Повесть о школяре Иве

— Держи это, — сказал старик, протягивая Иву глиняный кувшин с водой и кусок хлеба и, отдав, поторопился закрыть дверь. Запер замок, что-то проворчал и, вздохнув, ушел.

Когда Ив ставил кувшин на пол, он заметил у стены лопату и деревянные двузубые вилы. Немедля он выкопал в дальнем углу ямку и спрятал туда мешок, забросав землей. Съев хлеб и запив водой, Ив решил поглядеть в дверную щель.

Перед башней оказалась широкая зеленая лужайка, залитая солнечным светом. В дальнем конце ее поблескивала поверхность пруда, окруженного зарослью камыша. Немного поодаль — небольшой фруктовый сад, обнесенный изгородью. За садом видна стена и деревянная крыша дома. Крыша другого пряталась за рядом пирамидальных тополей. Ближе к башне — раскидистый старый дуб. Под его тенью — деревянная скамья.

Первым живым существом, появившимся на лужайке, был худой шелудивый пес, по всей видимости терзаемый клещами. Он то и дело тряс головой, присаживался и, жалобно скуля, беспощадно чесал лапой то одно, то другое ухо. Повторив это несколько раз, он скрылся в кустах. Затем к пруду подошла старая–престарая лошадь, когда-то белая, с провалившейся спиной и кривыми передними ногами, и вошла в камыши. Когда она пятилась оттуда назад, с ее морды капала вода. Отойдя на несколько шагов, она с трудом легла, тяжело вздохнула и, пощипав травы, жевала, щурясь от солнца. Ив догадался, что это была та самая лошадь, которую выбрал барон де Понфор на прощание для рыцаря Рамбера. Такой ее описывал Фромон.

К деревянной колоде у камыша подошел петух, вскочил на край и начал выклевывать что-то из нее, подзывая кур. Те мгновенно примчались, кудахтая и махая крыльями, и начали наперебой тоже клевать. Не обошлось и без драки.

Ни одной человеческой души, ни одного голоса. А судя по солнцу, было не так рано. Ив отошел от двери, нашел какой-то деревянный обрубок, сел на него и задумался. Разыскали ли Проспер и Сюзанна своих? Нашла ли Сюзанна отца Гугона? Если да, то когда кто-нибудь из них сможет прийти сюда? До орлеанского леса отсюда… Да, «до» леса, а сколько «по» лесу? Ив этого не знал Во всяком случае, еще рано ждать: суток не прошло. Хорошо бы, они пришли раньше, чем заявится Клещ, и встретили бы его, поговорив перед этим с Эрменегильдой и Урсулой. Как все это повернется?..

Раздумывая так, Ив, опершись головой на руки, задремал.

Разбудил его женский крик:

— А ну вставай, дохлятина! Чертова кляча!

Ив увидел в щель, как простоволосая старуха в грязном рваном платье изо всей силы била ногой в бок старую лошадь. Наконец лошадь поднялась и, низко опустив голову и еле передвигая ноги, побрела в сторону построек.

«Какое скучное место! — подумал Ив — И люди старые, и животные».

Что это?! Ив уперся руками в дверь, прижал лицо к щели. Из-за тополей вышла Урсула. Да, да, это была она — старенькая, горбатая, в белой головной повязке.

Она вела под уздцы мула. На нем боком на седле с высокой спинкой, обитой малиновым сукном, с подлокотниками и подножкой, сидела, как в кресле, Эрменегильда в длинной белой шелковой тунике, расшитой золотой нитью по краям круглого выреза у шеи и по подолу. Что с ней? Ив был удивлен. Как она изменилась! Щеки впали, румянец исчез. Худенькая белая рука щитком закрывала глаза от солнца. Темные распущенные волосы еще больше подчеркивали бледность и худобу ее лица.

Урсула остановила мула у скамьи под дубом и торопливо стала помогать Эрменегильде слезть с седла Опираясь на плечо Урсулы, Эрменегильда медленно дошла до скамьи и села. Урсула села рядом.

Эрменегильда сидела с закрытыми глазами. Потом положила голову на плечо кормилицы и задремала. Урсула гладила ее волосы рукой и тихо напевала что-то.

Иву стало жаль грустную, видно, очень одинокую девушку. Ему захотелось стучать в дверь, кричать, бежать к ней. И тут же он с горечью понял, что это бессмысленно. Что может сделать он, простой виллан, в своем положении? Чем помочь ей и чем утешить? Он долго стоял, прижавшись лицом к щели. Видел, как шел один из вчерашних слуг с высокой корзиной за спиной и, проходя мимо дуба, снял шляпу и низко поклонился своей госпоже. Видел, как Эрменегильда подняла голову, как Урсула взяла ее под руку и повела к тополям. Мул щипал траву. Урсула крикнула ему, и он покорно пошел вслед за ними…

Тень от дуба стала длиннее, а листья его порозовели, как порозовели и барашки облаков. Большое курчавое облако на западе вспыхнуло золотистым пламенем. Ив был настолько поглощен мыслями об Эрменегильде, что не заметил, как день потух, как сменились караульщики, и пришел в себя, только когда старик, ворча, затеребил замок на двери. Тогда он отошел. Потом взял у старика воду и хлеб, но есть не стал, а сел на деревянный обрубок и снова стал думать все о том же — о грустной и жалкой судьбе одинокой девушки. В ту минуту, когда старик еще ворчал, запирая замок, Ив услышал голос Урсулы. Она что-то тихо говорила Антуану. Ив поднялся, осторожно подошел к двери, приложил ухо к щели.

— Кто проболтался, понять не могу, — говорила Урсула. — А сейчас послала тебя разыскать и спросить, кто заперт в башне.

— Роже, наверно. Вот болтун окаянный! Вечно лезет, куда не спрашивают! А я разве могу сказать? Сир Рамбер узнает, — со свету меня сживет.

— А она, сердобольная, всех жалеет. Жаль мне ее, вот как жаль!

Голос Урсулы дрогнул.

— Сохрани ее, пресвятая Мария! Поди скажи, что меня не нашла, да и всё. Час теперь поздний, а завтра утром сир Рамбер приедет, сам и распорядится. Так и скажи: меня, мол, нет.

Так тихо разговаривали они у башни, потом голоса их стали удаляться и смолкли.

Близко от двери промелькнули летучие мыши, четко видные на фоне потухающего неба с яркой вечерней звездой. Над прудом поднялся туман, спрятал камыш, садик, тополи. Дуб со скамьей потонули в сумраке.

Ночь…

Ив долго не мог уснуть. Не покидала мысль об Эрменегильде. Он не может не думать о ней, не видеть ее. Что это — любовь? Глупая мысль! Кто простит ему, простому виллану, любовь к знатной девице? Никто, ни свои, деревенские, ни знатные… Домогаться свидания с ней — опозорить ее, спасшую ему жизнь. Ни за что! Как после этого смотреть в глаза людям? Нет и нет! В короткие минуты полусна наплывал образ плачущей девушки в белой с золотом тунике и наклоняющееся над ней злое лицо Клеща. Ив просыпался. Ему мерещился свет, промелькнувший в бойнице, и снова полузабытье. Ив хочет подняться и не может — чья-то рука давит к земле. Он просыпается оттого, что кто-то зовет его. Озирается, прислушивается…

И ночь, беспросветная ночь будет длиться бесконечно. И нет сил уснуть. И все та же неуемная мысль…

Под самое утро Ив так крепко уснул, что Антуан еле растолкал его. Ив приподнялся на руках и зажмурился от яркого потока дневного света из открытой двери.

— Вот, держи, — сердито проворчал старик и, ткнув пальцем в кувшин, ушел.

Створка двери, словно вторя ему, злобно проскрипела.

Ив подошел к щели. Утро было ясное, солнечное. Лужайка пустая. Петух пропел где-то далеко. Ив подходил и уходил от двери, пил воду, ел хлеб и опять подходил, смотрел на лужайку. Никого. Прошло много времени. Солнце стояло высоко, скоро полдень. Где же рыцарь Рамбер?

Ив сел на деревянный обрубок. Под потолком однообразно, жалобно пищали голодные птенцы. Их мать то и дело улетала и прилетала. Ив дремал, и слышался ему откуда-то издалека непривычный для этого места шум — говор, шаги, будто идет много людей. Всё ближе, ближе. Вырывается громкий окрик:

— Оэ! Кто там живой! Оэ!..

Ив бросился к щели. Увидел, как стайка воробьев брызнула из сада, и тотчас у изгороди появились один за другим люди в крестьянской одежде, кто с алебардой, кто с копьем, кто с топором, а кто с вилами. Всех — больше десяти человек, и с ними верхом на лошади женщина с луком зa спиной. Остановились у изгороди. Трое, те, что с алебардами, пошли дальше к домам. Еще подошло человек десять. Стояли толпой вокруг женщины. Они оглядывались по сторонам, рассматривали всё вокруг, прикрывая глаза рукой от солнца. Женщина поднялась на стременах и, обратившись лицом к башне, указала на нее рукой.