Повесть о Тобольском воеводстве

5

В Москву из Тобольска пришли печальные вести. Отряд, посланный в страну мангазеев, разгромлен самоядью. Некоторые казаки вернулись в Тобольск через Березов, а где князь Мирон с остальными уцелевшими после боя, живы ли они — неизвестно.

Гнев обуял Годунова. Гнев не на молодого князя Мирона, но на тех старых неумных людей, воевод тобольских, которые так плохо подготовили поход. Допустили воеводы тобольские, что отправился отряд в море на плохих вертких кораблях. Людей дали мало, только сто тридцать человек. О чем думали воеводы тобольские! В то время, когда надо было ставить острог на Тазе, больше всего заботились о сооружении новых уютных хором в Тобольске! Царь Борис решил сменить этих воевод на людей более умных. Таких по Москве ходило немало, и некоторым из них давно пора было бы оставить Москву, ибо здесь и без них ума хватало.

К числу таких людей, по мнению Годунова, принадлежал и боярин Федор Иванович Шереметьев, потомок Камбиллы-Кобылы, выходца из балтийских стран. Навлек на себя Шереметьев немилость Годунова тем, что вмешался в дело государственное. Слишком уж близок был с врагами царя — боярами Романовыми. Против Шереметьева улик не нашлось, но послать Федора Ивановича служить на окраину можно было.

А товарищем боярину Федору назначил царь другого, не менее видного человека — Остафия Михайловича Пушкина. За последние двадцать лет проявил себя Остафий Михайлович мудрым политиком, был послом в Польше, вел в Нарве переговоры со шведами, назначен был Годуновым затем в думные бояре. Но опять же оказался близок с врагами царя, с. Романовыми.

Вот каких людей послал царь в Тобольск на смену бестолковым воеводам Сабурову и Третьякову. Но кого же послать в Мангазею, чтоб поставить острог на Тазе.

И тут царь Борис понял, что не обойтись без Рубца.

Рубца не любили. Неприятные качества этого человека были известны всем в Москве. Князь Василий Михайлович Мосальский-Рубец был алчен, коварен и нагл. Но он был несомненно храбр и решителен. Он, как было известно всем, пошел бы на любой риск, если это сулило выгоду и славу. Его и решили послать в Мангазею, а для надзора за ним присоветовал Остафий Михайлович Пушкин дать ему, Рубцу, в товарищи своего родственника Пушкина Луку.

Вскоре вся новая сибирская администрация — Шереметьев, Пушкин и Рубец — отправилась в путь за Камень. Их поезд опережали гонцы в Ярославль, в Вологду, в Пермь, в Верхотурье. В Ярославле и Вологде закупали холсты для парусов, снасти, в Перми выбрали нужное количество морских якорей, в Верхотурья дали приказ строить новые хорошие, отнюдь не верткие, кочи. Словом, снаряжая Рубца в новый поход на Мангазею, Москва позаботилась сама обо всем.

Весной 1601 года еще одна сотня казаков тобольских направилась в Мангазею. На этот раз флотилия состояла из одиннадцати кораблей. Скорострельные пушки новейшего фряжского образца стояли на палубах коч. Трюмы были набиты хлебом, порохом, свинцом. Приняв в Березове еще сотню людей, Рубец вышел в море. На этот раз море ничего не могло поделать с кораблями. Верхотурские мастера построили их хорошо.

Идя вдоль восточного побережья Обской губы, отряд делал несколько остановок. Ненцы испуганно откочевывали подальше от берега. По-видимому боялись расплаты за нападение на Шаховского. Остатков его отряда не было и следа. Видно, пришла пора поминать князя Мирона за упокой. Рубец улыбался. Он, а не кто-нибудь победит мангазеев.

Но он побелел от досады, когда корабли, благополучно войдя в устье Таза, поднялись вверх по течению этой реки: над изумрудным ковром летней тундры высился свежесрубленный острог. Князь Мирон, окруженный веселыми казаками, вышел из ворот мангазейского острога приветствовать вновь прибывших.

Храбрые тоболяне, спутники князя Мирона, все-таки вышли на Таз и выполнили все то, что задумали. Честь постройки мангазейского острога ушла от Рубца.

Князь Мирон с радостью передал воеводство Рубцу и Пушкину. Князь Мирон знал — Годунов не забудет его усердия. Мирона ждала Москва.

6

Той же зимой 1601 года в Москве получили меха, мангазейские. Замечательны были эти меха. Иноземные послы поздравляли царя Годунова с победой. Мангазея. Гиперборея эллинов! Это знали англичане и голландцы. А премудрые послы повелителя Персии великого шаха Абаса рассказывали, что еще шесть-семь столетий назад меха страны Мраков славились по всему Востоку. В Багдаде, в Магребе, в Египте, в дальней Кордове высоко ценился соболий мех из страны Мраков, что сзади страны руссов, за Камнем. Сама Зобейда, любимая супруга калифа Гарун-ар-Рашида, ввела когда-то обычай носить шубы, подбитые соболями из страны Мраков.

Страна Мраков! Гиперборея эллинов! Лукоморье древних новгородских сказаний! Ласково гладил Годунов мех мангазейского соболя. Самоядь подбивает им лыжи, не ведая, что сей соболь — желанный мех для царей и цариц и патриархов. Этих соболей повезут послы в дар владыкам Востока и Запада. Этот мех повезут в Исфагань, Стамбул, Венецию, Гамбург, Лондон. Любовался мангазейскими соболями Борис Годунов. А сын царя юный Федор нанес Мангазею на ту карту России, которую сам составлял.

В эти дни немало купцов отправилось из России туда, в новый острог мангазейский. Годунов позволил купцам торговать с самоядью мангазейской любыми товарами, кроме заповедных, то-есть оружья — огнестрельного и холодного. Вооружать самоядь запретил строго-настрого. Мол, и в старых сказаньях поведано что выбрались они из каменного плена, вооружившись железом! Мудры сказания древние.

С одним из купцов ярославских отправился в Мангазею приказчик, некий отрок по имени Василий.

7

А в Мангазее тем временем происходило вот что. Спровадив князя Мирона, новые воеводы почувствовали себя полновластными хозяевами страны. Удивительной была эта область! Соболя, правда, и здесь не валились с небес, но их можно было хватать прямо с земли. Зверьки забегали во двор острога. Казаки били их палками. Рубец и Пушкин сперва не поверили князю Мирону, когда тот рассказал о том, что ненцы подбивают свои лыжи соболиными шкурками. Но вскоре оба воеводы убедились во всем этом сами.

Все рассказанное князем Мироном перед отъездом было правдой. «Мангазейцы — что голуби, — говорил Мирон на прощанье, — стоит только хлебные крошки на снег посыпать, сейчас со всей тундры слетятся».

Князь Мирон, чуть было не погибший от стрел и копий ненецких, впоследствии сдружился с этим народом. Рубец и Пушкин решили продолжать дружбу. И вскоре пригласили они в острог всю самоедскую знать. Кое-кто не шел; тех пришлось привести даже насильно. Но их встретили хорошо, ласково. Усадили за стол, накормили, угостили вином. И затем Савлук Пушкин обратился к мангазейцам с жалованным словом от государя.

— Прежде сего, — объявил Пушкин, — приходили к вам в Мангазею и Енисею вымичи, пустозерцы и многих государевых городов торговые люди, дань с вас брали воровством на себя, а сказывали — на государя. Обиды, насильства и продажи от них были вам великие…

Ненцы согласно выслушали эту речь, переводимую толмачами.

— Теперь же государь и сын его царевич, — сказал далее Пушкин, — жалуя мангазейскую и енисейскую самоядь, велели в их земле поставить острог и от торговых людей их беречь! Чтоб жили в тишине и в покое. И ясак платили в государеву казну без ослушания. И быть вам под высокой государевой рукой неотступно!

Так сказал Пушкин, а Рубец добавил, что возьмут они, воеводы, для порядка в острог самоедских заложников, или по другому сказать, — аманатов. И будут, мол, те заложники жить в покое и сыто, если ясак станет поступать исправно… А коли не так — пусть уж самоеды не взыщут — худо заложникам придется!

Заложников взяли тут же. Посадили в особую избу. И Рубец, смеясь, говорил казакам, что, де, когда-то Александр Македонский, великий царь, загнал по преданьям, сей народ самоедский в Лукоморье, в горы, в Камень, а теперь мы обойдемся деревянной избой. Зачем целый народ загонять в Камень? Взять заложников и посадить в острог, — и весь народ будет покорен. Будет работать, ясак тащить, дань.