Повенчанный честью (Записки и размышления о генерале А.М. Каледине)

Поднялся, оправил гимнастёрку и обратился к Каледину:

– Дозвольте, Ваше Высокопревосходительство?

– Прошу Вас, вахмистр…

Будённый громко, на весь зал, заявил:

– Я так скажу Вам, товарищи мои боевые: верного боевого коня, в бою, на недоумка, не меняют. Иначе – смерть. И я от имени казаков, своих боевых товарищев, заявляю: «Любо генералу Каледину! Веди, Алексей Максимович! Все, как один, пойдём за тобой!»

Слова вахмистра утонули в здравицах. При этом, словно очистительная волна, унесла с собой всё наносное, всё мелкое, зряшное, что разделяло людей разного положения, разных чинов и знаний, убеждений и даже вероисповедания.

Все они, пред своим командующим, были едины, единоверны и единодушны.

И – прекрасны! Их одухотворённые лица, улыбки, объятия, не предвещали, и на миг, тех страшных потрясений, которые, уже навсегда, очень скоро разведут участников этого Военного Совета по разным берегам Тихого Дона, и их боевые шашки, которые досель знали только вражью кровь, обагрятся и братской.

Каледин, не стыдясь слёз счастья, с гордостью смотрел на своих соратников.

Выпестованных и взращённых им во славу Отечества.

Конечно, даже самый воспалённый мозг не мог предугадать всех дальнейших событий.

А они обрушились на Россию, как снежная лавина, ломая и унося за собой всех и всё.

***

Это Военный Совет не остался не замеченным ни военным руководством новой России, ни даже самим вождём Временного правительства.

Особое неистовство и неудовлетворение линией поведения бесстрашного и прямодушного Каледина проявил ставший к этому времени Верховным Главнокомандующим генерал Корнилов.

Хотел бы Корнилов, бездарный и безвестный неудачливый генерал, умудрившийся сдать австрийцам в плен всю свою дивизию, и сам всю почти войну отсидевший там же, в неволе, расправиться с вольнодумством Каледина, да не посмел. Просто устрашился мнения армии, офицерства.

Да и не мог он уже это сделать, так как Алексей Максимович к этому времени был уже ему не подотчётен, так как всенародно был избран Атаманом Всевеликого войска Донского.

Да и былой авторитет у него был слишком высоким во всей армии, как главного героя Брусиловского прорыва.

Позже – Корнилов по-воровски, тайком, науськиваемый Алексеевым и Деникиным, уволил со службы Алексея Максимовича, с зачислением в распоряжение Военного Совета Ставки.

Но обойтись без сил и возможностей Атамана всего Тихого Дона, конечно же, он не мог, поэтому Алексей Максимович и был приглашён на заседание Военного Совета Ставки.

Как оказалось – на горе Корнилову, пробывшего всего двадцать один день Верховным Главнокомандующим России. А затем – сам Керенский, устрашившись, что его же ставленник провозгласит себя военным диктатором и сместит его с поста Председателя Временного правительства – будет вынужден даже арестовать Корнилова, лишив его всех должностей в армии.

Но сегодня, до появления Каледина, Корнилов упивался своим положение Верховного Главнокомандующего.

Никогда, затем, даже когда превратности военной судьбы приведут его в Новочеркасск, так и не сможет простить Корнилов одной лишь реплики Каледина на этом Главном Военном Совете, когда в своём выступлении ставил задачи Главнокомандующим фронтами и командующим армиями на летнюю кампанию семнадцатого года.

Каледин, не отрывая своих глаз от невыразительного лица Главковерха – скуластого, с калмыцкими раскосыми глазами, обронил:

– Хотелось бы знать, на чём основываются эти… э… совершенно оторванные от реальной жизни планы?

– Вы хотя бы представляете, господин Верховный Главнокомандующий, – не без сарказма сделал он ударение на титуле, которого Корнилов был только что удостоен постановлением Временного правительства, – каково сегодня реальное положение войск? Каков их дух, уровень материально-технического обеспечения, способность, в связи с этим, продолжать войну?

Корнилов побелел:

«Да, прав, прав был Антон Иванович Деникин, который представил мне список всех вольнодумцев из числа генералитета. Был в нём и Каледин, да не успел я заменить его на верного и послушного соратника.

А этот – возомнил себя героем. Как же, за Брусиловский прорыв, единственный из командующих армией, был удостоен Государем высшего воинского звания, сравнялся в чине с самим Брусиловым, Главнокомандующим фронтом и даже с Алексеевым, начальником штаба Ставки».

Корнилов с каким-то жалким выражением на лице, скосив голову, посмотрел на свои новые, не измятые ещё погоны генерала от кавалерии.

Он-то понимал, что его равенство с Калединым в чине было формальным. Полководческое отличие Каледина было получено на фронтах войны, а Корнилов – два генеральских звания, почти подряд, получил уже не от Государя, а от Временного правительства.

И знал, что за ним, в войсках, так и закрепились две оскорбительные клички: Пленный и Временный.

Ох, русский язык и русский человек, он-то ничего не скажет зря.

И вся армия знала, о ком идёт речь, ежели в солдатском кругу произносилось: «А Временный повелел, слыхали?» или «А Пленный-то наш, видать, не понял, что прежняя война завершилась».

Но так было угодно судьбе и Господу – по Его воле так переплелись судьбы этих двух людей, что, говоря об одном – надо было видеть, сразу же, и другого рядом. Но их оценки в солдатской массе и офицерской среде, как и их дела, их решения, были совершенно отличны друг от друга.

Если Алексей Максимович был всегда отмечен печатью высокого служения Отечеству, то Корнилов, скорее, прислуживал, отслуживал то, что досталось ему по случаю, но только не по праву и чести.

Каледин на этом заседании высшего Военного Совета вспомнил, как в майские дни 17 года его отлучили от командования 8-й армией, и как её принимал под свой начало ни кто иной, а именно Лавр Георгиевич Корнилов.

И как Каледин ему сказал:

– И что, Лавр Георгиевич, эти знаки, – он указал на Георгиевские кресты IV и III степени, (правда, слава Богу – до креста второго класса Корнилов не дослужился), как и у него самого, – не мешают Вам? От Государя ведь получены, а Вы – его семью под арест, чем и обрекли на гибель. Я это чувствую. Спросит ведь Господь за это, взыщет, не боитесь?

Скрипнул зубами Корнилов и спешным шагом, без ответа, вышел из кабинета.

Каледин даже вспомнил, как он сел в последний раз за свой рабочий стол, скрестил руки на груди и подумал:

«Странное дело, а я даже не жалею о случившемся. Командовать в это время армией – не велика честь. Вон, Деникин, из корпусных командиров – сразу стал Главнокомандующим фронтом. Ренненкампф – откровенный отступник и негодяй – в этой же роли.

Цареотступники, жалованные Государями чинами и орденами – Рузский, Эверт, да и досточтимый Алексей Алексеевич Брусилов, все командующие флотами – тоже очень легко смирились с отстранением Государя от престола и присягнули на верность Временному правительству.