Повесть о старых женщинах
Шрифт:
— Был бы сейчас целехонек! — с намеком повторила Констанция.
Заметив, что Софья неизвестно почему хранит молчание, доктор Стерлинг сообразил, что между сестрами есть какие-то трения, и перевел разговор. Одним из великих достоинств доктора было то, что он никогда не переводил разговора, затеянного пациентом, если того не требовали медицинские соображения.
— Я только что встретил в городе Ричарда Пови, — заметил он. — Он просил меня передать вам, что заглянет через часок, чтобы прокатить вас. У него новый автомобиль — он пытался запродать его мне, да не вышло.
— Очень мило со стороны Дика, — сказала Констанция. — Но в такой день мы, право же, не…
— В таком случае считайте, что это предписание врача, — ответил доктор. — Я обещал Дику, что буду настаивать на прогулке. Такая погода редко выдается даже в июне. Пыль прибило
— Ах, доктор, я вам слово — вы мне десять, — пробормотала Констанция, на этот раз не очень довольная его тоном.
После размолвки с Софьей в Бакстоне Констанция всегда была склонна, по выражению самого доктора Стерлинга, «наводить критику». В тот раз Софья в известном смысле предала доктора. Об этом Констанция со всей откровенностью поговорила с доктором, и он не без шутливости упрекнул пациентку в «суровости». Однако облачко так и не рассеялось, и, как следствие, Констанция не без некоторой предвзятости оценивала поведение врача.
— У Дика для вас сюрприз! — добавил доктор.
Дик Пови, немного придя в себя после смерти отца, устроился в Хенбридже агентом по продаже велосипедов. Он навсегда остался хромым и всюду ходил с толстой палкой. Велосипеды принесли ему успех, он переключился на автомобили, и здесь дела пошли успешно. Сперва то, что он рекламирует свое дело в Пяти Городах, вызвало оторопь. По общему, не слишком четкому ощущению, то, что его матушка была пьяницей, а отец — убийцей, лишало Дика Пови права на существование. Однако, оправившись от удивления после того, как в «Сигнале» появилось объявление о фирме Дика Пови, в округе вполне резонно рассудили, что нет никаких причин, почему бы Дик Пови не мог торговать велосипедами, как любой человек с нормальными родителями. Теперь Дик, как считалось, быстро богател. Говорили, что он изумительно водит автомобиль — одновременно и смело и осторожно. Несколько лет назад он однажды вывез сестер в окрестности Снейда, где они подышали свежим воздухом. Его внимание и заботливость произвели на них большое впечатление, и с тех пор вполне естественного предрассудка против такой новомодной штуки, как автомобиль, у них как не бывало. Впоследствии Дик время от времени катал их в автомобиле. К Констанции он относился с большим восхищением, основанным на его благодарности по отношению к Сэмюелу Пови. Что касается Софьи, он всегда повторял, что она может служить украшением любого авто.
— Вы, надо думать, не слыхали о его новой идее? — улыбаясь, спросил доктор.
— О какой? — безразлично ответила Софья.
— Он собирается заняться воздухоплаванием. Он вроде бы уже один раз летал на воздушном шаре.
Констанция неодобрительно почмокала губами.
— Однако не в этом сюрприз, — добавил доктор, глядя в пол и продолжая улыбаться. Он сидел на табурете перед фисгармонией и, сохраняя на лице маску лучезарного веселья, размышлял про себя: «Чем дальше, тем труднее расшевелить этих старушек. Поговорю-ка с ними о Федерации».
Под названием Федерации был известен план слить все Пять Городов в один город, который стал бы двенадцатым по величине в королевстве. В Берсли этот план вызвал ярость, ибо в нем не усмотрели ничего, кроме стремления изничтожить славный город ради вящего процветания Хенбриджа. Хенбридж и без того, с помощью проносившихся туда-сюда каждые пять минут электрических трамваев, лишил Берсли двух третей розничного торгового оборота, о чем свидетельствовал и постепенный упадок Площади, и в Берсли никто не собирался проглотить оскорбление и превратиться в обычное предместье Хенбриджа. Берсли падет только в бою. Обе сестры были непримиримыми противницами Федерации. Будь у них возможность, они отправили бы федератов на дыбу. Софья с особенным пылом приняла сторону родного города, в котором столь долгое время отсутствовала. И когда доктор Стерлинг хотел, прибегнув к целебному средству, «вывести сестер из себя», ему достаточно было только упомянуть Федерацию — гончие тут же бросались вслед за зайцем. Но на этот раз доктор потерпел неудачу с Софьей и лишь отчасти преуспел с Констанцией. Когда он сообщил, что на вечер намечено собрание жителей Берсли и что Констанция как налогоплательщица должна пойти и проголосовать, если искренне болеет за дело, в ответ доктор услышал только маловразумительное бормотание на тот предмет, что Констанция,
пожалуй, останется дома. Неужели доктор забыл о смерти Снежка? В конце концов доктор принял серьезный вид, выслушивал их жалобы и, кивая головой, смотрел в пространство, обдумывая каждый симптом. Потом, справившись, где они намерены провести лето, он ушел.— Ты его не проводишь? — прошептала Констанция Софье, которая обменялась с доктором рукопожатием на пороге гостиной. Ввиду ишиаса Констанции, хозяйственными делами занималась Софья. Передав ей все дела, Констанция впервые в жизни впала в апатию.
Софья покачала головой. Поколебавшись, она подошла к Констанции и протянула ей на ладони скомканную телеграмму.
— Прочти! — сказала Софья.
Выражение ее лица испугало Констанцию, которая постоянно ждала новых тревог и неприятностей. Констанция с трудом разгладила листок и прочла: «Мистер Джеральд Скейлз опасно болен. Находится по адресу Манчестер, Динсгейт 49, м-р Болдеро».
На протяжении всего невыразимо утомительного и совершенно ненужного визита доктора Стерлинга (и зачем он явился именно сегодня, ведь обе они здоровы!) Софья сжимала телеграмму в руке, а про себя повторяла то, о чем сообщалось в телеграмме. Она не опустила головы, спокойствие было на ее челе. Она ни намеком не показала, что произошел взрыв, — а ведь это действительно был взрыв. Констанцию поразило самообладание Софьи, не укладывавшееся в рамки ее понимания. По убеждению Констанции, бедам не будет конца — они будут все множиться и множиться, пока смерть не положит им предел. Сперва ужасные огорчения из-за прислуги, потом плачевная смерть и похороны Снежка, а теперь, пожалуйста, возникает Джеральд Скейлз! Как резко изменилось направление их мыслей! Фокусы прислуги — пустяк, смерть собаки — пустяк. Но вот появление Джеральда Скейлза!.. Отсюда могли проистекать такие последствия, которых лучше не называть, столько горестей они могут принести. Констанция лишилась дара речи и видела, что то же произошло и с Софьей.
Конечно, этого не могло не случиться. Люди навсегда не исчезают. Приходит время, и тайное становится явным. Так теперь думала Софья.
Она никогда не позволяла себе задумываться о том, что случится, если объявится Джеральд. Она отмахивалась от этих мыслей и была готова поверить, что покончила с ним раз и навсегда. Она забыла Джеральда. Прошли годы, многие годы, с тех пор как он перестал тревожить ее душу. «Конечно, он умер, — убеждала себя Софья. — Невероятно, чтобы он остался в живых и ни разу не появился. Если бы он был жив и узнал бы, что я разбогатела, он, конечно же, пришел бы ко мне. Нет-нет, он наверняка умер!»
А он не умер! Короткая телеграмма совершенно ошеломила ее. Жизнь ее текла спокойно, размеренно, монотонно. И вот внезапно, без предупреждения она брошена в неописуемый хаос! Софья вправе была считать, что хлебнула на своем веку горя, и даже больше, чем следует. Но под конец ее жизни ей, видимо, предстоял такой же ужас, как и в начале. Само существование Джеральда Скейлза угрожало ей. И сильнее высших соображений на нее подействовал этот удар наотмашь. Можно было бы изобразить судьбу как трусливую тварь, которая с размаху ударила по лицу эту стареющую женщину, но с ног ее не сбила. Софья покачнулась, но удержалась на ногах. Стыд, невыносимый стыд, от которого закипает кровь, вызывала бессердечная судьба, которая так обошлась с отважной и беззащитной женщиной.
— Софья! — простонала Констанция. — Что же стряслось?
Губы Софьи искривились от возмущения. Под этой маской скрывала она страдание.
Она не видела Джеральда тридцать шесть лет. Ему, верно, уже за семьдесят, и вот снова на нее навлекает позор он — фальшивая монета! Чем занимался он эти тридцать шесть лет? Ведь он уже немощный старик! Хорошенькое должно быть зрелище! И он лежит в Манчестере, в двух часах езды отсюда!
Какие бы чувства ни обуревали Софью, нежности в ее душе не было. Придя в себя после удара, она, в основном, испытывала страх. Будущее пугало ее.
— Как ты поступишь? — спросила Констанция сквозь слезы.
Софья, глядя в окно, постукивала йогой.
— Ты должна к нему поехать? — справилась Констанция.
— Конечно, должна! — ответила Софья.
Мысль об этом была ей отвратительна. Она старалась об этом не думать. Софья не чувствовала себя обязанной ехать. С какой стати? Джеральд для нее пустое место, у него нет на нее никаких прав. В это Софья искренне верила. И все же она знала, что поехать должна. Она знала, что иначе поступить невозможно.