Повенчанный честью (Записки и размышления о генерале А.М. Каледине)
Шрифт:
Разве столько надо одному человеку? Зачем ему столько?
Давно ведь известно, как только запалишь душу жадностью, стремлением жить за чужой счёт – так и беды жди.
Тогда уже и родная земля – не благословенное Отечество, а лишь среда обитания. Успешного приложения корыстных сил.
Почему обо всём этом говорю?
Лишь по одной причине – никто, нигде, ни разу не возвысил свой голос за восстановление честного имени Великого сына и патриота России, героя Брусиловского прорыва, первого выборного в новое время Атамана Тихого Дона Алексея Максимовича Каледина.
И
Никогда, при жизни, не смог смириться Алексей Максимович с христопродавцами.
Полагаю, что и в той жизни, Вечной, не сел рядом он с этими отступниками и изменниками русской земли.
Честь и слава Вам, генерал Каледин.
Ибо Вы сами всегда имели честь, и каждый Ваш поступок отстаивал и защищал достоинство воина, гражданина и патриота.
Склоняю голову пред Вашей светлой памятью.
***
Моя старенькая бабушка, на последнем году своей долгой жизни, а прожила она почти век, в моём последнем отпуске, из-за Божницы вынула нарядную, в чёрном лаке, шкатулку, да и протянула мне:
– Давно хотела, внучик, отдать. Знаю, что тебе это надо знать.
А что раньше не смела – не вини. Времена, не тебе говорить, какие были. За слово одно, неосмотрительное – жизни лишали, а не то, что за письма Алексея Максимовича…
Я изумлённо уставился на неё:
– Бабуня, какого Алексея Максимовича?
– А то не знаешь, – лукаво заулыбалась она. – Ты же, почитай, даже календарному листочку был рад, если находил, на всём Дону, упоминание о твоём любимце, генерале Каледине.
– Давно примечаю, изучаешь его жизнь, а тут – видишь, – и она открыла шкатулку, – ровно двадцать одно письмо Алексея Максимовича. Я их все выучила наизусть.
– Бабушка, – я даже утратил дар речи, – а как же они к тебе попали?
– А мне их – он, самолично, вручил, как раз с утра, 29 января восемнадцатого года.
– ?!!
– Да, да, ты не удивляйся. Я прибиралась в атаманском дворце-то, и он всегда здоровался со мной. Первым. А тут вышел – лицо чёрное, жизни на нём уже не было, и говорит мне:
«Милая барышня! Большая просьба у меня к вам. Соратникам оставить не могу – не так воспользуются, а Вас, прошу, сохраните эти письма.
И передайте их в те руки, которые могут честно сказать своё слово об Алексее Каледине.
Знаю, не скоро такие времена наступят. Но они – обязательно придут. Дайте мне слово, что сбережёте эти записки».
– И я, внучик, побожилась и спрятала на груди, под полушубком, да шалью, и никому – ни матери, ни братьям – и словом не обмолвилась. И сама даже не смотрела до шестидесятого года.
А только в шестидесятом и открыла шкатулку. Не всё мне понятно, внучек. Не бабьего ума, видно, это дело. Но то, что человек с совестью, искренним был, себя, в первую очередь, судил строго, за всё – это совершенно очевидно из его писем.
И она мне вручила этот бесценный дар.
Эти
письма, дорогой читатель, и легли в основу этой книги.Что-то автор дополнил из других источников, со слов воспоминаний очевидцев тех событий, но оценочные суждения деятелей той эпохи, его современников – подлинные, и даны они человеком, повенчанным честью – генералом от кавалерии Калединым Алексеем Максимовичем, прожившем на нашей земле 56 лет, три месяца и семнадцать дней.
В своём последнем письме, датированным 29 января 1918 года, он так и писал:
«Я не приемлю государство, которое наступило в феврале 17 года, но при этом остаётся горячо любимым и желанным Отечество моё, Великая, Единая и Неделимая Россия.
Ей служил я всю свою сознательную жизнь.
И с мыслью о ней я навсегда ухожу в небытие.
Будь благословенно моё Отечество, моя святая Россия»
***
Отдельно от двадцати – лежало двадцать первое письмо, в ярко-зелёной обложке.
Всего одна страница. Но какая пронзительная и светлая, пропитанная, до последнего знака, любовью такой силы, которой не много являет нам сегодняшняя действительность.
Эту бы страницу – да всем молодым людям, в качестве обязательного правила, неотъемлемого для каждой живой души.
Как бы изменилась жизнь, как бы светлее стало в ней для всех людей.
Как бы умножилась мера счастья на каждую живую душу.
Вот это письмо:
«Ангел мой, милая Машенька. Родная моя, счастье моё светлое, далёкое и теперь уже не достижимое.
Всё, что я смог на этой земле – я свершил. На большее не дал Господь сил и разумения.
И поэтому я ухожу. Ухожу по той дороге, которая уже никогда не приведёт меня к тебе.
И в том мире, ином и вечном, неотвратимом для всех живущих – я буду благодарить Господа за то, что ты была в моей жизни.
Знай, родная моя, что всё лучшее, что было во мне – явилось благодаря лишь тебе.
Мы мало виделись, особенно – в последние годы. Но они не опустошили мою душу. И в пламени пожарищ, среди крови и смертей – ты, только ты одна, Единственная, придавала мне силы и вдохновляла на ревностное служение Отечеству.
Я никогда бы не состоялся как личность, как гражданин, как военачальник, ежели бы мою душу не освящала твоя любовь, вернее даже – если бы я не любил тебя так – самозабвенно, истово, искренне, на всю жизнь и всеми силами моего любящего сердца.
Выше чувства быть уже просто не может.
Будь благословенна, моя родная.
Я благодарю Господа за то, что он вознаградил меня таким чувством, дал мне возможность ТАК тебя любить.