Повесть о двух головах, или Провинциальные записки

«Иду я в атаку, – рассказывал Анатолий Сергеевич, – и думаю, где бы мне незаметно и поудобнее пасть смертью храбрых…»

Обошлось. Медведеву хватило и одного дубля, после которого он со всеми сфотографировался и улетел восвояси на трех вертолетах, а спустя недолгое время в музее появился большой стенд с фотографиями. Когда фотографировались с Медведевым, Михалков так улыбался, что пришлось его улыбку снимать широкоугольным объективом.

В советском зале музея, среди образцов шпагата и веревок местного производства, перестроечных продуктовых талонов на сахар, животное масло, крупу и конфеты [27] , стоит витрина с книжками о Горбатове. Их мало. Всего две. Две из них написал директор музея к двухсоттридцатилетию города.

27

Водочных талонов, как ни искали – не могли найти. Да и как им было сохраниться, если они все до единого отоварены.

Можно сказать, что Анатолий Сергеевич Савинов – первый городской летописец. Нестор города Горбатова. Администрация города, когда Савинов пришел к ней с рукописью книжки, просить целых двадцать пять тысяч рублей на издание, так ему и сказала: «Знаешь, Нестор, вот этого никто читать не будет. Мы точно не прочтем. Да и денег у нас на издание твоей летописи нет, а хоть бы и были… Так что ступай, не мешай нам. И дверь поплотнее прикрой – не май месяц на дворе».

Закручинился Анатолий Сергеевич и пошел домой. Так сильно закручинился, что… когда, по русскому обычаю, проснулся на утро с больной головой, то здоровой ее частью подумал: «Надо искать спонсора».

И нашел его в Нижнем Новгороде. Там же и книжку издали. Вот только деньги, вырученные от продажи книжки, возвращаются спонсору полностью. Впрочем, Савинов и этим доволен. Его авторское вознаграждение – читатели. Книжка разошлась быстро. Через год вышла вторая, посвященная истории Горбатова в девятнадцатом веке и начале двадцатого. Работать над этими книжками было не так уж и просто – после того, как в восемнадцатом году Горбатов перестал быть уездным городом, архив переехал в Павлово, а часть документов – и вовсе в Нижний Новгород. До Павлово, конечно, на автобусе рукой подать, да и до Нижнего не очень далеко – вот только в автобусах бесплатный проезд учителям истории не полагается, даже если они пишут историю родного города. Тем более что они пишут ее по собственной инициативе, а прилагательное к этому существительному у нас обычно «наказуемая». К счастью, теперь у нас такие вегетарианские времена, что учитель истории хоть одной капустой и картошкой питайся – ничего ему за это не будет.

В старой части городского кладбища Горбатова [28] , у церкви иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» из цветов больше всего крапивы. Среди зарослей стоят мраморные надгробия и ажурные чугунные часовни над склепами горбатовских купцов и потомственных почетных граждан. Читал я на одном из надгробий обрывок пятидесятого псалма: «…ству щедрот Твоих очисти беззаконие мое», – и думал, что очистить наше беззаконие даже Ему…

Была на кладбище каменная часовенка, выстроенная в редком для этих мест византийском стиле. В склепе под часовней хоронили дворян рода Погуляевых, среди которых был последний уездный предводитель дворянства и председатель земского уездного собрания Сергей Тимофеевич Погуляев и его жена Елизавета Карловна. Девять лет назад приехали потомки рода Погуляевых на горбатовское кладбище, посмотрели на то, что сталось с часовней, на мерзость запустения внутри нее… и заплатили местным жителям, чтобы те сровняли часовню с землей, чтобы даже и не думать, и не содрогаться при мысли о местных жителях, которые в этой самой часовне десятилетиями… Родовое имение Погуляевых местные жители разрушили до основания еще в восемнадцатом году. Разрушили совершенно бесплатно, то есть даром.

28

Новая часть кладбища растет и растет… Смертность в Горбатове в четыре раза превышает рождаемость.

Памятник горбатовскому мещанину прядильщику канатов Горбунову-Печальнову и бухгалтеру кустарного отделения Нижегородской губернской земской управы Романову на фоне монументальных купеческих надгробий и склепов я бы и вовсе не заметил, если бы не история, которую рассказал о нем Савинов.

В конце октября тысяча девятьсот пятого года, как раз через неделю после обнародования царского манифеста о свободе совести, слова, печати и собраний, в Горбатове, как позже писал в своем рапорте уездный исправник Предтеченский, «по инициативе местных интеллигентов, служащих в земстве… был отслужен молебен пред земскою управой по случаю дарования 17 сего октября Всемилостивейшего Манифеста». После молебна состоялся митинг, на котором бухгалтер Романов «позволил себе высказаться “Не нужно Царя” и в то же самое время из окна земской управы был выставлен красный флаг с криком: “Да здравствует свобода и граждане, ура!”»

Для начала толпа, кричавшая «Ура Белому Царю!», тут же избила Романова до полусмерти. Заодно избили и ни в чем неповинного Горбунова-Печальнова. Не без труда местной полиции удалось Романова и Горбунова-Печальнова отправить в местную больницу. Там их, не обращая внимания ни на уговоры фельдшера, ни на полицию, избили до полной смерти. Убили зверски. Хотели убить еще и бухгалтера земской управы Серебровского, который кричал после окончания молебна: «Всему свободному русскому народу – ура!», – и побежали к нему домой. Бежали под белым флагом, который нес крестьянин Федотов.

Серебровского не нашли и ограничились разгромом его дома – выпустили пух из подушек, разорвали на мелкие клочки одежду, белье и книги, сорвали с крыши железо. От дома Серебровского вновь побежали к земской управе и, «заметив во дворе ее бывшего волостного писаря-мещанина Мерзлова, набросились на него и, вытащив его на улицу, повалили его и избили. Живым Мерзлова отпустили, лишь удостоверившись в том, что на нем имеется крест, и, получив от него утвердительный ответ на вопрос, верит ли он Белому Царю».

Два года длилось следствие. То свидетели не являлись, то адвокаты черносотенцев просили отсрочку, то откладывали дело за невозможностью прибытия свидетелей в Нижний Новгород из-за распутицы, «когда всякая переправа положительно невозможна». Просили перенести заседание суда в Горбатов. Вот тут нашла коса на камень. Окружной суд категорически отказался слушать дело в Горбатове. Членов суда можно было понять. Жизнь-то у каждого была своя, не казенная. Ровно через два года после убийства, в Нижнем Новгороде огласили приговор. Восемь погромщиков были приговорены… к восьми месяцам тюрьмы. Не отсидели они и четырех месяцев, как по ходатайству защитников им было даровано Высочайшее помилование.

Еще через десять лет власть в Горбатове и не только в нем, переменилась, и две горбатовских улицы переименовали в память Горбунова и Романова… Ну, не совсем две. То есть улица Горбунова точно есть, а в память Романова переименовали переулок. Фамилия у Романова была уж очень неподходящая текущему моменту. Вот и переименовали переулок. Тихий переулок в той части города, что под горой, рядом со школой глухонемых. Когда через сорок лет, в пятьдесят седьмом году, к очередному юбилею советской власти, на городском кладбище Горбунову и Романову поставили памятник, как борцам за народную свободу, то горисполком ухаживать за памятником героям революции обязал как раз школу глухонемых, что она и делает до сих пор, несмотря на то, что горисполкома и след простыл.

Среди восьми осужденных погромщиков был прадед Анатолия Сергеевича Савинова – крестьянин, прядильщик купца Спирина [29] . В восемнадцатом году прадеда вызвали куда следует, но, подержав там, где следует, месяц, выпустили. В тридцать первом еще раз вызвали и снова отпустили, а через полсотни лет его правнук закончил исторический факультет Нижегородского университета и еще через два с лишним десятка лет увлекся краеведением, стал директором музея, и раскопал в архивах всю эту историю [30] . В промежутке между окончанием университета и музеем работал Анатолий Сергеевич учителем истории в сельской школе неподалеку от Горбатова. Ну, это по карте рядом, а пешком – семь километров в одну сторону и семь – обратно. Пять дней в неделю. Двадцать лет. Летом на велосипеде, а в распутицу и зимой – пешком. Лет через пятнадцать посчитал – Землю по экватору уже обошел. Два раза обойти не успел – у школы, как это часто теперь случается, кончились ученики, и ее закрыли. Потом поработал воспитателем в той самой школе глухонемых, которая ухаживает за памятником жертвам его прадедушки, и когда в единственной горбатовской школе освободилось место единственного на весь город учителя истории, оно вместе с кружком краеведения и музеем досталось Савинову.

29

При внимательном чтении списка осужденных по этому делу наткнулся я на фамилию Завирущев-Ращин. Уж кем он приходился Семену Петровичу Завирущеву, основателю горбатовского краеведческого музея, я не знаю, но думаю, что вряд ли только однофамильцем. Для однофамильцев Горбатов слишком мал. Как хотите, а сага о горбатовских Форсайтах, если бы ее написать, получилась бы поинтереснее английского оригинала.

30

Савинов по архивам проследил свою родословную до первой четверти девятнадцатого века и бросил.

– Что так? – спрашиваю.

– А смысл? – отвечает Анатолий Сергеевич. – Там сплошные крестьяне бог знает до какого колена. Еще и крепостные.

– А вы, поди, надеялись найти в родословной не крестьян, а…

– Надеялся, – смеется он.

Сыновья единственного учителя истории живут уже в Нижнем.

– Я им так и сказал: «В Горбатов хорошо приезжать, когда вишня, когда выходные и когда помирать, а жить…» [31]

Жить в Горбатове, когда цветут вишневые сады… Кстати сказать, эти самые сады достались местным крестьянам в качестве выкупного надела после того, как им дали волю. Антон Павлович Чехов, проезжая из Москвы в Нижний Новгород через Горбатов, так был впечатлен красотой цветущих горбатовских вишневых садов, что в первом варианте его знаменитой пьесы Ермолай Лопахин… Ну ладно, ладно. Не проезжал. В чеховские времена в Нижний уже катили по железной дороге. Не было нужды трястись на перекладных до перевоза через Оку, потом переправляться через нее у села Лисенки и трястись дальше через Горбатов и Ворсму в Нижний. Нет теперь ни этого перевоза, ни Лисенок. Не совсем нет, а почти нет. По переписи позапрошлого года проживает в Лисенках два человека. Так что, может статься, что в этом году уже и совсем нет. Только дорога из Горбатова до Лисенок еще осталась. Дороги, как известно еще со времен древних римлян, живы, пока по ним идут. Вот только кто пойдет по этой дороге, чтобы она не умерла?

31

Сам Анатолий Сергеевич живет в Горбатове на улице с удивительным названием Краснофутбольная. Хоть он и краевед и знает о Горбатове все и даже чуть больше, а почему так названа улица – понятия не имеет. Не родились в Горбатове футболисты, не проходил в нем не только европейский, но даже и районный чемпионат. А может, потому, что в те времена, когда улицам давали такие названия, брали прилагательное «красный» и прилагали его ко всему, к чему могли приложить? К примеру, в тридцатых годах была в Горбатове артель «Красный сапожник». Кстати сказать, убыточная артель. К сороковому году преобразовали ее в сапожную мастерскую имени «Третьего Интернационала».

Представляю себе, как происходила эта реорганизация. Это снаружи превращение сапожной артели в сапожную мастерскую, да еще в крошечном Горбатове, выглядит как событие масштаба в одном километре три нанометра, а изнутри…

Накурено так, что хоть сапог вешай, председатель правления артели, товарищ Кожевников, только что закончил свой отчетный доклад, сел в президиум, налил полный стакан теплой воды из графина и пьет, судорожно двигая кадыком по тощей, плохо выбритой шее. Председательствующий, стуча по графину ключом от дровяного сарая:

– Тихо, товарищи! Открываем прения по отчетному докладу. Слово имеет товарищ Сморчков*.

Товарищ Сморчков встает с правого боку стола президиума:

– Товарищи! Лучший друг сапожников товарищ Сталин в своей речи на съезде нашей родной партии… международная обстановка нам не позволяет… каждая оторванная от нашего советского сапога подметка льет воду на мельницу…

Молодой и насмешливый голос из зала:

– Да не на мельницу, а на портянку…

Председательствующий, стуча по графину ключом:

– Я смотрю, сучильщики дратвы разговорились… * Фамилии Кожевников и Сморчков я не придумал из головы, а взял из книги А. С. Савинова. Анатолий Сергеевич, в свою очередь, нашел их в районном архиве города Павлово на Оке. Савинов разыскал в Павловском архиве не только фамилии генералов сапожного дела в Горбатове, но и протоколы заседаний горбатовского горсовета. Вот, например, две цитаты из обсуждения работы городского узла связи. Тридцать пятый год. Горбатовский узел связи, размером с узелок на суровой нитке… «Телефон работает плохо, изношен коммутатор, погнуты штепселя, отвинчен шуруп – это исходит от телефониста Склянина, сына бывшего фабриканта». «Предупредить т. Иванова за допущение к аппарату классово-чуждого элемента и предложить снять его с работы немедленно. Одновременно поручить милиции расследовать дело о порче коммутатора и привлечь виновных к ответственности». Куда потом пойдет уволенный Склянин… Уедет ли в Нижний или еще дальше, в Казань, а то и в Астрахань от греха подальше и наймется там в чернорабочие или останется дома жить огородом и вишневым садом, каждую ночь просыпаясь в холодном поту от проехавшего под окнами автомобиля. Напомнят ли Иванову при следующем обсуждении работы телефонного узла о том, что один раз он уже утратил классовое чутье, и во второй раз…