Повесть о Сонечке

– И вы, такая маленькая, младшая, должны...

– Именно потому, что такая маленькая. Мне, не-красавице, мало нужно, а красавицам - всегда во всех сказках - много нужно. Не могут же они одеваться - как я!

(Белая блузка, черная юбка или белое платьице - в другом ее не помню.)

Однажды в какой-то столовой (воблиный суп с перловой крупой, второе сама вобла, хлеба не было, Сонечка отдала Але свой) она мне их показала - сидели за столиком, ей с высоты английских шей кивнули (потом она к ним побежала) - голубоглазые, фарфоровые, златоволосые, в белых, с выгибом, великокняжнинских шляпах...

– Гляди, Алечка, видишь - эти две дамы. Это мои сестры. Правда, они - красавицы?

– Вы - лучше.

– Ах ты, дитя мое дорогое! Это тебе лучше, потому что ты меня любишь.

– Я потому вас люблю, что вы лучше всех.

Ребенок, обезоруженный ребенком, смолк.

========

Повинуясь, очевидно, закону сказки - иначе этого, с моей страстью к именам, не объяснишь - я так и не спросила у нее их имен. Так они у меня и остались - сестры. Сестры - Золушки.

========

Мать помню как Сонечкину заботу. Написать маме. Послать маме. Должно быть, осталась в Петербурге, откуда родом была сама Сонечка. Недаром ее ?Белые Ночи?.
– Я же знаю, Марина, я сама так ходила, сама так любила... Когда я в первый раз их прочла... Я никогда не читала их в первый раз! Только я в ?Белых ночах?, не только она, но еще и он, тот самый мечтатель, так никогда и не выбравшийся из белой ночи... Я ведь всегда двоюсь, Марина, не я - двоюсь, а меня - два, двое: даже в любви к Юре: я - я, и я - еще и он, Юра: все его мысли думаю, еще не сказал - знаю (оттого и не жду ничего!) - мне смешно сказать: когда я - он, мне самой лень меня любить... Только с Вами, Марина, я - я, и - еще я. А верней всего, Марина, я все, кто белой ночью так любят, и ходят, и бродят... Я сама - белая ночь...

Обнаружила я ее Петербург сразу, по ее ?худо? вместо московского ?плохо?.

– А это очень худо?

– Что?

– Говорить ?худо?, - и сама смеется.

– Для вашего худа, Сонечка, одна рифма - чудо.

Кто и откуда, Милое чудо?

Так возникла Розанэтта из моей ?Фортуны? (Лозэна), так возникла вся последняя сцена ?Фортуны?, ибо в этом: ?Кто и откуда??
– уже весь приказ Розанэтте (Сонечке) быть, Розанэтте, дочке привратника, которая:

...Я за последней волею прислана. Может, письмо Вам угодно оставить родным, Может быть, локон угодно отрезать на память. Все, что хотите - просите! Такой уж день: ВсJ Вам позволено нынче!

О, какая это была живая Сонечка, в этом - все, говоримом за час перед казнью, в этом часе, даримом и творимом, в этом последнем любовном и последнем жизненном часе, в предсмертном часе, вмещающем всю любовь.

В этом - Розанэтта - имени.

========

(Сонечка! Я бы хотела, чтобы после моей повести в тебя влюбились - все мужчины, изревновались к тебе - все жены, исстрадались по тебе - все поэты...)

========

Началась Сонечка в моих тетрадях с ее жалобного, в первый приход ко мне, возгласа:

– О, Марина! (Эта умница ни разу не назвала меня ?Ивановна?, как с ?Белыми Ночами?, сразу второй (тысячный) раз.
– Как я бы вашу Даму в ?Метели?
– сыграла. Как я знаю каждое движение, каждую интонацию, каждый перерыв голоса, каждую паузу - каждое дыхание... Так, Марина, как я бы - ее никто не сыграет. Но я не могу - я такая маленькая...

Не ростом - не только ростом - мало ли маленьких!
– и маленькость ее была самая обыкновенная - четырнадцатилетней девочки - ее беда и прелесть были в том, что она этой четырнадцатилетней девочкой - была. А год был - Девятнадцатый. Сколько раз - и не стыжусь этого сказать - я за наш с ней короткий век жалела, что у нее нет старого любящего просвещенного покровителя, который бы ее в своих старых руках держал, как в серебряной оправе... И одновременно бы ею, как опытный штурман, правил... Моей маленькой лодочкой большого плаванья... Но таких в Москве Девятнадцатого года - не было.

(Знаю, знаю, что своей любовью ?эффект? ?ослабляю?, что читатель хочет сам любить, но я тоже, как читатель, хочу сама любить, я, как Сонечка, хочу ?сама любить?, как собака - хочу сама любить... Да разве вы еще не поняли, что мой хозяин - умер и что я за тридевять земель и двудевять лет - просто - вою?!)

...Ни малейшего женского кокетства. Задор - мальчишки (при предельно-женственной, девической, девчонческой внешности), лукавство - lutin8. Вся что немцы называют ?Einfall?9. (Сонечка, я для тебя три словаря граблю! Жаль, английского не знаю - там бы я много для тебя нашла. А - в испанском!..)

Ряд видений: Наташа Ростова на цветочной кадке: ?Поцелуйте куклу!?... Наташа Ростова, охватив колена, как индус, как пес, поющая на луну, пением уносимая с подоконника... Огаревская Консуэла, прощающаяся с герценовской Наташей у дилижанса... Козэтта с куклой и Фантина с Козэттой... Все девические видения Диккенса... Джульетта... Мирэй... Миньона, наконец, нет, даже он: Mignon, - тот мальчик арфист, потом ставший Миньоной, которого с какой-то своей Wanderung10 привел домой к матери юноша, ставший - ГJте.

(Знаю, что опять ничего не даю (и много - беру), однажды даже вычеркнула это место из рукописи, но они меня так теснят, обступают, так хотят через Сонечку еще раз - быть...)

Но главное имя - утаиваю. И прозвучит оно только в стихах - или нигде.

И вот, потому что ни одной моей взрослой героиней быть не могла - ?такая маленькая?
– мне пришлось писать маленьких. Маленьких девочек. Розанэтта в ?Фортуне?, девчонка в ?Приключении?, Франческа в ?Конце Казановы?
– все это Сонечка, она, живая, - не вся, конечно, и попроще, конечно, ибо, по слову Гейне, поэт неблагоприятен для театра и театр неблагоприятен для поэта - но всегда живая, если не вся - она, то всегда - она, никогда: не-она.

А один свой стих я все-таки у нее - украла: у нее, их не писавшей, в жизни не написавшей ни строки, - я, при всей моей безмерной, беспримерной честности - да, украла. Это мой единственный в жизни плагиат.

Однажды она, рассказывая мне о какой-то своей обиде:

– О, Марина! И у меня были такие большие слезы - крупнее глаз!

– А вы знаете, Сонечка, я когда-нибудь это у вас украду в стихи, потому что это совершенно замечательно - по точности и...

– О, берите, Марина! Все, что хотите - берите! Все мое берите в стихи, всю берите! Потому что в ваших руках все будет жить - вечно! А что от меня останется? Несколько поцелуев...

И вот, три года спустя (может быть, кто знает, день в день) стих:

В час, когда мой милый брат Миновал последний вяз (Вздохов мысленных: ?Назад?) Были слезы - больше глаз.

В час, когда мой милый друг Огибал последний мыс (Вздохов мысленных: ?Вернись!?) Были взмахи - больше рук.

Руки прочь хотят - от плеч! Губы вслед хотят - заклясть! Звуки растеряла речь, Пальцы растеряла пясть.

В час, когда мой милый гость...
– Господи, взгляни на нас! Были слезы больше глаз Человеческих - и звезд Атлантических...