Повесть о суровом друге

– Вась, что это такое?

– Афишка против царя.

– Что ты хочешь с ней делать?

Вместо ответа Васька поднял ржавый гвоздь и, отобрав у меня афишку, выколол глаза царю.

– Вот что буду делать, - проговорил он со злостью и хотел порвать ее, но я вовремя остановил его:

– Постой, не надо, лучше мы Сеньке-колбаснику на забор прилепим!

– Царю бы подкинуть, - сказал Васька.

– Давай! И напишем сбоку: «Царь - собака».

Мы уселись на лавочке и стали шептаться, обдумывая, как подкинуть царю афишку.

Вдруг мы заметили, как во тьме какой-то человек подкрался к землянке, постучал в окно и, подождав, пока отзовутся, негромко спросил:

– Сапожник Анисим здесь живет?

Мы притаились. Из землянки послышался голос Анисима Ивановича:

– Здесь, что надо?

– Поклон от Павла, пришел за сапогами, - проговорил неизвестный.

– Готовы сапоги, заходи, - ответил Анисим Иванович.

Не замечая нас, человек прошел мимо. Скрипнула калитка, и стало тихо. Мне показалось, что я узнал человека из Богодуховской балки.

Сказать об этом Ваське я не успел. На улице снова послышались шаги. Еще один человек подошел к домику, и разговор про какого-то Павла и про сапоги повторился. Когда и этот скрылся в темноте, Васька шепнул мне:

– Сиди тихо, это подпольщики.

Я удивился: зачем подпольщики идут в землянку к Анисиму Ивановичу, если там и пола-то нет - одна земля, подмазанная глиной с кизяком?

Скоро через дорогу к землянке прошел мой отец, за ним однорукий механик Сиротка. Потом показался во тьме высокий рабочий-китаец. А когда с гармошкой на плече явился гость с Пастуховки, я понял, что в землянке сошлись рабочие. Не терпелось поглядеть, что они там делают, и я потянул Ваську в землянку.

Едва мы вошли, Анисим Иванович выпроводил нас, но я успел заметить того, с кудлатой черной бородкой. Понравился он мне: глаза хитрущие, а зубы белые и веселые, как у цыгана.

– Вам тут, хлопцы, делать нечего, - сказал мой отец, подталкивая нас в спины, - Ленька, ты марш спать, а Вася...

Отец о чем-то пошептался с ним, и Васька вышел. Я узнал потом, что отец велел ему покараулить возле хаты. Если появится городовой, нужно запеть громко: «Во субботу, день ненастный...»

Ни о каком сне не могло быть речи.

– Вась, можно, я с тобой подежурю?

– Смотри только, чтобы тихо...

Мы притаились у забора и стали наблюдать.

– Вась, а кто этот, с бородкой?

– Подпольщик из Луганска. Он знаешь какой смелый? Против царя идет.

Против царя! Вот кого я с Васькой охраняю! Значит, я тоже иду против царя. Если бы рыжий Илюха узнал, он бы помер от зависти.

На землю спустилась ночь, но мне не было страшно. Даже хотелось, чтобы поскорее пришел городовой и мы с Васькой запели во весь голос: «Во субботу, день ненастный...» Я напрягал зрение, вглядывался в темноту, но никого нигде не было.

Прошло много времени, я озяб, но не уходить же домой, если до смерти хочется послушать, о чем говорят в землянке!

– Вась, а Вась, у вас в окошке дырка есть, - шепнул я.

– Знаю.

– Стекло подушкой заткнуто...

– Ну и что? Это я заткнул, чтобы не дуло.

– Понимаю... Только я хотел сказать, что подушка вытаскивается...

Понял ли меня Васька или ему самому хотелось послушать подпольщиков, - он погрозил мне: дескать, молчи, - и мы подкрались к окну. Опустившись на колени, Васька осторожно приоткрыл край подушки, и мы стали слушать.

Говорил человек с бородкой - я узнал его по голосу.

– ...Над нами стоит свора паразитов: попов, буржуев, жандармов. Тюрьмы переполнены. Под пулями царя гибнет народ. Стон стоит над Россией, товарищи! Центральный Комитет Российской социал-демократической рабочей партии большевиков призывает нас к борьбе. Надо разбить вдребезги старый мир. Ничто не поможет - ни слезы, ни протесты. Только наши мозолистые руки, вооруженные пока обушками, добудут себе свободу...

Мы переглянулись и отошли от окошка.

– Слыхал?
– шепотом спросил Васька.

Я кивнул.

– Вот гад ползучий!

– Кто?

– Царь, кто же еще? Россия стонет, а он водку пьет и в рабочих стреляет.

Россия стонет... А в ночной степи так тихо, не слышно ни звука.

Мы опять прильнули к окошку. Теперь говорил мой отец:

– Мы куем оружие, товарищи. Сорок сабель и сотня пик сложены в надежном месте. Поднимайтесь смелее, товарищи шахтеры, за вами встанет весь народ...

5

Мы отошли от окна, чтобы проверить, не подкрадывается ли городовой, но вокруг по-прежнему было тихо, лишь мерцали в темном небе звезды.

Вдруг где-то далеко в ночи послышался протяжный, тревожащий душу стон, замер и снова повторился. Что такое? Прерывистые надрывные звуки долетали к нам все яснее. Я схватил в темноте руку Васьки:

– Слышишь?

– Подожди ты, - с досадой проговорил он, прислушиваясь к жалобным стонам.

– Что это?

Васька молчал.

– Россия, да?

– Чего?

– Россия застонала?

– Какая там Россия! Гудок Пастуховской шахты помощи просит. Что-то случилось там.
– И Васька снова затих, прислушиваясь.

А во тьме звучал и звучал одинокий призыв. Потом, как бы в ответ ему, печально затрубили другие шахты. И в ночи, наводя страх, заголосили десятки отдаленных тревожных гудков: о-у-у, о-у-у...

Вася метнулся к землянке, но оттуда уже выбегали, одеваясь на ходу, подпольщики. Даже Анисим Иванович выехал на тележке.

– Пастуховка горит!
– крикнул Васька.
– Во-он, смотрите!

В той стороне, где находился рудник, занималось зловещее зарево.

Гармонист с Пастуховки пропаще махнул рукой и побежал вдоль улицы. Остальные последовали за ним.

Всюду слышался топот ног. Люди беспорядочно бежали все в одном направлении. В темноте звучали встревоженные голоса.

– Пойдем?
– чуть не плача, спросил Васька, до боли сжав мне руку. Там же мои Валетка и Стрепет горят.

Мне вспомнились слепые лошади, и я, ни о чем не раздумывая, бросился за Васькой.