, уж больно понравилась мне эта милая девчушка.

– Санни, господин. Так вы идете?

Девочка привела нас с Уитанни к большой крытой телеге. Родители девочки тут же сообщили мне, что у них есть, чем заплатить за мои услуги. Больной мальчик (на вид ему было года четыре) лежал на рогожке на дне телеги. У него был сильный жар, а на правой ноге мальчика, чуть выше колена, я увидел огромный самого зловещего вида фурункул с оформившейся гнойной головкой.

– Вы поможете ему, добрый господин?
– шепнула мне мать мальчика.

– Я постараюсь. У вас есть факел или лампа?

Отец ребенка тут же извлек из кучи поклажи глиняный светильник. Я велел ему разжечь его, а сам достал из сумки свои инструменты, бинт, корпию и баночку противоспалительной мази. Когда светильник разгорелся, я прогрел на пламени скальпель, протер лезвие корпией, смоченной приготовленным на спирту желудочным эликсиром из моих запасов - какая-никакая, а антисептика!
– и, набравшись мужества, вскрыл фурункул. Ребенок слабо вскрикнул от боли, заплакал.

– Тихо, тихо!
– сказал я, вытирая корпией обильно вытекавшие из раны кровь и гной.
– Все уже закончилось. Сейчас перевяжем, и все будет ха-ра-шо!

Пока я занимался мальчиком, вокруг телеги уже собралась большущая толпа крестьян. Мать ребенка, тараторя и захлебываясь, рассказывала, как ее маленького Тиммо укусила какая-то мерзкая муха, как мальчик все время чесал укус, а потом на месте расчеса появилась ужасная злокачественная опухоль - и все в том же духе. Я чувствовал, как множество внимательных глаз смотрят мне в спину, и это меня, честно сказать, весьма напрягало.

Поскольку я не очень-то доверял своим хирургическим талантам и был обеспокоен высокой температурой, то сделал вот что: как бы нечаянно коснулся мальчика золотым наконечником своего посоха. Когда гной вытек, я обильно намазал рану мазью, наложил корпию и забинтовал. Вроде все было сделано правильно.

– Ну, вот и все, - сказал я, вполне удовлетворенный своей работой. Повязка у меня получилась аккуратная, можно сказать, профессионально наложенная.
– Когда будете в городе, обратитесь к любому лекарю, пусть он сменит мою повязку на свежую.

– Добрый господин, вы просто маг настоящий!
– всплеснула руками женщина, от избытка чувств у нее выступили слезы на глазах.
– Благослови вас Вечные!

Окружавших нас крестьян как прорвало - ко мне тут же начали подбегать люди, и каждый стремился рассказать о своих проблемах.

– Господин целитель, у меня зуб болит!
– голосил один.

– Милостивый господин, у меня жена не рожает!
– кричал другой.
– Молю, помогите.

– Господин лекарь, животом маюсь! Спасите!