Повесть о Сонечке
Шрифт:
Ново-Девичьего кладбища уже нет, и той окраины уже нет, это теперь центр города. Хрустальный крест, не сомневаюсь, стоит и сияет на другом кладбище, но что сталось с его соседом, простым дубовым крестом?
========
Володя, как я, любил все старое, так же поражая каждое окружение ?новизной? своих мнений и так же ставя эту новизну в кавычки - усмешки. Старое - но по юному. Старое - но не дряхлое. Этого достаточно было, чтобы его не понимали ни ревнители старого мира, ни нового. Старое но по-своему, бывшее - по еще никогда не бывшему. Еще и потому ему было так хорошо со мной, и еще в первую встречу у развязно-р?кой и-н?гой дамы я заметила на его руке большой
– Нет, М. И., не фамильный - купил случайно, потому что мои буквы: В. А. (Пауза.) А 3ский свой начищает мелом.
– - И не знает, что там написано, потому что он китайский. А вы не находите, что мелом - как-то мелко?
– Я своего мелом не натираю, я люблю, когда серебро - темное, пусть ,будет темным - как его происхождение.
(?А 3ский - свой?..., то есть - мой, и Володя это - знал.) Этот мел тут же обернулся девятистишием:
Сядешь в кресла, полон лени. Стану рядом на колени До дальнейших повелений.
С сонных кресел свесишь руку. Подыму ее без звука, С перстеньком китайским - руку.
Перстенек начищен мелом. Счастлив ты? Мне нету дела! Так любовь моя велела.
(Это ?мне нету дела? я потом, в саморучной книжке стихов к нему, которую ему подарила, разбила на: мне нет - удела...)
Юрию 3.
– серебряный китайский, Павлику А.
– немецкий, чугунный с золотом, с какого-нибудь пленного или убитого - чугунные розы на внутреннем золотом ободе: с золотом - скрытым, зарытым. При нем - стихи:
Дарю тебе железное кольцо: Бессонницу - восторг - и безнадежность. Чтоб не глядел ты девушкам в лицо, Чтоб позабыл ты даже слово - нежность.
Чтоб голову свою в шальных кудрях Как пенный кубок возносил в пространство, Чтоб обратило в угль - и в пепл - и в прах Тебя - сие железное убранство.
Когда ж к твоим пророческим кудрям Сама Любовь приникнет красным углем, Тогда молчи и прижимай к губам Железное кольцо на пальце смуглом.
Вот талисман тебе от красных губ, Вот первое звено в твоей кольчуге Чтоб в буре дней стоял один - как дуб, Один - как Бог в своем железном круге.
(Москва, март 1919 г.)
========
Судьбы китайского я не знаю (знаю только: я первая подарила ему кольцо!), судьба чугунного следующая:
Время шло. Однажды приходит - кольца нет. ? Потеряли??
– ?Нет, отдал его распилить, то есть сделать два.(Павлик, это будет меньше!) Два обручальных. Потому что я женюсь - на Наташе.? ?Ну, час вам добрый! А стихи - тоже распилили надвое??
Потом - мы уже видались редко - опять нет кольца. ? Где же кольцо, Павлик, то есть полукольцо??
– ?М. И., беда! Когда его распилили - оба оказались очень тонкими, Наташино золотое сразу сломалось, а я ходил в подвал за углем и там его закатил, а так как оно такое же черное...?
– ?То давно уже сожжено в печке, на семейный суп. Роскошь все-таки - варить пшено на чугунных военнопленных розах, мной подаренных!?
О судьбе же Володиного - собственного - речь впереди.
Кроме кольца у Володи из старины еще была - пистоль, ?гишпанская пиштоль?, как мы ее называли, и эту пистоль я, из любви к нему, взяла в свое Приключение, вручила ее своей (казановиной) Генриэтте:
– Ах, не забыть гишпанскую пиштоль, Подарок твой!
Потому что эту ?пиштоль? он мне на Новый Год принес и торжественно вручил - потому что он, как я, не мог вынести, чтобы другому вещь до страсти нравилась и держать ее у себя.
Эту пиштоль мне в России пришлось оставить, зарыть ее на чердаке вместе с чужой мальтийской шпагой, о которой речь впереди,
вернее - тело ее осталось в России, душу ее я в Приключении перевезла через границу - времени и зримости.К этому Новому Году я им всем троим вместе написала стихи:
Друзья мои! Родное триединство! Роднее чем в родстве! Друзья мои в советской - якобинской Маратовой Москве!
С вас начинаю, пылкий Аский, Любимец хладных Муз, Запомнивший лишь то, что - панны польской Я именем зовусь.
И этого - виновен холод братский, И сеть иных помех! И этого не помнящий - 3ский! Памятнейший из всех!
И наконец - герой меж лицедеев От слова бытиJ Все имена забывший - Ав! Забывший и свое!
И, упражняясь в старческом искусстве Скрывать себя, как черный бриллиант, Я слушаю вас с нежностью и грустью, Как древняя Сивилла - и Жорж Занд.
Вот тогда-то Володя А. и принес мне свою пиштоль - 1 го января 1919 года.
К этому Новому Девятнадцатому Году, который я вместе с ними встречала, я Третьей Студии, на этот раз - всей, подарила свою древнюю серебряную маску греческого царя, из раскопок. Маска - это всегда трагедия, а маска царя - сама трагедия. Помню - это было в театре - их благодарственное шествие, вроде Fackelzug'a4, который Беттине устроили студенты.
========
...Как древняя Сивилла - и Жорж Занд...
Да, да, я их всех, на так немного меня младших или вовсе ровесников, чувствовала сыновьями, ибо я давно уже была замужем, и у меня было двое детей, и две книги стихов - и столько тетрадей стихов!
– и столько покинутых стран! Но не замужество, не дети, не тетради, и даже не страны - я помнить начала с тех пор, как начала жить, а помнить - стареть, и я, несмотря на свою бьющую молодость, была стара, стара, как скала, не помнящая, когда началась.
Эти же были дети - и актеры, то есть двойные дети, с единственной мечтой о том, что мне так легко, так ненужно, Так само далось - имени.
– О, как я бы хотел славы! Так, идти, и чтобы за спиной шепот: ?Вот идет Аский!?
– Да ведь это же барышни шепчут, Павлик! Неужели - лестно?! Я бы на вашем месте, внезапно обернувшись и пойдя на них, как на собак: ?Да, Аский! а дальше??
Им, кроме Володи, я вся - льстила. Я их - любила. Разница.
========
Звериной (материнской) нежности у меня к Володе не было - потому что в нем, несмотря на его молодость, ничего не было от мальчика - ни мальчишеской слабости, ни мальчишеской прелести.
Чары в нем вообще не было: норы не было, жары и жара не было, тайны не было, загадки не было - была задача: его собственная - себе.
Этому не могло быть холодно, не могло быть голодно, не могло быть страшно, не могло быть тоскливо. А если все это было (и - наверное было), то не мое дело было мешать ему, нежностью, превозмогать холод, голод, страх, тоску: расти.
Была прохладная нежность сестры, уверенной в силе брата, потому что это ее сила, и благословляющей его на все пути. И - все его пути.
========
Была Страстная Суббота. Поздний вечер ее. Убитая людским и дружеским равнодушием, пустотой дома и пустотой сердца (Сонечка пропала, Володя не шел), я сказала Але: - Аля! Когда люди так брошены людьми, как мы с тобой - нечего лезть к Богу - как нищие. У него таких и без нас много! Никуда мы не пойдем, ни в какую церковь, и никакого Христос Воскресе не будет - а ляжем с тобой спать - как собаки!
– Да, да, конечно, милая Марина!
– взволнованно и убежденно залепетала Аля, - к таким, как мы. Бог сам должен приходить! Потому что мы застенчивые нищие, правда? Не желающие омрачать его праздника.