Повелители Владений
Шрифт:
Ферендир задумался над этими словами и отчаянно пытался понять, кто с ним говорил таким непреклонным и одновременно таким нежным и успокаивающим голосом. Товарищи вокруг продолжали над ним издеваться, у горла все еще находился нож Серафа.
«Кто настоящий враг? Да это же мой собственный страх! — наконец понял Ферендир. — Мои желания! Мой стыд! Гнев! Сомнения в собственных силах!.. Вся эта буря эмоций так не характерна для люминета… А это проклятое зачарованное место, этот Шрам Миталиона — он извлекает то, что скрыто в самых далеких и темных уголках души, наши подавленные желания, страхи и сомнения — и обращает их против нас самих».
«Не думай об этом! — посоветовал Ферендиру
Ферендир перестал бороться и отпустил все, что бурлило сейчас внутри, — словно проколол дыры в бурдюке с вином и смотрел, как оно изливалось наружу и как кожаный сосуд постепенно становился мягким и сплющенным.
— «Ты даже не пытаешься защититься?» — прорычал ему на ухо Сераф.
«Я уже спасен!» — подумал Ферендир и произнес:
— К чему мне от тебя защищаться? Убей меня, если такова воля Теклиса, Тириона и горы. Я не буду сопротивляться!
Лезвие больно надавило на горло.
— «Не провоцируй меня, мальчик!» — прошипел Сераф.
— Я не провоцирую тебя, — закрыв глаза, ответил Ферендир, — и не желаю с тобой драться. Я хозяин своих чувств и мыслей. И если ты все-таки пожелаешь меня убить, я не запятнаю свои последние минуты жалкой возней, страхом и сопротивлением.
После этих слов Ферендир стал молча ждать. Лезвие ножа все еще лежало на горле, но не врезалось в плоть, не пускало кровь. Через мгновение Сераф вроде бы выпустил юношу из стального захвата. Остальные спутники перестали бормотать и переговариваться. Даже внутренний голос утих. Было слышно только, как бьется сердце и раздается медленное и ровное дыхание.
Ферендир открыл глаза и увидел, что сам приставил нож себе к горлу. Он опустил руку и уставился на нож. Неужели он сам себя чуть не зарезал?..
Бросив нож, Ферендир огляделся. По льющимся вверху отблескам можно было предположить, что полдень уже наступил: где-то в небе наверняка сияло яркое солнце, хотя его упорно пытались загородить мрачные скалы.
Наставники и остальные спутники Ферендира разбрелись по ущелью кто куда. Каждый из них в одиночку боролся с неизвестными внутренними демонами. Таурвалон скинул доспехи и одежду, остался в одной набедренной повязке и, кажется, попал в плен наваждения: он танцевал с длинным ножом, колол и резал невидимого, не существующего в реальности врага. Меторра и Фальцея уставились друг на друга, словно смотрелись в зеркало, обменивались проклятиями и упреками, заливались слезами и ревели как коровы. Ферендиру даже показалось, что они оскорбляют друг друга, но потом он вспомнил, что произошло с ним самим, и понял, что в лице сестры каждая из воительниц видела лишь свои собственные ненавистные черты, поэтому могла бесконечно мучить себя.
Чуть дальше стоял на коленях Дезриэль. Он склонил голову и уставился в землю — вроде бы о чем-то тихо молился, слов было не разобрать. Ферендир не дерзнул к нему приблизиться, ему было довольно одного только выражения глубочайшего стыда и раскаяния на лице наставника. Можно было подумать, что Дезриэль уличил себя во всех смертных грехах и сейчас алкал либо жестокого искупления, либо честной и чистой смерти.
А Сераф? Где же Сераф?
Ферендир прошел мимо Дезриэля и заглянул за поворот ущелья. Там он действительно нашел второго наставника: тот тоже стоял на коленях, но совсем не казался таким отчаявшимся и раздавленным, как Дезриэль. Серафа изнутри полностью захлестнуло что-то страшное и темное. Он выл, как раненый зверь, по искаженному горем лицу струились горючие слезы. А потом он встал и начал крушить невидимых врагов каменным молотом.
— Это ты его убил! — громко кричал Сераф, только в зачарованном ущелье все звуки тут же стихали. — Ты убил их
всех, но я отмщу! За Дезриэля! И за Ферендира! За служителей храма и Каменных Стражей! Я отмщу за всех! Подойди же ко мне! Ближе! Ближе!Ферендир замер в нерешительности. «За Дезриэля! И за Ферендира! За служителей храма и Каменных Стражей…»
В своем личном кошмаре наставник считал, что убили не только всех служителей храма и Каменных Стражей, но и Дезриэля с Ферендиром тоже. Теперь же Сераф завязал бой с воображаемыми слаанешитами и их предводителем, мстил за погибших товарищей!
Ферендир понимал, что двигало Серафом: тот хотел уравновесить гору тел напрасно убитых аларитов осмысленной расправой над их убийцами. Тем не менее юноша в ужасе смотрел, как из Серафа хлестали эмоции, словно вода из прохудившегося корыта. На таком знакомом лице читались глубокое горе, горечь, гнев, ярость. Пока Сераф неистово сражался с воображаемыми врагами, все внутренние преграды на пути бурных эмоций пали — он больше не пытался сдерживаться.
«Он сдался! — ужаснулся Ферендир. — Считает, что это конец. Воображает, что мы мертвы, что уцелел только он, да и сам-то скоро погибнет. Когда все утрачено, нет смысла в самоконтроле!»
Каменный молот внезапно полетел в Ферендира — тому пришлось отпрыгнуть, чтобы не попасть под удар. Тогда юноша как следует рассмотрел искаженное лицо Серафа, и оно ему очень не понравилось. Даже в самых страшных кошмарах Ферендир никогда не видел наставника в таком состоянии — по правде говоря, даже и не думал, что Сераф способен настолько сильно расстроиться. Послушникам постоянно твердили, что люминет должен держать эмоции и порывы в узде именно потому, что в нем они отзывались с особой силой. Однако Ферендир внушил себе, что Сераф вообще лишен эмоций, что он просто бесчувственный. Теперь-то можно было убедиться в обратном.
Внутри Серафа бушевали страсти. Их хватило, чтобы он представил себе полчища врагов, страшную смерть всех, кто ему был дорог, кого он любил и защищал, а также свою скорую неизбежную гибель. Оставалось только выплеснуть наружу эту бурю.
Сдерживавший страсти заслон прорвало. Сейчас Сераф превратился в живое воплощение своих страхов, желаний, порывов и ненависти. Зрелище его буйства очень напугало Ферендира.
— Сераф! — негромко позвал он. — Не переживай за меня! Я жив!
Сераф повернулся к нему и замахнулся молотом.
— Подлые проделки коварного врага! — воскликнул он. — Говорить голосами убитых!
Ферендир отодвинулся подальше, но постарался остаться в поле зрения Серафа — если, конечно, тот вообще был способен видеть реальный мир.
— Сераф! Я жив! — повторил Ферендир, стараясь говорить спокойно и дружелюбно. Он не хотел распалять безумные порывы Серафа, наоборот, стремился помочь ему успокоиться. — Опусти молот и посмотри сам. Я тут. Прямо перед тобой.
— Ложь! — воскликнул громовым голосом Сераф и начал лупить молотом с такой силой, что Ферендир поспешно отпрыгнул подальше назад. — Обманщики! Подлецы! Ферендир и Дезриэль мертвы! Я видел, как они упали на землю, истекли кровью и испустили дух! Я не сумел их защитить и теперь должен за них отомстить!
«Я не сумел их защитить…» Ну да, конечно! Сераф считал, что ответственность за все легла на него!..
— Сераф! — воскликнул Ферендир и стал обходить наставника кругом, держась подальше от каменного молота. — Это я! И я жив! Ущелье Шрам Миталиона, в котором мы оказались, старается всех погубить. Оно читает наши мысли и сердца, и теперь мы представляем себе то, что больше всего ненавидим. Вот что с тобой происходит, наставник!
Каменный молот просвистел перед носом Ферендира — юноша с трудом увернулся и отступил еще дальше.