Повелители Владений

Ферендир нервничал и все время готовился к тому, что вот-вот попадет в лапы чего-то страшного, что к нему в голову вот-вот полезут какие-нибудь нелепые и непрошеные мысли, требующие немедленных действий. Однако ничего такого не происходило. Ночь была безмолвна и до ужаса спокойна. Тишину нарушали только еле слышные шаги альвов, их редкие негромкие вздохи, мурлыканье каких-то мелодий. Только по этим звукам Ферендир и мог определить, что его товарищи здесь и что они живы.

Глубокой ночью они сделали короткий привал там, где местный ручеек превратился в небольшую заводь почти по колено глубиной. Путники расселись на валуны и набросились на еду. Дезриэль предупреждал, что входить в Шрам Миталиона следовало только с наполненными флягами и пить только из них. Вода в заколдованном ущелье, скорее всего, не годилась для питья. Вот почему все ели и пили только то, что принесли с собой, а на ручей поглядывали так, словно он был готовой ужалить змеей.

— Как тут тихо! — прошептала Меторра, не решаясь нарушить тишину громким голосом.

Дезриэль сидел, скрестив ноги и уставившись в землю.

Альвы от природы наделены ночным зрением, но Ферендир обратил внимание, что в этом странном месте он мог рассмотреть, лишь призрачные неотчетливые тени своих товарищей — и только в моменты, когда те двигались.

— Пусть и дальше будет тихо, — хрипло прошептал Дезриэль. — Пусть это место не заметит нашего присутствия, если есть на то воля Тириона.

Ферендир взглянул на Дезриэля и на Серафа, а потом стал рассматривать остальных альвов: на их лицах можно было различить широко раскрытые глаза и опущенные уголки губ. Все явно нервничали, хотя ничего такого не говорили и не делали, а молча жевали сухари, запивая остатками воды из фляжек. Было хорошо заметно, что им страшно, что царящие вокруг тишина и оцепенение не успокаивали, а скорее угнетали.

Словно они шли через голодную бездну, требующую, чтобы ее накормили. Вот только чем можно было заполнить эту пустоту?

Потом Ферендир внезапно открыл глаза. Он что, задремал? Может, он усыпил себя каким-то медитативным размышлением?

Такое внезапное пробуждение в тот момент, когда он был уверен, что вовсе не спал, совсем смутило Ферендира. Он стал беспомощно озираться.

— Что такое, Ферендир?! — спросил Сераф, заметив его смущение.

— Ничего! — солгал Ферендир. — Просто я, наверное, на секунду задремал!

Дезриэль поднялся на ноги.

— Надо идти дальше, — сказал он. — Мы тут засиделись.

Все встали и пустились в дальнейший путь.

Примерно через час или около того Ферендир услышал, как Таурвалон забормотал себе под нос, еле слышно:

— Финтифлюшки. Вот что я делаю — финтифлюшки. Безделки, обманки, стрелялки… Игрушки сплошные. Да я только на игрушки и способен! Шут гороховый…

Таурвалон, помимо всего прочего, был еще и оружейником.

Ферендир слегка повернул голову и, не замедляя шага и не привлекая к себе лишнего внимания, стал следить за сиарским воином.

Кое-как ему это удалось. Таурвалон в тяжелых доспехах брел понурившись и разговаривал сам с собой. В нем явно шла какая-то внутренняя борьба. Ферендир так и не понял, уловил ли кто-нибудь еще это бормотанье. Колонну замыкала Меторра — по идее, не так далеко от Таурвалона, но по ее виду нельзя было сказать, что она слышала слова товарища или придала им какое-то значение.

Перед Ферендиром шагала старавшаяся не отставать от Серафа и Дезриэля Фальцея, и юноша с интересом прислушался — а вдруг она тоже разговаривала сама с собой? Однако так ничего и не услышал.

«Кто ты такой, чтобы их судить? — спросил Ферендира внутренний голос. — Это опытные воины, защитники твоего родного царства! Ты им никогда и в подметки не сгодишься! Кем ты себя возомнил? Как вообще осмеливаешься смотреть им в глаза?»

— Никак! — громко сказал вслух Ферендир.

Все замерли как вкопанные. Шедшие впереди Сераф, Дезриэль и Фальцея повернулись к Ферендиру и посмотрели на него.

— Что с тобой? — спросил у Ферендира Дезриэль.

— Я, это самое… Ничего! Извините!

Что «я это самое…»?!

— Мы теряем время, — сказал Сераф, обогнал Дезриэля и пошел вперед. — За мной!

Ферендир так и не понял, когда прошла ночь. Они машинально плелись вперед, как заводные куклы, и в какой-то момент оказалось, что новый день настал. Солнечный свет не проникал вглубь Шрама Миталиона, но ущелье все-таки незаметно преобразилось. Исчезла страшная тьма, так давившая на путников. Ферендир стал лучше различать цвета, контуры предметов, детали внешности своих товарищей, а также рельеф каменных стен и дна.

Иногда над путниками пролетала, чирикая, какая-нибудь птица, а иногда по стенам ущелья сыпались камушки из-под лап крадущихся наверху зверей. Пару раз Ферендиру даже показалось, что он слышал вой ветра между отвесных стен, хотя не ощутил на себе ни дуновения. Шрам Миталиона был глухим и опасным уголком, сюда не решался залетать даже ветер.

Внезапно Фальцея споткнулась и упала. Все сразу остановились, а Меторра подбежала, чтобы помочь сестре встать. Она уже протянула было руку, но внезапно Фальцея злобно огрызнулась:

— Не надо!

Потом она оттолкнула Меторру, с трудом сама поднялась на ноги и заявила:

— Без тебя справлюсь. Кто ты вообще такая? Моя жалкая копия! Тебя создали только мне в насмешку!

К чести Меторры, та не стала ссориться, а просто убедилась, что сестра не ушиблась, повернулась и ушла в конец колонны, на свое прежнее место. Фальцея же заметила, что оказалась в центре внимания, и пробормотала:

— Хватит на меня пялиться! Ну да, я поскользнулась, что с того?

И они пошли дальше.

Ферендир поймал себя на том, что пристально смотрел на идущих впереди наставников. Сераф шел во главе колонны, а Дезриэль — на некотором расстоянии позади него. Через некоторое время у Ферендира сложилось впечатление, словно сам он шагал вперед не по собственной воле, а потому что его, как магнитом, тянуло к наставникам. Как истинный послушник, он наблюдал за их движениями и подражал им, без конца — почти маниакально — следил за всеми их жестами и копировал их.

«Вот Сераф ломится вперед, только поспевай. Уверен, что знает правильный путь, ни в чем не сомневается и ничего не боится. А еще он ничего не чувствует — мертвая душа, как у машины. Почему же ты тогда так жаждешь ему понравиться? Он же не способен на банальную похвалу, не понимает, что значит быть живым и несовершенным…