Повесть о прекрасной Отикубо. Записки у изголовья. Записки из кельи (сборник)
Шрифт:
Он то и дело сыпал шутками в этом духе.
Но вот появились его сыновья – господин дайнагон и Самми-но тюдзё вместе с внучком Мацугими.
Канцлер сразу же посадил мальчика к себе на колени, – милое зрелище.
Веранда была слишком тесна для церемониальных нарядов молодых вельмож, и их длинные подолы расстилались по всему полу.
Дайнагон был величественно великолепен. Самми-но тюдзё утонченно красив. Оба они были так хороши, что невольно мне подумалось: отец их канцлер бесспорно взыскан счастьем, но и матушка тоже заслужила в прежних своих рождениях великую награду!
Императрица
Вскоре явился с посланием от государя младший секретарь министерства церемониала. Для него положили подушку в том покое, что примыкает с северной стороны к кладовой, где хранится утварь для трапезы.
На этот раз императрица особенно быстро написала ответ.
Не успели убрать подушку после ухода императорского посла, как явился младший начальник гвардии Тикаёри с письмом от наследника престола к госпоже Сигэйся. Так как веранда боковой галереи уж слишком узка, то подушку для сидения положили на веранде перед главными покоями.
Госпожа Сигэйся прочитала письмо, а после с ним ознакомились по очереди ее родители и сама императрица.
– Пиши скорее ответ, – велел канцлер своей дочери, но она медлила.
– Наверно, ты не пишешь, потому что я смотрю на тебя. А если б ты была одна, наедине с собой, ответила бы сразу, – поддразнил ее канцлер.
Госпожа Сигэйся слегка зарумянилась и улыбнулась.
– Но в самом деле, поторопись же! – воскликнула ее матушка, и она повернулась к нам спиной и начала писать. Супруга канцлера села рядом с ней и стала помогать ей. Госпожа Сигэйся как будто вконец смутилась.
Императрица пожаловала от себя Тикаёри жекский придворный наряд: одежду светло-зеленого цвета с широкими рукавами и хакама. Подарки эти просунули под церемониальным занавесом, Самми-но тюдзё принял их и, как требует этикет, положил посланному на голову. Посланный накинул дареную одежду на плечи и, явно смущенный ее женским воротом, удалился.
Тем временем Мацугими лепетал что-то милое, все восхищались им и забавляли его.
– Недурно было бы выдать его за собственного сынка императрицы, – шутливо заметил канцлер.
«И в самом деле, – с тревогой подумала я, – почему же императрица до сих пор не родила сына?»
Примерно в час Овна, – не успели еще служители крикнуть: «Устлать дорогу!» – как появился император, шурша шелками одежд. Императрица уединилась с ним во внутреннем покое на возвышении, осененном балдахином и огороженном со всех сторон занавесами. Придворные дамы с тихим шелестом уселись в глубине покоя.
В галерее теснилось множество придворных.
Его светлость канцлер призвал служителей собственного двора императрицы и повелел им:
– Принести разных закусок! Всех напоить вином!
И все упились вином. Мужчины и дамы перебрасывались шутками, и каждый был восхищен остроумием собеседника.
На заходе солнца государь изволил пробудиться от сна и призвал к себе дайнагона Яманои. Потом он велел привести в порядок свою прическу и возвратился в свой дворец. Его кафтан «цвета вишни», надетый поверх пурпурных одежд, был облит сиянием заката. Но я благоговейно
умолкаю…Дайнагон Яманои – старший сын канцлера, рожденный от наложницы, не пользовался любовью прочих членов семьи, а ведь он был так хорош собою! Красотой он превосходил своих братьев, и мне было больно слышать, как светские болтуны все время стараются его принизить.
Государя провожали сам господин канцлер и его сыновья: дайнагон Яманои, Самми-но тюдзё и хранитель сокровищницы.
Вскоре фрейлина Ума-но найси явилась сообщить от имени императора, что он ждет императрицу к себе.
– Нет, сегодня вечером я не могу, – отказалась было государыня.
Услышав это, канцлер воскликнул:
– Недопустимый каприз! Ступай сейчас же.
От наследника престола тоже прибывали посланные один за другим. Воцарилась суматоха.
Придворные дамы, посланные императором и наследником престола, чтобы проводить к ним их юных супруг, торопили: «Скорее же, скорее!»
– Сначала проводите мою сестру, – сказала императрица.
– Как, меня первую? Разве это возможно? – возразила госпожа Сигэйся.
– Да, я хочу сама напутствовать тебя, – настаивала императрица.
Этот милый спор невольно будил улыбку.
– Ну хорошо, отправлюсь первой, мне ведь дальше, – уступила наконец Сигэйся.
Вслед за нею изволила отбыть императрица.
Канцлер со своей свитой тоже покинул дворец. Придворные так смеялись его шуткам, что чуть не попадали с мостика между галереями.
105. Однажды слуга, посланный одним придворным…
Однажды слуга, посланный одним придворным, принес мне ветку сливы. Цветы с нее уже осыпались.
К ветке была привязана краткая записка: «Что вы скажете на это?»
Я ответила всего два слова: «Осыпались рано». Придворные, толпившиеся возле Черной двери, принялись скандировать китайскую поэму, из которой я взяла мой ответ:
[На вершине горы Даюй
Сливы давно облетели…]
Услышав об этом, император соизволил заметить: – Это лучше, чем сочинять обычную японскую танку. Умно и находчиво!
106. В последний день второй луны…
В последний день второй луны дул сильный ветер и с потемневших небес летел редкий снежок.
К Черной двери пришел дворцовый слуга и сказал мне:
– Явился к вам с поручением. Господин советник Кинто посылает вам вот это письмо.
На листке для заметок было начертано заключительное двустишие танки:
И на один короткий миг
Слегка повеяло весною.
В самом деле, слова эти отлично подходили к сегодняшней погоде, но как сочинить первую строфу? Я терялась в мыслях…
– Кто находился вместе с господином советником? – спросила я.
– Такой-то и такой-то… – стал перечислять слуга.
Все люди замечательные, стыдно осрамиться в глазах любого из них, но больше всего меня тревожил советник Кинто. Уж ему-то нельзя послать никуда не годные стихи!
Я почувствовала себя одинокой и потерянной. Мне захотелось показать записку императрице, но она удалилась на покой, с нею был император.
Посланный повторял:
– Скорее! Скорее!