Повесть о падающих яблоках
Шрифт:
– Какой там распорядок, – хмыкнула в трубке Кузя, – нажрался, наверное, вчера как скотина?
– Вот именно, как скотина, Кузя, как лошадь…
Кузнецова рассмеялась. Смех у неё остался прежним, звонким и заразительным, но это, пожалуй, всё, что осталось от нашей старосты Кузи Кузнецовой, да ещё неуёмное желание опекать меня.
– Это, потому что ты пьёшь лошадиными дозами, то бишь, вёдрами! Надо же, а? Лошадь…
– Белая лошадь, Лерка, – уточнил я и содрогнулся от отвращения.
– Ты – балда, Жорик! Ты хоть помнишь, сколько лет в этом году исполняется со дня окончания школы? Четвертачок, Жорж!
Слушая
– Кузя, – прервал я повисшую на уши Кузнецову, – а ты не могла бы позвонить попозже, вечером, а ещё лучше – завтра вечером?
– Только и слышу от тебя: Кузя да Кузя, – обиженно отозвалась Лерка, – а я, между прочим, мать двоих детей, один из которых, между прочим, через месяц женится.
– Кузнецова, мать двоих детей, твою! – рявкнул я. – Имей же ты хоть каплю сострадания, а?!
– На тебе твою каплю, захлебнись, – язвительно прошипела Лерка. – Аня в городе, – и бросила трубку…
Похоже, что табун белоснежных лошадок переместился из головы в сердце.
Аня… Аня Смирнова. Третья парта у окна… Чёрная длинная коса и внимательный взгляд серых огромных глаз.
Школьный театральный кружок… Белое платье Амалии (Шиллера ставили – не кого-нибудь!). Я провожал Аню домой после премьеры и нёс какую-то чушь, а она слушала и улыбалась…
Наблюдая, как в стакане с водой растворялись, шипя, две таблетки аспирина, я продолжал вспоминать.
На выпускном вечере Валерка Крючков, вырядившийся в смокинг, спутал все мои планы. Я ведь хотел признаться Ане в любви… А гад Крючков вился вокруг неё весь вечер, не отходя. А потом они и вовсе исчезли куда-то, и рассвет встречать не пошли с нами.
Потом я уехал в Москву, поступать, – и поступил в МГУ – на исторический. Я не пропустил ни одной экспедиции, ни одних раскопок. Домой звонил редко, приезжал ещё реже. От всезнающей Кузнецовой я узнал, что Аня вышла замуж почти сразу после окончания школы за моряка-подводника и уехала с ним на Дальний Восток, что у неё уже двое детей и скоро будет третий…
А мне всё давалось как-то легко. После окончания универа предложили остаться на кафедре, затем – аспирантура, кандидатская, докторская… Женился на коренной москвичке, через три года развёлся…
После смерти матери понял, вдруг, что Москва осточертела мне хуже горькой редьки, всё бросил и вернулся в родной город, где и пребывал по сей день в полной уверенности, что сорок с хвостиком для мужика – не возраст и всё ещё впереди.
Из бывших одноклассников в городе остался только Славка Коростылёв и Кузнецова, встретив которую года три назад, я прошёл мимо. Она, попеняв мне на то, что я зазнался – своих не признаю, (а кто, скажите на милость, мог бы признать в этой необъятной бабище, проныру Кузнецову?) и выложила мне все новости, сообщив между прочим, что у Ани четверо детей. Я тогда ещё подумал, что может, оно и к лучшему, что Аня живёт так далеко. Если Лерка, родив двоих, превратилась в толстую тётку, то что же представляла из себя Аня?
Не скрою, иногда мне очень хотелось увидеться с ней, но с другой стороны, я боялся этой встречи. В моей памяти Аня оставалась всё
той же хрупкой девочкой с длинной чёрной косой, и надругаться над светлым образом этой Ани я бы не позволил никому, даже Ане сегодняшней.Таблетки сделали своё дело – головная боль утихла, только во рту оставался мерзкий привкус вчерашнего пойла. Меня передёрнуло.
Пока я заваривал чай, телефон звонил дважды. Трубку я не снимал, уверенный в том, что это Кузнецова названивает. Попив чайку и почти придя в себя, я с наслаждением вытянулся на диване и, бессмысленно гоняя телеканалы пультом, продолжал вспоминать. Кузнецовская капля сострадания разрослась до невероятных размеров. Я барахтался в водовороте воспоминаний, прокручивая в памяти день за днём из моей бестолковой жизни. Не то, чтобы я считал себя неудачником, нет, просто мне почему-то в очередной раз показалось, что если бы тогда, на выпускном, я набрался смелости и признался Ане в своих чувствах, всё сложилось бы по-другому.
Не пойду я на эту встречу! С кем встречаться? С Кузнецовой? Мне достаточно того, что она звонит каждую субботу. С гадом Крючковым? Или с Аней, которую жизнь наверняка превратила в толстую неряшливую тётку?..
Нет уж, увольте, однокласснички мои дорогие! Не пущу, не позволю грязными ножищами шастать по моему чистому и светлому прошлому. Единственный, кого я искренне хотел бы видеть, так это Славка Коростылёв, но с ним мы можем встретиться и без всяких вечеров встреч.
Размышляя так, я задремал, но вскоре был разбужен телефонным звонком. Чертыхаясь, снял трубку и только хотел осведомиться у Кузнецовой насчёт её деток, они у неё такие же настырные или переплюнули свою мамашу, как тихий женский голос произнёс:
– Алло, Георгий? Это Аня.
Могла бы и не представляться, я узнал бы этот голос из тысячи других женских голосов. Ощущая, как сердце рвануло с места в карьер, я ответил:
– Здравствуй… Здравствуйте… Слушаю Вас.
Нет, я всё-таки безнадёжный кретин… Не так нужно было отвечать ей, не так… А как?..
– Это я, Георгий, Аня Смирнова. Ты не узнал меня? Мне позвонила Лера и сказала, что ты хотел увидеться со мной?
Если бы сейчас Кузнецова попалась мне на глаза, я бы такого ей наговорил! Ах ты, миротворческая сволочь! Старая сводница!
– Аня… Я, собственно говоря…
– Я, наверное, не во время, ты извини. Просто, я улетаю сегодня в Москву, а оттуда во Владивосток. Самолёт в десять вечера. Мы могли бы встретиться в аэропорту, если ты, конечно, не против.
– Я не хочу с тобой встречаться.
Как я смог сказать ей это – ума не приложу.
– Почему? – в её голосе слышалось удивление, смешанное с обидой.
– Потому что это будет предательством по отношению к той Ане, которую я помню.
– Я ничего не понимаю. Какое предательство? – похоже, она совершенно растерялась.
– А тут и понимать нечего. Зачем нам встречаться?
– А ты, оказывается, жестокий человек, Георгий. Зачем вообще люди встречаются? Зачем встречаются бывшие одноклассники, старые друзья?
– Исключительно для того, чтобы напиться. Лучше всего для этой цели подходит пойло под названием «White Horse».
Я бросил трубку. Похмельная лошадка в моей голове проснулась и лихо щёлкнула копытцем в правый висок. Я достал ещё две таблетки аспирина. Вновь зазвонил телефон. Вне себя от злости, я снял трубку и крикнул: