Повесть будущих дней

После собрания дед узнал, что Барковский работает в Минске, но должность его такая, что ему часто приходится ездить, в разные места. Возможно, попадет и в эту местность.

Поздно вернулся в свою комнату. Снова прожитый день казался Юзику месяцем. Опять крутились в голове неохваченные сознанием впечатления.

— А что будет с тем Пархомчиком? — спрашивал Юзик, лежа в постели. — Куда он денется? Что он будет делать.

— Да ничего. Будет жить так же, как жил.

— А есть?

— Так же, как и до сих пор, как и мы все. Только пенсии не будет получать.

— Так какое же это наказание?! — вскрикнул Юзик и даже сел на кровати. — Так каждый захочет ничего не делать и хорошо жить.

— Ну, нет, братец! — засмеялся дед. — Наша работа — не страдание. Каждый из нас хорошо знает, что и для чего он делает, знает, какое место занимает его работа в общем производстве, следит за тем, как растет все производство в нашей стране и та область в которой он работает, каждый чувствует, как он двигает вперед общее дело и заинтересован в том, чтобы быстрее ее продвинуть, каждый чувствует удовлетворение тогда, когда видит результат своей работы, каждый имеет много свободного времени, после которого с большой охотой идет на работу, а сама работа организована и распределены так, что на ней не утомишься. Все это вместе создает такие условия, при которых работа является потребностью для человека, а не страданием, как это было раньше. Да и вообще нет на свете такого человека, который в течение длительного времени сидел — бы или лежал на одном месте и ничего не делал хоть что-нибудь, но наверняка будет делать.

— Ну, так он и может теперь что-нибудь для себя делать — подхватил Юзик.

— А что, например? — насмешливо спросил дед.

— Ну… ну… — начал было Юзик, но ничего не мог придумать. Его отец, например, в свободное время отдыхает от тяжелой работы, или какую бочку подправлял в хозяйстве, кабана своего отгородит, воды принесет мамке и так далее. А тут ничего такого не надо — все готовое, все это другие делают. А отдыхать от безработицы тоже не приходится.

— Вот видишь, — говорил далее дед. — в наших условиях это не такое легкое дело. Лежать постоянно — невозможно. Ходить взад и вперед — тоже не интересно, особенно, если рядом будешь видеть товарищей, которые работают.

— Читать можно, — добавил Юзик.

— Положим, что так. Но для развлечения, или для удовольствия, ты почитаешь часа два-три в день— не более. А дальше что? Можно за книжкой сидеть и по двадцать четыре часа, но это может делать только тот, кто этим занимается, как профессией, — скажем, ученый какой, писатель. Это уже будет еще та работа, даже тяжелее за другую. Правда, есть много обычных работников, хотя бы тот самый Ким, изучающих какую-нибудь науку. Те так и двадцать пять часов в сутки просидят над книгой. Но таких никогда наказывать и не придется так как они больше других сознательно относятся к работе. А наш Пархомчик отсталый парень.

— А если так, то он просто будет себе болтаться — и все, — заметил Юзик.

— Если бы он имел для себя такую же компанию, то может и болтался бы с ней. А один, как выродок, среди работающих, он будет чувствовать себя плохо. Лет пять назад, когда еще этого Пархомчика у нас не было; был у нас такой же случай. И что же ты думаешь? Человек исправился так, что и узнать нельзя было. Да что тут долго говорить! Вот ты совсем иначе воспитывался, ну так и скажи, хотел бы ты сам такого лёгкого и приятного, как ты говоришь, наказания?

— О, нет, нет! — горячо ответил Юзик. — Это же стыдно!

— Вот в этом и все дело — сказал дед.

Юзик — гражданин

На другой день Юзик спросил у деда:

— Вы уже говорили, чтобы меня поставят на работу.

— Говорил. Поставят на кухне, «по специальности». Но недели две можешь подождать.

— Зачем ждать? Я хотел бы сразу же и приступить. Как-то неловко себя чувствую. У всех определенные обязанности, только я один болтаюсь как Пархомчик.

— Хорошо. Тогда назначим. Все равно времени у тебя будет достаточно, так как работать будешь три часа.

И в тот же день дед отвел его на кухню.

Кухня была также оборудована, как и в городе. Юзик сразу показал, что он знаком с работой. Определили ему определенные дни и часы работы; при этом думали о том, как установить ему часы, удобные для занятий в школе. Три часа в день проходили для Юзика незаметно.

Оставшееся время он проводил в школе. Учитель провел с ним беседу о его работе, о процессах приготовления блюд, рассказывал об этом много интересного — и Юзик увидел, что и в этой, казалось бы, такая простой работе много большой и интересной науки. Издревле хозяйки готовят блюдо, а люди едят, хвалят или ругают, но никто не думают, какие интересные химические процессы происходят в этом блюде, с каких частей состоят продукты, что здесь есть даже живые микроорганизмы, которых люди с аппетитом едят и не знают об этом. Услышал Юзик такие странные слова, как «витамины», «калории», «белки» и много других.

А как интересно узнать, какое блюдо, когда, почему, как, при каких условиях влияет на человека, что она дает организму!

Одним словом, перед Юзик открылся совершенно новый, незнакомый, интересный мир. Только знаний у него совсем мало. Но учитель обещал помочь. И под его руководством Юзик с восторгом взялся за изучение зоологии, ботанике и химии.

Вместе с тем Юзик переселился от деда в «подростковое» помещение. На третьем этаже были большие спальни, такие же, какие он видел для малых детей. Около кроватей — небольшие шкафчики для своих вещей и одежды. Каждый должен был держать свою одежду в порядке, не разбрасывать своих вещей. А среди этих вещей была одна вещь, к которой Юзик долго не мог привыкнуть: это была зубная щетка с порошком. Сначала было противно пользоваться ею, но зачем — то требовали это очень настойчиво, и, наконец, Юзик так привык, что без этого обойтись не мог.

Днем в спальнях не позволялось находится, поэтому там всегда была чистота. Но рядом была комната для занятий, с книгами, учебными принадлежностями. Была комната для игр и для физкультуры. Было несколько небольших отдельных комнаток для тех, кому нужно было работать в абсолютной тишине. Жило здесь около сотни ребят, но часть их всегда была на работе, остальные пропадали в больших комнатах — и в итоге было достаточно тихо и спокойно.

На другой половине здании такое же помещение было для девочек. Комнаты для занятий были общие.

Больше всего Юзика поражало то, что никаких взрослых над ними не было видно. Кажется, какой-то человек был назначен начальником над этой колонией, но не видно было, чтобы он вмешивался в их жизнь. Все дела решались самими ребятами, во главе с избранным комитетом.

Ребята чувствовали себя совершенно свободно: бегали, играли, делали, что хотели, но все это происходило как — то так, что никто никому не мешало, не было столпотворения, никто никого не обижал и ни причинял никакого вреда.

Ни одной вещи в помещении не было испорченной, исчерканной, как обычно это было в их школе.

Однажды Юзик спросил своего товарища.

— Неужели никто у вас никогда не сломает стол, или что-нибудь такое попортит?

Тот удивленно спросил:

— А зачем?

— Да так… — смущенно ответил Юзик.

Парень захохотал и крикнул своим товарищам:

— Слышите? Западный европеец спрашивает, почему мы не режем, не ломаем и не портим вещей?

Поднялся общий смех, а Юзик готов был сквозь землю провалиться.