Повенчанный честью (Записки и размышления о генерале А.М. Каледине)

– Перед этим – Вы, урядник Шестопалов, с казаками Тимофеевым и Платоновым, снимаете дозор слева, а Вы, вахмистр Плешаков, со своими орлами, справа. Если получится всё тихо – объединяйтесь, и под командой вахмистра Плешакова, с засады, вот в этой рощице, препятствуйте подходу главных сил эскадрона Царевского. Обязательно, хорунжий Трофимов, передайте им два «Льюиса», чтобы было чем сдержать натиск эскадрона. Там дорога узкая, только о двуконь пройти можно, огонь двух пулемётов будет убийственным.

Всё, о чём Алексей говорил сейчас, отрабатывалось в эскадроне за время его недолгого командования. Казаки с охотой и интересом выполняли смелые задумки молодого командира, а другие эскадроны лишь посмеивались над ними:

– И, пехота чумазая! Забыли о славе и удали казачества. Ползаете на брюхе, словно ящерки. Кому это надо?

И когда на одном из таких занятий поприсутствовал сам командир полка, даже он не скрыл своего изумления – на плечах каждого казака был мешок, весь утыканный ветками, травой. Зрелище было настолько непривычным, что даже его зоркий взгляд не заметил эскадрона, затаившегося у дороги, по которой беспечно, в конном строю, передвигался другой эскадрон его полка.

Словно лешие, дружно кинулись люди Каледина к строю, а ещё миг – держали всех коней, перепуганных и всхрапывающих от неожиданности, эскадрона есаула Еланцева, под уздцы.

– Всё, земляки, слезай с коней, вы все – убиты, – весело гоготали казаки Каледина, сдерживая дичащихся коней товарищей, а из карабины, зорким и страшным зрачком, смотрели в переносицу каждому всаднику.

Кошелев даже поёжился. Он зримо представил, что бы произошло в реальном бою, и на разборе учений хвалил Каледина и ставил его в пример всем офицерам полка.

А у самых отчаянных, заметил и это командир полка, ещё и лица были измазаны грязью, что придавало им вид устрашающий и грозный.

На такого же лешего был похож и сам командир. Единственное различие, чтобы казаки его всегда видели, на рукаве гимнастёрки была широкая красная повязка.

«Да, молодец Каледин, такой командир, действительно будет думать о сохранении бойцов. Но не любой ценой, а достижением победы в бою. Умница. Мальчишка ведь совсем, а постиг многое».

И от всего сердца вручил сотнику первую его награду в положении офицера – золотые часы от командира полка. С гравировкой.

Так произошло и сегодня.

Секреты вахмистра Плешакова и урядника Шестопалова, в которые были подобраны самые отчаянные и сильные казаки, без труда обезоружили дозоры у моста, и повязали их. Конечно, не обошлось и без того, чтобы кого-то и крепко при этом помять.

И, когда ошалелые казаки эскадрона Царевского, с фуражками во рту, вместо кляпов, лежали в кустах и только мычали, по сигналу Каледина, к мосту, выстилаясь в намёте, устремился взвод хорунжего Выходцева, никто не мог подать даже сигнала тревоги эскадрону Царевского, который додрёмывал свой утренний сон.

Только кони взволновались и затопали у временной коновязи. Дневальные, приставленные к лошадям, тут же были сбиты с ног и повязаны.

С лихим посвистом, от которого и кровь стыла в жилах, сверкая над головами шашками, на мост выскочил конный отряд Каледина, а три взвода, ведомые им, уже взбирались по насыпи и занимали оборону.

И когда спавшие казаки Царевского выскочили из палаток, всё было кончено, их под прицелом держали дозоры вахмистра Плешакова и урядника Шестопалова.

– Всё, братцы, руки, руки-то поднимите, а не то, – и Шестопалов, огромный, страшный, в балахоне с ветками, угрожающе повёл толстым стволом «Льюиса» вдоль растерянной толпы.

Успех был полный. Генерал Шаповалов, сдерживая сухой рукой норовистого дончака, не скрывал своего изумления и удовлетворения:

– Порадовали Вы, старика, сотник! И маститым командирам, да и мне самому, и в голову бы не пришёл такой маскарад.

И он заинтересованно оглядывал маскировку эскадрона. Сам ощупал мешки с ветками, которые капюшоном, нелепо, громоздились на голове каждого казака, даже потрогал пальцем грязь на лице у одного из них.

– Хвалю, хвалю и восторгаюсь! Вот, господа офицеры, как надо готовиться к войне. Не «уря!», за веру, царя и Отечество – и на гибель людей вести, а умением, смекалкой его побеждать.

Готовьтесь, сотник, всех офицеров корпуса к Вам на выучку соберу, по осени.

– А Вы, полковник, – обратился он к Кошелеву, – представьте мне молодца, на эскадронного командира. Зачем же губить его дарование, когда он превзошёл многих начальников, чином и выслугой старше.

Эскадрон! Заслужил, по праву и по чести! Сам выйду на Его Высокопревосходительство с ходатайством, чтобы удостоили сотника ордена за заслуги. Спасибо, сынок!

А на осенних манёврах, где и Государь будет, всё ему покажу и обскажу. И буду нижайше просить об очередном чине. Заслужил. Ей-Богу, заслужил!

И Шаповалов, не боясь грязи, в которой был измазан и сам Каледин, обнял его и троекратно расцеловал.

– Полку, полковник, высшая оценка. Спасибо, порадовали старика, – обратился он к Кошелеву, стоящему в напряжении и волнении рядом.

И уж совсем неожиданно, повернулся и в пояс ему поклонился:

– Спасибо, голубчик. Знаю Вас давно, и горжусь тем, что такие командиры у меня под началом. Дорогого это стоит. Мы не привыкли беречь людей. Сам по себе знаю,

– Не одну войну сломал. Расея, – он так и сказал – Расея, – большая, бабы ещё нарожают.

– Ан, нет, коль ты командир – то за каждую православную душу ответ держать должон. И за это с нас на том суде, – и он показал пальцем вверх, – спрошено будет.

Чужими жизнями легко кидаться. А ты попробуй – и сберечь жизнь своих орлов, и победы достичь. Тут не только «Уря!», тут думать надо. И крепко думать. Для того нам и голова дадена.

А сегодня, пока есть возможность, надо готовиться к будущим сражениям. Не носок тянуть, да шаг печатать – это не сложно, это самое простое, а готовить свои войска, части, подразделения к тому, чтобы врага перехитрить, передумать, навязывать ему везде и всегда свою волю, держать в напряжении, изматывать непрекращающимися вылазками – вот искусство подлинного военачальника.

– Дай, сотник, я ещё раз тебя обниму, – и он крепко прижал к себе Каледина и по-отечески поцеловал его в лоб.

И вдруг, словно что-то вспомнив неотложное, снял портупею своей старинной шашки, и протянул Каледину:

– Заслужил, прими в дар. Мне её граф Паскевич на Кавказе вручил. Молодой я был, тоже лихой, как и ты. Но до такого – нет, врать не буду, додуматься не мог. На добрую память, сынок.

Каледин от волнения еле справился с собой.

Почтительно принял богатый клинок, с чувством поцеловал его и поклонился Его Превосходительству.