Повесть о Гэндзи (Гэндзи-моногатари). Книга 3
Шрифт:
Несмотря ни на что, Гэндзи был трогательно-нежен с принцессой.
Раньше по любому сколько-нибудь значительному поводу Гэндзи прежде всего призывал к себе Уэмон-но ками, но в последнее время ни разу не послал за ним. Понимая, что люди могут заподозрить неладное, Гэндзи тем не менее упорно избегал встреч с Уэмон-но ками. Ему не хотелось видеть человека, в глазах которого он скорее всего был жалким глупцом, кроме того, он боялся, что ему может изменить самообладание. Поэтому он даже не упрекал Уэмон-но ками за то, что тот давно уже не наведывался к нему.
Впрочем, никто тому не удивлялся, все знали, что Уэмон-но ками нездоров, к тому же в доме на Шестой линии не устраивалось никаких празднеств. И только Удайсё догадывался об истинных причинах. «Все это неспроста, – думал он. – Боюсь, что после того случая, которому я был невольным свидетелем, Уэмон-но
Настала Двенадцатая луна. Чествование Государя-монаха было назначено на один из дней после Десятого, и в доме на Шестой линии воцарилось предпраздничное оживление. Приготовления привлекли сюда даже госпожу Весенних покоев, до сих пор остававшуюся в доме на Второй линии. Нёго тоже жила в те дни в отчем доме. Она снова разрешилась от бремени младенцем мужского пола. Все дети ее были прелестны, и Гэндзи с утра до вечера забавлялся с ними. Так, и преклонный возраст имеет свои преимущества.
На время подготовки музыкантов на Шестую линию переехала и госпожа Северных покоев из дома Правого министра. Прежде чем представить музыкантов Гэндзи, Удайсё долго занимался с ними в восточной части дома, поэтому госпожа Ханатирусато не присутствовала на заключительном музицировании.
Понимая, что отсутствие Уэмон-но ками не только лишит празднество блеска, но и вызовет всеобщее недоумение, Гэндзи отправил ему приглашение.
Однако тот отказался приехать, сославшись на нездоровье. Зная, что никакой определенной болезни у Уэмон-но ками нет, Гэндзи, подумав участливо: «Видно, что-то тяготит его», снова послал к нему гонца.
– Стоит ли отказываться? – стал уговаривать сына Вышедший в отставку министр. – Ваше нежелание участвовать в празднестве может быть превратно истолковано. Вам не так уж плохо, не лучше ли собраться с силами и поехать?
Тут из дома на Шестой линии опять прибыл гонец, и Уэмон-но ками, превозмогая себя, все-таки отправился туда.
Самые знатные гости еще не собрались. Как обычно, Уэмон-но ками ввели в покои Гэндзи и усадили за занавесями, отделявшими внутренние покои от передних.
Невозможно было не заметить болезненной худобы и бледности Уэмон-но ками. Обладая спокойным нравом и нежной, чувствительной душой, он всегда составлял резкую противоположность со своими блестящими, уверенными в себе братьями. Сегодня же он был как-то особенно задумчив, и эта задумчивость чрезвычайно шла к нему. В самом деле, даже Государю трудно найти более достойного зятя. «Нельзя простить лишь одного, – думал Гэндзи, на него глядя, – зачем оба они были так неразумны?» Однако, ничем не выдавая своих истинных чувств, он любезно беседовал с гостем.
– Как давно мы не виделись с вами, – говорит он. – В последнее время я ухаживал за больными и мне недоставало досуга… Дочь Государя-монаха, живущая в моем доме, намеревается торжественно отметить пятидесятилетие отца, но до сих пор слишком многое мешало ей, а тем временем год подошел к концу. Разумеется, об осуществлении наших прежних замыслов теперь не может быть и речи, но мы решили все же, отдавая дань приличиям, поднести Государю скромное, сообразное его званию угощение. Назвать предстоящее чествование празднеством было бы преувеличением. Мне просто хочется представить Государю своих многочисленных внуков. Имея это в виду, я давно уже начал учить их танцам, надеюсь, что мне удастся хоть чем-то порадовать Государя. Боюсь, что, кроме вас, никто не может мне в этом помочь. Поэтому я готов забыть старые обиды и не пенять вам за долгое отсутствие.
Голос Гэндзи звучал вполне искренне, но Уэмон-но ками пришел в такое замешательство, что долго не мог выговорить ни слова, опасаясь невольно выдать себя.
– Я слышал, что вы были весьма встревожены состоянием дорогих вашему сердцу особ, и от всей души сочувствовал вам, – отвечает он наконец. – К сожалению, нынешней весной обострилась давно мучившая меня болезнь ног, и я почти не мог ходить. День ото дня мне становилось хуже, наконец я сделался так слаб, что перестал бывать даже во Дворце, и жил все это время совершенным затворником.
В нынешнем году Государь-монах достиг полного возраста, и отец решил, что нам, более чем кому бы то ни было, подобает воздать ему положенные почести. «Я уже снял чиновничью шапку и без сожаления оставил карету [69] , – заявил он. – Поэтому мне не пристало участвовать в подобной церемонии. Твое звание, конечно, еще ничтожно, но Государь должен
видеть, что твоя признательность ничуть не меньше моей». И как ни велики были мои мучения, я постарался сделать все, что в моих силах. Государь живет уединенно, вдали от мирской суеты, всякий блеск и шум претит ему. Я уверен, что тихая, дружественная беседа придется ему куда больше по душе, поэтому чем меньше времени будет уделено церемониям, тем лучше.69
Я уже снял чиновничью шапку... – Ср. «Хроника поздней Хань» («Хоуханьшу», 25—220): «... тогда снял чиновничью шапку, повесил на восточные ворота и удалился...», а также «Канон почитания предков» («Сяоцзин», V в. до н. э.): «Семидесятилетний старец, отказавшись от должности, оставляет свою должностную карету и отходит от двора».
Трудно было не оценить душевной чуткости Уэмон-но ками, ни словом не обмолвившегося о пышном празднестве, которое устроила в честь Государя Вторая принцесса.
– Так, собственно, и получится, – говорит Гэндзи. – Боюсь только, что, если мы позволим себе пренебречь некоторыми церемониями, люди обвинят нас в недостатке почтительности. Так или иначе, раз и вы, человек, безусловно знающий толк в таких вещах, поддерживаете меня… К сожалению, Удайсё, успешно справляющийся с придворными обязанностями, никогда не обнаруживал склонности к утонченным развлечениям. Между тем Государь из дворца Судзаку по праву считается тонким ценителем изящного. Особенно же он любит музыку и сам является превосходным музыкантом. Правда, теперь он отказался от всего мирского, но тем больше усилий следует нам употребить, дабы порадовать его слух, который стал, наверное, еще изощреннее за годы тихой, уединенной жизни. Я прошу вас вместе с Удайсё заняться подготовкой мальчиков-танцоров, постарайтесь, чтобы они были безупречны во всех отношениях. Так называемым наставникам не всегда можно доверять, даже если свое дело они знают превосходно.
Гэндзи говорил весьма дружелюбно, но, как ни велика была признательность Уэмон-но ками, он не мог справиться со смущением и, немногословно отвечая Гэндзи, только и думал о том, как бы поскорее уйти. К счастью, Гэндзи вопреки обыкновению не задерживал его, и при первой же возможности Уэмон-но ками откланялся.
Перейдя в восточную часть дома, он осмотрел приготовленные Удайсё наряды для музыкантов и танцоров и распорядился, чтобы были сделаны кое-какие поправки. Трудно себе представить, как можно было улучшить и без того совершенное, но тем не менее Уэмон-но ками это удалось. Он в самом деле обладал глубокими познаниями в этой области.
На тот день был назначен предварительный смотр танцам, а как обитательницы женских покоев тоже захотели присутствовать, Гэндзи не пожалел усилий, чтобы порадовать их зрение и слух. Танцоров, которым в день чествования Государя предстояло выступать в красновато-серых верхних платьях и сиреневых нижних, облачили в зеленые верхние платья и красные – нижние. Тридцать музыкантов были в белом. Их поместили на галерее, ведущей к юго-восточному павильону Для рыбной ловли. Появившись из-за холма, они заиграли мелодию «Парение бессмертных в лучах утреннего солнца». В воздухе кружился мелкий снег; казалось, весна «совсем уже близко, в соседнем саду…» (317). Ветки слив, гордые своим нежным убранством, были прекрасны. Хозяин дома устроился за занавесями в передних покоях. Рядом с ним сидели принц Сикибукё и Правый министр. Вельможи более низких рангов разместились на галерее. Поскольку это была лишь подготовка к празднеству, угощение подавалось самое простое.
Четвертый сын Правого министра, третий сын Удайсё и двое внуков принца Хёбукё исполнили танец «Десять тысяч лет». Они были совсем еще малы и трогательно-прелестны. Все четверо принадлежали к знатнейшим столичным семействам, миловидность их лиц, изысканность нарядов и благородное изящество движений вызвали всеобщее восхищение. Впрочем, возможно, зрители были просто слишком пристрастны…
Второй сын Удайсё, рожденный ему То-найси-но сукэ, и внук принца Сикибукё (сын человека, которого прежде называли Хёэ-но ками и который теперь, получив звание Тюнагона, прозывался Гэн-тюнагон) исполнили танец «Желтая кабарга». Третий сын Правого министра выступил в танце «Князь Лин-ван», а старший сын Удайсё – в танце «На согнутых ногах». В заключение юноши и взрослые мужи, к тем же семействам принадлежавшие, исполнили еще несколько танцев, и среди них «Великое умиротворение» и «Радуюсь весне».