Повесть об одиноком велосипедисте
Шрифт:
Проезжая мимо, слышу разговор. Один поджарый, а другой – покруглее, с заметной складкой на животе.
– Спартсмэн! – завистливо говорит один.
– Щюплий очэнь, – с сомнением возражает другой.
– А ани такими и бивают. Вся мощь – в нагах, – и он сгибает в локтях обе руки, демонстрируя завидные бицепсы.Они тут живут. Ждут, пока высохнет котлован. Затем появляются металлические фермы, преобразовавшиеся за ночь в кран, появляются арматура и бетонные конструкции…
С тех пор я начинаю обращать внимание на все заборы. И на то, что на них написано.
Это называется «уплотнительная застройка». Когда внутри сложившегося квартала находят
При этом по телевизору каждую неделю говорят о трещинах домов и провалах грунта. Какое-то время назад говорили, о провалившемся в центре доме. Кажется, никто не пострадал – в старом двухэтажном особняке были то ли офисы, то ли ремонт и был выходной день. Я так и не понял, как он провалился: полностью на два этажа или только чуть-чуть, где-нибудь на полметра, – съемки были путаные, а скоро место провала закрыли высоким забором. Не знаю, насколько правда, но, опять же говорят, что под городом есть огромные пустоты и какие-то разломы, на которых вообще нельзя ничего строить выше пяти этажей.
Впрочем, много всего говорят. Например, о подземных ходах под всем городом. Или о тайных ветках метро, идущих в том числе и к тому загадочному объекту, к которому я выбрался в день бури. Или о мутирующей в грязных реках и прудах рыбе, не имеющей уже ничего общего с природными экземплярами.
Отрывок 47
Конец июля.
Неделю я живу на даче.
После продолжительной тишины пришла эсэмэска, и я поехал в Кратово. В старом дачном поселке с трудом отыскал нужный дом. На звонок из-за зеленого забора появилась грузная широколицая женщина лет шестидесяти пяти. Я сказал, что было нужно сказать, и она отвела меня в маленькую комнату, которую сдавала в сезон – ничего лишнего и ценного. Комната выходила на большую террасу. Тут я поставил у двери велосипед и облюбовал просиженный диван, рядом с которым стопками лежали двадцатилетней и большей давности журналы. Переселение было таким спонтанным, что удивляться некогда было.
Женщину зовут Мария Петровна, но реально получается Марь-Петровна. Она добрая, ненавязчивая, ни о чем особенно не спрашивает и, похоже, не в теме. За завтраками и ужинами рассказывает о муже, дочке, зяте, внучке, соседях, других дачах, вспоминает какие-то истории… в общем, все как обычно. Я плохо усваиваю эту информацию и играю отведенную мне роль отпускника, каждый день уезжаю на велосипеде и только один раз ездил по делу. Ломать голову, зачем я тут, мне уже надоело. Слишком много неизвестных в этом уравнении.
Как это ни покажется странным, но ездить тут особенно негде. Кругом дачные поселки, отображающиеся на карте мелкой сеткой улиц, иногда попадаются лесные островки, где днем под каждым кустом можно обнаружить бабушку с ребенком, а вечером – компанию молодежи, и круглосуточно – свалку мусора.
Улицы представляют собой глухие кирпично-деревянные коридоры, тянущиеся по несколько километров и временами пересекающиеся другими коридорами. Вдоль растут обычно кустарники или деревья, в отдельных местах, напротив старых дач они настолько разрослись, что заборов не видно и, глядя в перспективу, представляешь, будто едешь по просеке. Иногда эти коридоры так и называются – Восьмая просека, Вторая поперечная просека и т. д.
Я живу на улице Карла I. Кажется, это английский король, которого казнили в середине XVII века в ходе революции. Вокруг много революционных
названий – улица Розы Люксембург, улица Фрунзе, аллея Крупской и другие. Но Карл I меня удивил – все-таки он был из другого лагеря. Хотя был же анекдот про то, что Хрущев хотел «Золотой Звездой» Героя наградить Николая II за создание в России революционной ситуации.Я спросил у Марь-Петровны, и она ответила, что наша улица на самом деле называется Карла Маркса, просто почти вся фамилия отвалилась с таблички и осталась только одна палочка от буквы М.
Отрывок 48
Дальше я проезжал мусорный лес, по которому ветер гонял целлофановые пакеты. Среди негустой истоптанной травы проглядывали пластиковые бутылки, обрывки газет, угли кострищ, деревянные обломки, металлические детали и прочие остатки жизнедеятельности человека. Ехал здесь осторожно – по дороге было много вдавленных в землю стеклянных осколков. Страннее всего среди этого пейзажа было видеть в выходной день дымок и расположившуюся компанию. Как им удавалось найти свободное от мусора место? Или сперва, ругаясь, они очищали его от мусора, а потом уже добавляли туда свой?
Отрывок 49
…И вынырнувший откуда-то из детства запах кукурузы. Я не помнил до этого момента, как она пахнет, но как только почувствовал эту молочную сладость, сразу понял, что это кукуруза.
Хотя ничего не было видно. С одной стороны – луг, с другой – деревья.
По примятой траве я прошел за деревья и вышел на окаймленное проселочной дорогой кукурузное поле.
Я положил велосипед в траву, и тут же на него запрыгнул десяток кузнечиков.
Один из них цокнул о матовую поверхность диска, закрывавшего шестерни, и не мог прыгнуть с нее дальше, потому что было скользко. Крутился, переминался, но ничего не выходило.
Потом сбоку прошел самолет, развернулся, снижаясь, по большой дуге, и я видел его, пока мне не стали мешать белые мушки.
Потом я ловил кузнечиков, вспомнив, как это делается. Один из них привык к моим рукам и неспешно, щекоча, залез на выставленный вверх большой палец. И сидел на нем, пока не решил, что наигрался со мной, или пока не испугался уставившихся на него глаз. И наконец – я почувствовал силу толчка – перемахнул через мое плечо.
Мне кажется, кузнечики, в отличие от самолетов, не всегда знают, куда приземлятся.
Отрывок 50
Иногда я проезжаю столько, что уже не помню, где был и что видел. Найти свой маршрут на карте сложно – подробной карты области у меня нет, только потрепанная двухкилометровка, и я только гадаю: где был тот лес, где я ел чернику, и что за поле, куда я попал потом; и если это поле – вот оно, то почему я не видел вот этой нарисованной дороги?
Я нашел большие нехоженые и неезженые леса. Иногда, экономя силы, я еду до них несколько остановок электричкой. Длинные однообразные тропы наводят на длинные неспешные мысли.
Отрывок 51
Летчики.
Не помню, как зовут. Двое. Овальные фотографии. Одного, кажется, Беспалов. Воткнутый в бетонное основание кусок оперения или крыла самолета. На нем фотографии, фамилии, даты рождения и дата гибели. Вокруг сгустились деревья, в три стороны – болота. С четвертой – тропа, выходящая на лесную дорогу. Если смотреть в лес за памятник – видно, что там светлее, деревья растут реже, некоторые из них кривы и изломаны, возможно, это обман зрения, но мне кажется, что их самолет упал именно там.