Поверь своим глазам

— Я только хотела сказать, — продолжила Рошель, — что вы были изумительны.

— О чем вы?

— О Сиднее. Я смотрела по телевизору все трансляции с Олимпиады, но особенно — соревнования по гимнастике.

— Неужели?

— В первую же минуту, когда я вас сегодня увидела даже в этих огромных очках, мне почудилось что-то знакомое… Я почти уверена, что это ваш подбородок, ваша манера держать его. В последнюю секунду перед первым прыжком на нижний брус вы делали особое движение головой, решительно выставляя подбородок чуть вперед.

— Мне никогда раньше об этом не говорили, — заметила Николь. — Я, кажется, понимаю, что вы имеете в виду.

— Я сама занималась гимнастикой в школе и даже в колледже, но мне было до вас далеко. Однако я горячо болела за вас. — Рошель восхищенно улыбнулась, словно забыв, в каком положении оказалась. — Не знаю, как случилось, что вы так резко изменили свою жизнь и теперь занимаетесь этим… Но уверена, что на то были веские причины. В жизни каждого из нас порой происходят самые неожиданные перемены, так ведь?

— Верно, — отозвалась Николь.

— Но самое главное не это. Я считаю, что вас тогда обокрали, — заявила Рошель.

И Николь внезапно почувствовала… Что она почувствовала? Наверное, печаль. Грусть. Печаль о том, что произошло с ней в Сиднее. Грусть из-за всего, что случилось с ней позднее. Подумала, насколько иначе могла бы сложиться жизнь, выиграй она тогда золото. Где она была бы сейчас? Уж точно не здесь, в подвале чикагского особняка.

И ко всем этим эмоциям примешивалась еще одна. Она была тронута.

— Спасибо, — искренне произнесла Николь. — Спасибо, что сказали мне об этом. Я тоже была в этом уверена, но самой о подобном не принято говорить вслух. Все просто посчитают, будто ты обиженная неудачница, не умеешь достойно проигрывать.

— Вы и тогда показали высший класс. Помню, как гордо держали голову, стоя на второй ступеньке пьедестала, когда вам вручали серебряную медаль. Но…

— Что?

— Я все равно заметила. Глядя на вас, я поняла, что ваше сердце разбито.

Николь поправила дужку очков на носу. Сейчас ей меньше всего хотелось, чтобы Рошель заметила ее глаза.

— Да, это был очень эмоциональный эпизод, — признала Николь, которую и сейчас начали захлестывать эмоции.

— Держу пари, если бы кто-нибудь взялся расследовать это дело, то выяснилось бы, что один из судей был подкуплен. Вероятно, та русская. Или француз.

— Мне об этом ничего не известно, — возразила Николь. — Ни у кого не возникло даже подозрений.

— И все равно! — воскликнула Рошель. — Я уверена, что так и было. Хотя понятно, что спустя столько лет уже никого не заставишь хоть что-то пересмотреть.

— Вы правы. Что сделано, то сделано, — сказала Николь. — Но вот только никто прежде не говорил мне ничего подобного.

— Надеюсь, я вас не обидела?

— Нет.

— Я даже пыталась потом искать в Интернете, гадая, как у вас все сложилось дальше. Но только о вас не было никаких упоминаний уже много лет.

— И не могло быть. С той жизнью я распрощалась навсегда. Именно так… Взяла и распрощалась.

— А прежде я читала, сколь многого от вас ожидали, и, может, это как раз и давило на вас слишком сильно.

Николь даже улыбнулась. Странно, что хоть кто-то еще помнил об этом.

— Мой тренер был просто взбешен. А отец не хотел даже со мной разговаривать. После этого он фактически отказался от меня. — Николь сделала паузу. — Думаю, он жил мечтой, что я принесу ему успех, а я эту мечту разрушила.

— Не может быть! Но это же ужасно.

— Да.

— Не сочтите меня за восторженную дурочку, но вы для меня были примером для подражания. У меня на стене в спальне висел плакат с вашим портретом.

— Неужели?

— Да. И он все еще у меня. В спальне он, конечно, больше не висит, но я храню его. Он у меня где-то припрятан вместе с подборкой газетных вырезок со статьями о вас. Мне сейчас показалось важным все это вам сообщить, чтобы вы знали: я никогда в жизни никому не скажу ни слова, которое может повредить моему кумиру Аннабел Кристофф.

Она назвала ее подлинное имя. Но улыбка Николь на сей раз получилась очень грустной.

— Давно я сама не слышала этой фамилии.

Она с усилием сглотнула, чтобы избавиться от подкатившего к горлу комка, а потом вдруг вспомнила о телефоне и поднесла его к уху.

— Алло! Вы меня слушаете? — донесся голос Кайла.

— Да.

— Все сделано.

— Изображение удалено?

— Да. Головы в окне больше не видно. Оно теперь просто темное.

— Но картинку можно восстановить? Или существуют другие ее версии?

— Нет. Все стерто и удалено из базы данных компании.

— Превосходно. — Николь улыбнулась Рошель, которая тоже ответила ей улыбкой, в которой, правда, поблескивали слезы. — Хорошо, Кайл. Мы с вами закончили. Спасибо за помощь. Рошель вы найдете в подвале, когда вернетесь домой.

— С ней все в порядке?

— Да. Рошель, поговорите с мужем. — Она протянула ей телефон.

— Привет, милый! Я так люблю тебя! Извини за сегодняшнее утро.

— И ты меня прости. Я вел себя как осел. Теперь все будет иначе.

Но Николь уже взяла телефон.

— Этого довольно, Кайл. Прощайте.

Она отключила телефон, который принадлежал Рошель, и швырнула его на ковер. И потом просто сидела в кресле, уперев локти в колени, а взгляд в пол.

— Что теперь? — беспокойно спросила Рошель. — Что вы собираетесь делать? Он же выполнил ваше задание.

— Да, — кивнула Николь. — Он его выполнил.

«Все равно нельзя ее так оставить, — решила она. — Пусть она и моя бывшая поклонница». Николь снова взялась за пакет, который уже надевала Рошель на голову.

— Зачем он вам опять понадобился?! — воскликнула та.

На сей раз все длилось дольше, чем хотелось бы Николь. Молодая женщина яростно боролась за жизнь. Мотала головой из стороны в сторону, пока не задохнулась окончательно. Достаточно долго, чтобы на поверхность пакета снаружи успела упасть одна, но крупная слеза.