Повесть о двух головах, или Провинциальные записки

зубровки иначе опомнитесь только тогда, когда уже котлеты и след простыл на тарелке. Очень хороша к пожарским котлетам «Тверская горькая». Я ее привез из Торжка и вспомнил о ней только сейчас.

* * *

В конце марта или в начале апреля, когда лед еще так крепок, что может выдержать несколько сидящих рядом мужчин в ватных штанах, с удочками, начинается рыболовная масленица. Чаще всего приурочивают ее к какому-нибудь особенному клеву плотвы, или окуней, или молодых щук. О начале этого клева рыбаки предупреждают друг друга загодя. Теперь, во времена технического прогресса, достаточно председателю рыболовного общества разослать сообщения со словом «клев» по номерам, как немедля все до единого члены бросают все до единого дела, которыми они занимались, и мчатся, взявши удочки, коловорот, аварийный запас рыбы и водки, в условленное место.

Рыболовная масленица – праздник народный, а потому языческий. Единственный раз в году рыбаки приходят на рыбалку с женами и кошками. Перед началом праздника мужчины меряются коловоротами и ящиками, которые они называют шарабанами. У бывалого рыбака бока шарабана пестрят наклейками с маленькими рыбками. Чем больше ты поймал – тем больше у тебя наклеек. Такие наклейки выдаются в рыболовных сообществах по результатам контрольных взвешиваний в присутствии понятых, но в некоторых случаях… Рыбаков можно понять. И охотников, с прикладами ружей, сплошь гравированными крошечными изображениями лосей, медведей и кабанов, можно понять. Не говоря о летчиках-истребителях, которые даже в первый полет не вылетят без трех, а то и пяти звездочек на фюзеляже. Надо сказать, что рыбаки очень любят, точно филателисты, меняться такими наклейками. Конечно, за наклейку-плотву тебе не выменять наклейку-щуку или наклейку-сома, но за пять наклеек-судаков можно получить наклейку-осетра или даже наклейку-севрюгу. Впрочем, это все развлечения молодых рыбаков. Рыбаки с опытом не играют в подобные детские игры. У них все по-взрослому, и меряются они чешуей. Вытащит тебе из потайного кармашка рыбак чешуйку величиной с ноготь мизинца, и ты без всяких наклеек и разведения рук в стороны понимаешь, что окунь, у которого эта чешуйка была на боку, весил никак не менее пяти, а то и десяти килограммов. Без головы. Жаль только, что сорвался. Сам не видал, но мне рассказывали, что то ли в Саратове, то ли в Сызрани, в музее местного общества охотников и рыболовов, в сейфе у председателя еще с дореволюционных времен хранилось пять чешуек, каждая из которых была величиной с серебряный рубль, выпущенный к трехсотлетию дома Романовых. Чешуйки эти в советское время забрали на Выставку достижений народного хозяйства в павильон «Рыболовство», и они пропали оттуда еще до его открытия. И уж совсем редко у рыбаков, вернувшихся с рыбалки откуда-нибудь из-под Астрахани, можно… не выменять, нет, но купить за большие деньги еще большие чешуйки… Но это уж не рыбьи, а русалочьи, и к нашему рассказу о празднике они никакого отношения не имеют [39] .

39

Честно говоря, мало кто из рыбаков, вернувшихся из дельты Волги, сам поймал русалку (как бы правдиво он об этом не рассказывал и не расставлял руки, показывая размеры бюста русалки) – скорее всего, эту чешуйку вместе с трехлитровой банкой черной икры перед самым отъездом домой он купил у браконьеров. Браконьеры же… наладили изготовление этих чешуек кустарным способом из полимерных материалов.

Первую пойманную на празднике рыбу всегда отдают кошке, а уж весь остальной улов идет в уху. Надо сказать, что против всех правил обычной рыбалки – до тех пор пока не закончится лов рыбы, водку разрешается пить только женам рыбаков и кошкам. После того как уха приготовлена и выпита [40] , на берегу водоема устанавливают чучело царь-рыбы и поджигают. Царь-рыба в каждой местности своя – у волжан это осетр, у тех, кто живет по берегам Амура, – белуга, у байкальцев – хариус. В тех местах, где есть только маленький пруд или речка-переплюйка, – это карась или уклейка, а там, где нет ни пруда ни реки, чаще всего сжигают чучело начальника ЖЭКа или главы администрации. Пока чучело горит – водят вокруг него хороводы и поют частушки о рыбалке и рыболовах, нередко самого непристойного содержания [41] . К примеру, в старинной песне молодых рыболовов Рязанской губернии поется о крючке… Впрочем, тема непристойных частушек и песен настолько обширна, что не только выходит за рамки нашего рассказа, но и за рамки любого рассказа хоть о рыбалке, хоть об охоте, хоть о том, как дела.

40

Понятно дело, что уха не чай и ее не пьют, а едят, но у рыбаков свой язык, и они любую еду на рыбалке «пьют», хотя бы это была стопка копченой колбасы или стакан черного хлеба.

41

Если вы думаете, что частушки и песни охотников хоть на йоту приличнее…

* * *

Теперь хорошо жмуриться на солнце. Сидеть у окна пригородной электрички, смотреть на убегающие со всех ног от собак и мужчин, переполненных пивом, придорожные электрические столбы, на облизанные солнцем до блестящей корочки сугробы, на обледенелые платформы и ехать куда глаза глядят. Скоро-скоро чумазые слесари в железнодорожных депо станут снимать зимние, блестящие никелем колеса из мягкой стали и на их места ставить твердые летние, ржавые от хрома. Оранжевые рабочие весело матерясь полезут на столбы менять декабрьские, январские и февральские названия станций на мартовские, апрельские и майские. Станцию «Гололедица» заменят на «Распутица», а станцию «Перцовка» в ночь на Восьмое марта переименуют в «Полусладкое шампанское». Разносчицы, торгующие в вагонах электричек всякой всячиной по сто рублей, станут предлагать проезжающим вместо зимних байковых носовых платков с начесом летние из льна. Проводницы в фирменных поездах вденут в уши сережки с прозрачным горным хрусталем или топазами, чтобы украсить те места, от которых у них начинают расти ноги, и к этим бесконечным ногам вместо скрипа зимних сапог приладят перестук тонких и высоких каблуков, тяжелые зимние взгляды с прищуром заменят на невесомые, блуждающие… но все это еще когда будет, а пока хорошо сидеть у окна пригородной электрички, жмуриться на солнце, ехать куда глаза глядят и никуда не приезжать.

* * *

Так тепло, что последние сугробы, спрятавшиеся в темных сырых оврагах, обливаются холодным потом. Набухшие ручьи, раньше впадавшие в самые обычные лужи и считавшие за счастье впасть в какую-нибудь речку-переплюйку, теперь все как один норовят течь в моря, а то и в океаны. На подсохших пригорках малахитово зазеленели прошлогодние коровьи лепешки с деловито снующими в них насекомыми. Льда на озере, считай, что уж и нет. Те из любителей подледного лова, которые никак не могут перестроиться на летний лад, приносят намороженный дома лед и сидят на нем не дыша, боясь проломить. Никаким буром и тем более пешней к нему уже прикасаться нельзя, и потому сверлят в нем лунки аккуратно ручной дрелью, заправляя в патрон обычные сверла по металлу, диаметром не менее сантиметра или, для крупной рыбы, двух и даже трехсантиметровые перовые сверла по дереву. Рыбакам вообще трудно в межсезонье. Перейти на летнюю рыбалку – это значит не просто поменять короткую удочку на длинную и валенки на болотные сапоги, а еще и осознать, что водку, ледяную по умолчанию зимой, теперь надо перед употреблением охлаждать. В это смутное весеннее время, когда зимняя рыбалка уже кончилась, а летняя еще не началась, им снятся беспокойные эротические сны с икрой и русалками; при взгляде на расцветающие женские ноги в чулках в крупную сетку рыбак начинает что-то мучительно вспоминать и лихорадочно искать в карманах штанов то ли поплавок, то ли воблер…

Музей-усадьба Д. И. Менделеева в деревне Боблово

На самом деле никакой усадьбы Менделеева нет. Ее спалили дотла революционные крестьяне в девятнадцатом году. Остался только небольшой одноэтажный, терпеливо ждущий капитального ремонта дом профессора Ильина, с которым Дмитрий Иванович вскладчину покупал Боблово. Перед домом растет старая-престарая липа, по нижним веткам которой крадучись ходит неученый кот, безуспешно пытающийся поймать галок, сидящих на верхних ветках… В этот самый дом и снесли уцелевшие от пожара в менделеевской усадьбе вещи в 1987 году, когда решили устроить музей. Потомки революционно настроенных крестьян снесли их не то чтобы даром, а продали, упорно ссылаясь на послепожарный указ московского генерал-губернатора Ростопчина от восемьсот двенадцатого года о том, что «все вещи, откуда бы они взяты ни были, являются неотъемлемой собственностью того, кто в данный момент ими владеет». Среди прочего, был приобретен музеем знаменитый диван, на котором Менделееву во сне привиделась Периодическая система элементов имени его самого. Молва приписывала этому дивану чудодейственные свойства. Ходили даже слухи, что в девяностых годах приезжал в Боблово тогдашний президент Российской академии наук, чтобы хоть полчасика поспать на диване, в надежде, что приснится ему, где найти денег для подведомственной ему организации. Как бы не так. Не только не приснилось, но даже и заснуть не мог. Так и провертелся все полчаса. Или приснилось ему, где, но не то где, на которое он рассчитывал… Или это был не президент Академии, а министр культуры… Впрочем, результат, как всем нам известно, был тот же. Говорят, что кусочек обивки дивана из того места, на котором лежала голова великого ученого, аккуратно вплетен в кресло, стоящее так высоко… Впрочем, результат, как всем нам известно… Может, от того, что не тем местом к нему прикладываются.

Под стеклом, в отдельной витрине, стоят две знаменитых склянки – одна для воды, а другая для спирта, – которыми Менделеев отмерял эти два реагента перед соединением. На самом деле это не оригинальные немецкие склянки, которыми пользовался великий ученый, а их копии, изготовленные еще в советское время Клинским заводом лабораторного стекла. Честно говоря, вода и спирт, если их отмерять этими ущербными в прямом и переносном смысле изделиями, вообще не соединяются. Если еще честнее, то и к продукту соединения воды со спиртом Дмитрий Иванович не имел никакого отношения. Теперь об этом стараются не вспоминать, а при жизни великого ученого окружающие и вовсе изводили его насмешками и намеками на водочную тему. Особенно измучили его бобловские крестьяне. Придут, бывало, к крыльцу усадьбы, поставят на землю ведро, а то и два с водой, снимут шапки и давай канючить: «Батюшка-барин, соедини ты их ради Христа. Воды, вишь, мы тебе принесли. Хороша водичка-то. Ключевая, студеная. Ты только добавь в нее, сколько нужно этого… ну, этого самого… которого сам знаешь…»

Год Менделеев убеждал их в том, что никакого спирта у него нет и не было, другой убеждал, а на третьем понял, что плетью обуха не перешибешь, плюнул и стал гнать отличного качества спирт из ржи, что росла на его поле. Когда его дочь, Люба, выходила замуж за Александра Блока, то на праздничных столах в бобловском доме в большом количестве, в хрустальных графинах… Но это уж та самая история, которую не любят рассказывать экскурсоводы в расположенном неподалеку блоковском музее в деревне Шахматово.

Впрочем, зятя Дмитрий Иванович несмотря ни на что любил. Он даже предпринял попытку систематизировать его стихи и свел их в большую таблицу, вроде периодической. По расчетам Менделеева, в одной из пустых клеток в левом нижнем углу через несколько лет должна была появиться поэма под названием «Десять» или «Одиннадцать». Великий химик смог даже предсказать приблизительное количество глав… Увы, все эти выкладки были только в черновиках и то ли хранятся теперь в Петербурге, в мемориальном кабинете Менделеева, то ли сгорели в девятнадцатом году.

Говоря красиво, ветер от блоковского Шахматово так и дует во все щели оконных рам усадьбы Боблово. На одно слово о Менделееве у нашего экскурсовода приходилось как минимум два стихотворения Блока, которые он с чувством декламировал. Уже в самом конце своего рассказа он спросил:

– Достаточно ли у вас терпения, чтобы прослушать еще одно стихотворение Александра Александровича?

– Нет, недостаточно! – громко прошептал мальчик лет семи или восьми и, испугавшись сказанного, тут же выбежал из зала. И я, хоть и не произнес ни слова, вышел вслед за ним.

В старинном парке, окружающем усадьбу, в снегу были прокопаны глубокие траншеи-тропинки, по которым можно дойти до места, откуда открывается вид на близлежащие холмы, поля и леса. Где-то в этих лесах, в нескольких километрах от Боблово, прячется деревня Тараканово с полуразрушенной церковью. Рядом с церковью, в которой венчалась дочь великого химика и внук профессора ботаники, стоит бронзовый памятник Любови Менделеевой и Александру Блоку. К памятнику приезжают свадебные кортежи с молодоженами, «мечтающими, – как писала одна популярная газета, – о долгой совместной жизни». Интересно, приезжали бы они, если бы рядом с фигурами Менделеевой и Блока стояла третья – Андрея Белого?