Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 3

Через доверенного человека слова принцессы были переданы Государю, и тот, хотя и понимал, сколь это безрассудно, не сумел превозмочь тревоги и однажды под покровом ночи покинул свою обитель. Никого не известив заранее, он внезапно появился в доме на Шестой линии, приведя хозяина его в сильнейшее замешательство.

– У меня не было желания возвращаться в этот суетный мир, – говорит Государь, – но мрак, царящий в моем сердце, все не рассеивается (3), я никак не могу обрести покой и невольно пренебрегаю молитвами. Разумеется, все «исчезает – раньше или позже» (326), но, ежели естественный порядок будет нарушен и она, моя дочь, покинет мир раньше меня, я никогда не прощу себе, что так и не увиделся с ней. Эта досада будет вечно жить в моем сердце. Потому-то я и решился, пренебрегая приличиями…

Монашеское одеяние сообщало облику Государя особое изящество. Не желая привлекать к себе любопытные взоры, он отказался от парадного облачения, приличествующего его сану, и надел простое темное платье, как нельзя лучше оттенявшее нежную прелесть его лица. С завистью на него глядя, Гэндзи не мог удержаться от слез.

– У принцессы нет никакого определенного недомогания, – говорит он, – но она слабеет с каждым днем. Впрочем, это неудивительно, ибо она совершенно не принимает пищи. Мы не ожидали столь высокого гостя, лишь ваша снисходительность… – И, распорядившись, чтобы для Государя положили сиденье возле полога, Гэндзи вводит его в покои.

Принарядив принцессу, дамы помогают ей подняться. Отодвинув скрывающий ее занавес, Государь говорит:

– Я словно ночной монах… Жаль только, что молитвы мои не приносят вам облегчения. Вы хотели видеть меня, и вот я здесь.

Слезы навертываются у него на глазах, принцесса тоже плачет, и силы окончательно изменяют ей.

– Я знаю, мне осталось жить совсем немного, – говорит она. – Прошу вас, пока вы здесь, соблаговолите принять у меня обет.

– Ваше намерение похвально, – отвечает Государь. – Но почему вы так уверены, что жизнь ваша подошла к своему пределу? Тем, у кого впереди долгое будущее, не стоит принимать монашеский сан, ибо, вместо того чтобы обрести успокоение, они могут оказаться вовлеченными в новые заблуждения и в конце концов утратить свое доброе имя. Я бы не советовал вам торопиться…

– Увы, похоже, что отговорить ее не удастся, – замечает он, обращаясь к Гэндзи. – Но если жизни ее действительно грозит опасность, вправе ли мы отказывать ей в том, что может принести хотя бы временное облегчение?

– Принцесса давно уже просит меня об этом, – отвечает Гэндзи, – но я не принимаю ее всерьез, мне кажется, она говорит так по наущению некоего духа, в нее вселившегося.

– Может быть, вы и правы, но нельзя не признать, что намерения у этого духа не такие уж дурные. Она слабеет, скорее всего конец и в самом деле близок. Мы никогда не простим себе, если откажемся выполнить ее последнюю просьбу.

Для Государя не составляло тайны, что надежды, которые он возлагал на брак дочери, не оправдались, что ей так и не удалось пробудить глубокого чувства в сердце супруга, человека, превосходнейшего из всех и безусловно заслуживающего доверия. Государь никогда не упрекал Гэндзи и ничем не обнаруживал своего недовольства, хотя ходившие по миру слухи не могли не уязвлять его самолюбие.

Желание дочери принять постриг заставило его задуматься. В самом деле, не лучше ли воспользоваться этой возможностью? По крайней мере никто не посмеет сказать, что принцесса решилась покинуть супруга, недовольная его холодностью. Разумеется, положение ее уже не будет таким высоким, зато доброе имя останется незапятнанным. Что касается общего устройства ее жизни, то об этом позаботится Гэндзи, на него вполне можно положиться. Главное, чтобы у окружающих не создалось впечатления, будто супруги расстались, питая друг к другу враждебные чувства. Поселить же принцессу Государь предполагал в доме, доставшемся ему по наследству от отца. Это было просторное, красивое жилище, требующее самой незначительной переделки. «Будет лучше, если положение принцессы определится, пока я жив, – думал он, – надеюсь, что супруг не откажется от нее совершенно. Посмотрим, сколь велика его привязанность к ней…»

– Что ж, пожалуй, и в самом деле стоит воспользоваться моим присутствием для того, чтобы, приняв у нее ряд обетов, помочь ей сделать первый шаг по истинному пути, – сказал Государь.

Сердце Гэндзи грустно сжалось: «Неужели это действительно необходимо?» – и прежние обиды преданы были забвению. С трудом скрывая волнение, он прошел за занавес.

– О, зачем хотите вы оставить меня, старика, чьи годы приближаются к концу? Прошу вас, потерпите еще немного, выпейте целебного отвара, скушайте чего-нибудь. Несомненно, ваше решение похвально, но вы слишком слабы, у вас вряд ли достанет сил даже на то, чтобы творить обряды. Не лучше ли сначала окрепнуть?

Но все уговоры были напрасны. «Ну не жестоко ли?» – думала принцесса и, не отвечая, лишь отрицательно качала головой.

В ней ничто не обнаруживало ни малейшего волнения, но Гэндзи смотрел на нее с жалостью, понимая, что сердце ее глубоко уязвлено.

Пока он уговаривал ее отказаться от своего намерения, пока медлил, пытаясь оттянуть решительный миг, ночь начала светлеть.

– Я должен уехать затемно, – сказал Государь и, призвав самых почтенных монахов из тех, что молились в покоях принцессы, повелел приступать… Право, есть ли что-нибудь на свете печальнее этого обряда, особенно когда свершают его над женщиной в самом расцвете лет? Можно ли равнодушно смотреть, как обрезают ее прекрасные волосы?

Гэндзи рыдал, не в силах сдерживаться. А Государь… Третья принцесса была его любимицей, он тешил себя надеждой, что сумеет обеспечить ей прекрасное будущее. Увы, его надежде не суждено было сбыться, по крайней мере в этом мире. Велико было горе Государя, и слезы нескончаемым потоком текли по его щекам.

– Что ж, теперь ничего не изменишь, – сказал он наконец, – пусть жизнь ваша будет безмятежна. Молитесь усердно.

Не успел забрезжить рассвет, как Государь уехал. Принцесса совсем ослабела, казалось, жизнь еле теплится в ней, она даже не смогла проводить Государя взглядом и не сказала ему ни слова на прощание.

– Ах, я словно во сне, – вздыхая, проговорил Гэндзи. – Мысли мои расстроены, боюсь, что я не сумею должным образом высказать вам свою признательность. Ваш приезд пробудил в душе мучительные воспоминания. Постараюсь навестить вас в ближайшее время сам, и тогда…

Призвав приближенных своих, он поручил им проводить Государя.

– Мне всегда казалось, что не сегодня завтра оборвется моя жизнь, – сказал Государь на прощание. – Только жалость к дочери удерживала меня в этом мире, ведь, кроме меня, ей не на кого было опереться, и я боялся, что, оставшись одна, она будет принуждена влачить жалкое существование. В конце концов я решил препоручить ее вашим заботам, хотя и знал, что вам это не по душе. До сих пор я был за нее спокоен. А теперь… Коли жизнь принцессы продлится, ей, в ее новом обличье, вряд ли прилично будет оставаться в столь многолюдном жилище. Можно было бы поселить ее где-нибудь в горной обители, но там ей будет слишком одиноко. Смею ли я надеяться, что вы и впредь не оставите ее своими попечениями и будете заботиться о ней сообразно ее новому положению?

– Вы сомневаетесь во мне? Ах, как мне стыдно, – отвечал Гэндзи. – Право же, я в таком смятении, что мне трудно собраться с мыслями.

Он в самом деле был близок к отчаянию. Незадолго до рассвета злой дух, вселившийся в тело принцессы, обнаружил наконец свое присутствие.

– Теперь вы видите, на что я способна? – возопил он, разразившись диким хохотом. – Как вы радовались, что вам удалось вернуть к жизни ту столь ненавистную мне особу! Только о ней вы и думали, воспламеняя душу мою безумной ревностью! Вот я и пробралась сюда. Но довольно, теперь я ухожу…

Гэндзи содрогнулся от ужаса. «Значит, этот дух продолжает преследовать меня!» – подумал он, и сердце его болезненно сжалось. О, он не должен был разрешать принцессе принимать постриг! Так или иначе, ей стало немного лучше, хотя она по-прежнему была очень слаба и уверенности в благополучном исходе не было.

Дамы, еще не успевшие примириться с новым положением своей госпожи, тем не менее усердно взывали к буддам.

– Пусть хотя бы жизнь ее продлится, – молили они.

Гэндзи лично проследил за тем, чтобы в покоях принцессы постоянно произносились заклинания и творились обряды.