Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 3

В доме на Второй линии долгое время никто не жил, и он успел прийти в запустение, зато теперь там было тесно и шумно. В последние дни, когда здоровье госпожи поправилось, она часто любовалась приведенным в порядок садом, светлыми ручьями, один вид которых веселил душу, и умиленно думала о том, что не зря задержалась в этом мире.

От покрытого цветущими лотосами пруда веяло прохладой, на прекрасных зеленых листьях словно драгоценные камни сверкала роса.

– Взгляните! – говорит Гэндзи. – Словно только им ведомо, что такое прохлада.

И, чуть приподнявшись, госпожа смотрит на пруд. А ведь совсем недавно трудно было даже предположить…

– Уж не сон ли, думаю я, на вас глядя, – говорит Гэндзи, и на глазах его появляются слезы. – Сколько раз мне казалось, что и моя жизнь вот-вот оборвется…

– Капли росыСверкают на листьях лотоса.Увижу ли я,Как исчезнут они? Моя жизньПродлится ль хотя бы настолько?—

говорит растроганная до слез госпожа.

– Поклянемся друг другу,Что не только в нынешнем мире,Но и в мире грядущемБудем мы неразлучны с тобою,Как на лотосе эти росинки, —

отвечает Гэндзи.

Уходить ему не хотелось, но прошло уже несколько дней с тех пор, как его известили о нездоровье принцессы, а он, целиком поглощенный заботами о другой, до сих пор не удосужился ее навестить. Вправе ли он пренебрегать чувствами ее отца и брата? К тому же теперь, когда свет блеснул наконец меж туч, ничто не мешало ему ненадолго отлучиться. И Гэндзи отправился в дом на Шестой линии…

Принцесса, терзаемая сознанием собственной вины, боялась смотреть Гэндзи в глаза и, с трудом скрывая смущение, не отвечала на его вопросы. Решив, что она обижена, хотя старается этого не показывать, Гэндзи принялся утешать ее. Призвав к себе даму постарше, он осведомился о самочувствии принцессы.

– Госпожа, судя по всему, в необычном состоянии, – объясняет дама. Гэндзи поражен:

– Невероятно! Ведь так давно уже…

«Сколь прихотлива судьба, – думает он. – Женщины, которые постоянно находятся при мне, и те…»

Не спрашивая ничего у самой принцессы, он с жалостью и умилением смотрит на ее осунувшееся лицо.

Гэндзи провел в доме на Шестой линии дня два или три: после столь долгого отсутствия уезжать раньше было неудобно. Однако тревога за госпожу ни на миг не оставляла его, и он то и дело писал к ней.

– Только что расстались, а уже так много слов скопилось в его душе. Да, не повезло нашей госпоже! – ворчали дамы, не ведая о том, что принцесса и сама небезгрешна.

Между тем Кодзидзю места себе не находила от беспокойства. Услыхав о том, что в дом на Шестой линии приехал Гэндзи, Уэмон-но ками, совершенно потеряв голову, написал принцессе длинное, полное упреков письмо. Улучив миг, когда Гэндзи ненадолго вышел во флигель и покои опустели, Кодзидзю тихонько показала его принцессе.

– Ах, это невыносимо! Я не желаю даже смотреть на него. Мне сразу делается хуже.

И, отвернувшись, принцесса легла.

– Все же взгляните хотя бы на эту приписку. Удивительно трогательно написано, – настаивала Кодзидзю, разворачивая письмо, но тут послышались чьи-то шаги и, поспешно загородив госпожу занавесом, она вышла. Немудрено вообразить, в каком смятении была принцесса!

Вошел Гэндзи, и, не успев как следует спрятать письмо, она сунула его под сиденье. Гэндзи же пришел попрощаться, ибо вечером собирался вернуться в дом на Второй линии.

– Вам как будто лучше, – говорит он. – А состояние госпожи по-прежнему вызывает опасения, и я не хотел бы огорчать ее своим невниманием. Верьте мне и старайтесь не придавать значения наветам злых людей. Скоро вы и сами поймете.

Разумеется, от Гэндзи не могла укрыться какая-то странная принужденность, проглядывавшая в облике принцессы. Обычно она чувствовала себя с ним совершенно свободно и, по-детски шаловливая, охотно отвечала на шутки. Сегодня же ее словно подменили: она дичилась, избегала его взгляда…

Впрочем, скорее всего она была просто обижена.

Пока они лежали в дневных покоях и беседовали, спустились сумерки. Задремавшего было Гэндзи разбудило звонкое стрекотание цикад.

– Что ж, пока различимы дороги… (313) – говорит он, переодеваясь.

– Но отчего вы не хотите дождаться луны? (313) – спрашивает принцесса. Право, кто устоит против ее юной прелести?

«Видно, надеется хотя бы до тех пор…» (313) – растроганно думает Гэндзи.

– Хочешь, наверное,Чтоб мои рукава промоклиОт вечерней росы,Потому и уходишь, едваВ саду зазвенели цикады… (314) —

в простоте душевной говорит она, и, умиленный, он снова опускается рядом. Разве можно ее оставить?

Пенье цикадИ в том, и в другом садуСердце волнует.Что слышится в нем теперьТой, которая ждет?

Раздираемый противоречивыми чувствами, Гэндзи долго сидел, вздыхая, но в конце концов, не желая огорчать принцессу, остался в доме на Шестой линии еще на одну ночь.

Все же на сердце у него было неспокойно, мысли постоянно устремлялись к другой, и, отведав немного плодов, он очень скоро удалился в опочивальню. На следующий день Гэндзи поднялся рано, решив выехать до наступления жары.

– Вчера я где-то оставил свой веер. А этот никуда не годится, – сказал он и, положив на пол веер, который был у него в руке, прошел в покои, где дремал вчера днем, и огляделся. Приметив, что из-под смявшегося угла сиденья выглядывает краешек светло-зеленого листка бумаги, он, ни о чем не подозревая, вытащил его. Два листка, обильно пропитанные благовониями, были густо исписаны явно мужским почерком и вид имели весьма многозначительный. Прочтя письмо, Гэндзи без труда догадался, кем оно было написано.

Дама, которая держала перед ним открытую шкатулку с зеркалом, не обратила на листки решительно никакого внимания – мало ли что может читать господин? Однако Кодзидзю по цвету узнала вчерашнее послание, и сердце ее тревожно забилось. Она боялась даже смотреть гуда, где Гэндзи вкушал утреннее угощение. «Наверное, все же это другое письмо, – думала она. – Не может быть… Это слишком ужасно. Неужели госпожа не успела его спрятать?»

Принцесса же, ни о чем не догадываясь, еще спала.

«Ах, какое дитя! – думал Гэндзи. – Разбрасывать такие письма… Л если бы его нашел кто-нибудь другой? Непростительное легкомыслие! Впрочем, я всегда знал – если женщине недостает душевной тонкости, покоя не жди».

После того как Гэндзи уехал, а дамы разошлись, Кодзидзю подошла к принцессе.

– Что вы изволили сделать со вчерашним письмом? – спросила она. – Сегодня утром совершенно такое же письмо я видела в руках у господина.

Ужас охватил принцессу, и новые потоки слез побежали по ее щекам. Нельзя сказать, что Кодзидзю не жалела ее, но, право же, подобная неосмотрительность…

– Куда вы изволили положить письмо? Когда пришли дамы, я покинула вас, дабы не подавать подозрений в том, что нас связывают какие-то тайны. Господин же пришел значительно позже. Я была уверена, что вам удалось спрятать письмо.