Повесть об одиноком велосипедисте

Все же суета иногда выковыривала меня, и приходилось собираться куда-то ехать своим ходом. К счастью, такое случалось нечасто. К счастью – потому что в душе дневной город меня очень раздражал, он был еще более бестолков, чем когда я ездил на велосипеде. В плохом настроении меня приводили в бешенство километровые пробки, духота метро и огромная толпа, бездумная и ленивая, как стадо. Бесили нескончаемые пустейшие разговоры в транспорте, которые невольно приходилось выслушивать; бесили дебильные, замкнутые на непоколебимой вере в собственное достоинство лица; бесило хамство, и когда наступали на ноги, и когда шли, расталкивая локтями. Я вспоминал время, когда работал, и не понимал, как мог тратить каждый день на дорогу по два с половиной часа и не свихнуться. Умом я понимал, что они работают, спешат по делам, опаздывают, хотят скорее попасть домой, но не испытывал, глядя на них, никаких человеческих чувств.

Велосипед, наверно, все понимал. Ему временами тоже надоедали улицы, загазованная летняя жара и хотелось настоящих путешествий, длинных, петляющих по полям и лесам шоссе, взбирающихся иногда на холмы, с которых открываются виды на синеющие дали. И теперь он болел, и ему надо было помочь. Я проколол второе колесо. Вчера. Возле дома в Д. Хорошо, что так. Оставил его там на квартире и поехал в магазин. Уже был вечер, и снова возвращаться загород не хотелось – темная дорога от станции и ночь – не расслабишься. Но сегодня я поздно встал, и потом шел дождь, и ехал я уже в Д. вместе с начавшимся из города вечерним оттоком. Толпа в метро, толпа на вокзале, на платформе окликает знакомый голос. Это доцент-математик, пришедший на место начальника в моем бывшем отделе. Я осторожно здороваюсь, а он весело трясет мою руку, спрашивает, в какой мне удобнее вагон, в результате мы втискиваемся на крайнюю лавочку в первом вагоне. Оказалось, он живет в получасе езды дальше от Д. Он вытирает платком потное лицо, снимает очки, и за ними оказываются маленькие темные глазки, моргающие и выглядящие очень беззащитно.

– Ты знаешь, Антон ушел?

И правильно сделал, подумал я про себя, но вслух спросил, все же не сдержав улыбки:

– И куда ушел?

– Да где-то там же возле дома устроился администратором или менеджером в какой-то конторе.

– Ясно.

– Ты-то обратно не собираешься?

Я похихикал про себя и хотел спросить про Т. П., но решил, что слишком много чести для него.

На нужной станции я с трудом протиснулся через потные тела в тамбуре и не поверил счастью, глубоко вдохнув прохладный пригородный воздух. Электричка неврастенично взвизгнула и оставила меня один на один со станцией и тесно посаженными за ней липами. Доцент-математик улетел в свой городок, чтобы завтра вернуться обратно и совершать эти маятниковые движения до пенсии. Я улыбнулся. Просто так, ни с чего. Наверно, это и есть счастье, когда вдруг улыбаешься ни с чего.

Вновь толкаться в автобусе не хотелось, и я пошел в Д. пешком старыми поселковыми улицами.Я слышал про теорию, по которой рост больших городов должен по всему миру прекратиться и начаться постепенно отток населения в маленькие города и сельскую местность. Но у нас это будет нескоро. Пока же даже живущие в ста кэмэ от города ездят работать в него. Иногда тратят пять часов в сутки на дорогу. Сколько приезжих из других городов и регионов – вообще сложно сказать. Многие живут неофициально и вообще не фигурируют ни в какой статистике. Говорят, что к официальному количеству проживающих в городе надо прибавить еще столько же, чтобы получить представление о том, сколько здесь живет, работает, ходит по улицам и магазинам и пользуется транспортом. Город не будет уменьшаться, пока у приезжающих не будет работы там, откуда они приезжают. Это ясно.

Отрывок 72, еще про электрички

Про электрички.

Это было, наверно, за неделю до того. В воскресенье. Я ехал из Д., получив странную эсэмэс: «Садись на электричку 19.42. 4 вагон». Я еду на станцию и отсчитываю четвертый вагон в подходящей электричке, немного подбегаю, чтобы именно в него попасть. Дачники. Я стою в широком тамбуре. Хорошо, что сейчас появились широкие тамбуры. Затем среди дачников с их корзинами и сумками, наполненными урожаем, вижу реконструкторов. Пять человек. Особенно выделяется один парень, лет двадцати или чуть старше, с белокурыми до плеч волосами и правильными резкими чертами лица. На нем кольчуга поверх черного одеяния, а руками он опирается на меч. Он больше всех говорит, смеется, и видно, что в этой компании он вожак и заводила.

Потом у меня звонит телефон. «Видишь парня в черном? Это Геральд. Отдай ему то, что взял из Д. Он к тебе подойдет». Я не успеваю ничего спросить, как звучит отбой.

Я смотрю на парня в кольчуге, и в это время телефон звонит у него. Он разговаривает. Мы встречаемся глазами. Закончив говорить, он поднимается, что-то говорит своим, они смеются, забрасывает меч на багажную полку, где уже лежат какие-то тюки и другие мечи и, похоже, лук, и идет ко мне.

– Привет! Ты велосипедист? – потом видит велосипед и смеется. – Глупый вопрос… – и коротко представляется, приложив руку к груди: – Геральд.

Я думал, он заберет пакет и вернется к своим, но он вытягивает из-под кольчуги сигареты и затягивается, весело глядя на меня.

– Тогда разве курили? – табачный дым в тамбуре меня раздражает.

– А то нет! И не только курили, а еще и нюхали, и кололись!.. Не веришь? Ты думаешь, крестовые походы, подвиги Ланселота и Беовульфа – это одни подвиги духа? Ничего подобного! Невозможно без порошка. Ты думаешь, зачем они на Восток шли? Гашиш и все такое – вот зачем! Человеку нужна подпидка! – и подмигивает.

– А твои эти… реконструкторы?

– Почти все.

– Даже…

– Конечно! Прошли те времена! Теперь женщина – верный друг, товарищ и брат.

– Но это же…

– Это все бред! В малых дозах безвредно. Если ты съешь пять кило колбасы, то тоже издохнешь. Главное – точная дозировка. Если знаешь, как правильно, то все идет на пользу.

– Так значит, пора легализовать…

– Ха! Не беспокойся, нас не легализуют!

– Почему?

– Почему?! Ты знаешь, сколько сейчас наваривают те, кто с нами борется? Вот поэтому и не легализует!

Кругом стояли люди, а он басил так, что было, наверно, слышно в соседнем вагоне.

– С тренировки? – кивнул я на его спутников, чтобы сменить тему.

– Тренировки закончены! – провозгласил он. – Пора действовать.

– И как вы действуете?

Он обернулся и, понизив голос, произнес:

– Мы ищем Грааль.

– Тут?!

– Да, – кивнул он, – на Лос-Айленде.

– Где?

– На Лос-Айленде.

Я понимающе кивнул головой.

– И как?

– Я знаю, как он выглядит, и это главное… Он круглый, большой, и это не совсем то, что обычно о нем думают.

В таком духе мы общались почти до самого вокзала, пока я не вспомнил, что у меня нет билета и нужно выйти на предпоследней остановке, где нет турникетов.

Андрей меня потом спросил: «Что ты там за беседы с ним вел? Ты с ним осторожнее, у него завидная память. Он мне весь ваш разговор слово в слово изложил, выяснял, откуда мы такого спортсмена и пропагандиста здорового образа жизни взяли… Я говорю, не переживай, это у него было спецзадание проверить твою идейную устойчивость». Я понял, что это юмор, но не совсем понял, в каком именно месте. На языке крутился вопрос, и в конце концов я его задал: «А то, что он говорил, это действительно так?» – «Если ты про короля Артура, то не знаю. Как юрист я бы не рекомендовал привлекать его к ответственности за незаконное хранение и распространение – доказательная база хромает. Да и срок давности вышел. Хотя чисто по-житейски… очень может быть. А если ты про реконструкторов – то совсем не знаю».

Отрывок 73

В этот же день вывертывается переключатель, перекидывающий цепь.

Я меняю камеру и еду домой. Выезжаю из Д. уже после заката. Из идущих от леса переулков тянет прохладой. Хочется не спешить. В квартире, сколько ее ни проветривай, все равно будет жарко. Видимо, отдают дневное тепло каменные стены. И я еду другой дорогой.

Уже в городе на пустой длинной улице, идущей вдоль железной дороги, мне кажется, как что-то выпадает на асфальт, и в следующий момент у меня слетает цепь. С переключателя скоростей исчезло одно из двух маленьких колесиков. Как назло, именно в месте, где оно выпало, не горят два фонаря. Вдоль всей улицы горят, а здесь – нет. Почти на ощупь я исследую асфальт, и мне везет: нахожу и колесико, и крепящий его винт. Нет только гайки. И в темноте ее не найти. Подвожу велосипед к фонарю, привычно на всякий случай еще раз оглядываю окрестности (первый раз – когда слетела цепь: жилые дома в отдалении, ряд гаражей, полоса деревьев, детская площадка, вдали – человек с собакой, с другой стороны – невысокая насыпь железной дороги). Ищу гайку в кармане с инструментом, но подходящей не нахожу. Параллельно прикидываю расстояние до дома: минимум километров тринадцать. Два часа ходьбы. Не страшно. Может, все же можно что-то сделать, закрепить как-то винт? Ставлю колесико, вставляю винт и обнаруживаю, что гайка не нужна и ее тут никогда и не было – пройдя сквозь колесо, винт зацепляется за резьбу в противоположной стороне переключателя, и мне остается его только затянуть.

Я чувствую облегчение и радость, и они-то, уже недалеко от дома, играют со мной злую шутку. На подъеме, думая, что у меня еще есть в запасе скорости, я резко дергаю рычаг переключения. Обычно (такие вещи пару раз происходили), не найдя еще одной шестерни, слетала цепь. Но или меняя резину, я перетянул спицы, или изменилась после выпадения колесика обычная геометрия хода переключателя – цепь не только слетела, но переключатель задел спицы, одну сломал, другую погнул, а сам вывернулся вправо, отогнув вдобавок проушину рамы, в которую крепился.