Повести и рассказы

— Я звонил. — Он присел рядом на диван.

Нежное, пухленькое, белокожее создание, его большая Дюймовочка была сердита. Наконец, мотнула головой.

— Иди. Ужин на столе.

— А ты?

— Ты и это забыл?

«Ах, да. Она же опять голодает…» Колесов побрел на кухню. На плите стояла миска с вареной коричневой фасолью, чайник на столе был покрыт полотенцем.

«А тяжело, наверное, есть, ежели у тебя нёбо пробито… в нос лезет…о, господи, как же страдал, верно, мальчишка! А как сейчас?» Наскоро и безо всякого желания перекусив, Станислав Иванович вернулся в большую комнату к жене. Может, рассказать ей? А вот взять да и пригласить несчастного мальчишку в свой дом? Отогреть немного волчонка?..

Марина, выключив телевизор и надев очки, читала книгу. Молча посидели. Станислав Иванович смотрел на нее с любовью, смотрел, и вдруг, сам не ожидая о себя такого вопроса, тронул за коленку:

— Послушай, Маринка-малинка… А много ты сделала этих… ну… абортов в жизни?

Жена, похожая на шоколадницу с известной картины не то Рембрандта, не о Ван Дейка, замерла, как от величайшего оскорбления и даже зажмурилась. И медленно повернула головку к мужу, медленно отложила книгу, сняла очки, сложила ладошки.

— Ты что, миленький… пил со своим губернатором? — Она в минуты волнения всегда говорила очень тихо.

— Да нет, что ты. Просто вот хотел спросить. Извини. Там был разговор.

Лишь бы не заплакала, не впала в истерику. Но жена лишь растерянно проговорила:

— Ну и ну. Вопросики.

— Но ты же врач. Моя жена. Могу я спросить?

— Ну и ну!.. — Она смотрела куда-то мимо него, в дверь, которая вела в прихожую. Как будто там кто-то стоял. — Ты сам должен помнить… Это уже после рождения Машки. — Она подумала. — Раза три. Потом мы стали опять пользоваться… да ну тебя!

Колесов вспомнил слова американца, как нерожденные дети кричат внутри женщин… и его передернуло.

— Что с тобой? — чуткая жена поняла, что вопрос был задан явно неспроста. Что-то там особенное было?

Колесов, кривя лицо, помолчал и решился — рассказал жене о об американцах, а потом о мальчике с оперированным нёбом. Он невнятно, гундосо говорит, но какой красивый и какой музыкант. Наверное, это унизительно — иметь плохо сшитое нёбо. Есть, наверное, тяжело.

— Да, — почему-то успокоилась жена. — Это бывает. «Волчья пасть». Нахмурила белый лобик. — При операции вытягивают кожицу… сшивают… Но потом всю жизнь надо помнить. Это опасно.

Он помолчали.

— А кость какую-нибудь не вставляют?

— Вставляют. Вживляют золотую пластину… Но это в совсем маленьком возрасте. И не у нас это — там. Но что касается речи — можно наладить… нужен логопед, ортодонт…

В квартире над ними плакал ребенок, внизу тренькали на пианино. Где-то справа вдали перфоратором сверлили бетон, вешали полки или картины. Дочь Маша гостила в деревне, у мамы Станислава Ивановича. Больше детей у Колесовых не было. А вот взять да и усыновить этого мальчика? Станислав Иванович тоже любит музыку, рядом появится человек, который вместе с ним будет умиляться записями опер и симфоний — недавно Станислав Иванович купил на базаре вполне неплохой лазерник. Но как это сделать? Наверное, надо его привести сюда, пусть Света посмотрит и сама загорится нежностью… Она же добрая.

— Вот мы интеллигенция, вечно что-то говорим про доброе, вечное, а делать дело боимся.

— Мальчику этому сколько? Через два-три станет хулиганом.

— Ну почему непременно хулиганом?

— А потому, что ты не строгий… и я не лучше. Мы не уследим.

В городе живем. — Давай уедем в деревню. Купим дом.

— Ради него? — поразилась и перешла на еле слышный шопот-шелест Марина. И Станислав Иванович понял — это он лишнее. — Ради больного чужого парня?

И правильно она говорила, и постыдно она говорила. У него разболелась голова, он оделся и хлопнул дверью, ушел бродить по ночному городу. Если бы в эту ночь какие-нибудь подростки избили его или даже просто оскорбили, он бы, может быть, отказался от своей затеи. Из-за вечного малодушия нашел бы причину. Но Колесов брел по городу и видел, как мальчики и девочки стоят с цветами, обнимаются, поют под гитару, смотрят на звезды… Ну не снились же ему они такие?

И он вернулся домой с твердым решением — утром снова съездить в приют. Жена оцепенело лежала в спальне на своих розовых и голубых облаках, ожидая продолжения разговора, но он быстро притворился, что устал, что спит.

4

Директора он нашел в подвале. Владимир Алексеевич Найденышев с утра со старшими детьми резал стекло для вторых рам — зима на носу. Сизые его щеки, плохо выбритые, были задумчиво втянуты, зоркие синие глаза попрыгали и остановились на золотистом галстуке Колесова. «Надо было попроще одеться,» — с досадой подумал Колесов. Но отступать было неловко, и он, хоть и весь в белом, привычно улыбаясь, взялся помогать — понес тяжелые листы стекла в указанный угол. И конечно, ребром одного из стекол резанул-таки палец когда уже ставил, оно выскользнуло из пачки.

— Ничего, ничего… — хотел поднять руку над головой, но решив, что увидят, сунул ее в карман, в платок. — Мне бы с вами переговорить, Владимир Алексеевич.

Мальчик Саша был тоже здесь, уносил обломки стекла, срезанные полосы в другой угол, где валялись сломанные велосипеды и прочий хлам. На гостя он не смотрел.

Найденышев кивнул наверх, взрослые перешли в кабинет.

— Чай? Кофе? — привычно спросил директор. И поскольку Колесов поморщился, качая головой, отнес это за презрительное отношение к его грязноватым чашкам и дешевому чаю. И холодновато добавил. — Тогда я с вашего позволения закурю.

Станислав Иванович, утыкая ноющий палец в платок, наматывая его в кармане, понимал — здесь нужно говорить прямо, но все-таки начал издалека… что вот, вчера он посмотрел на старших ребят… ведь, наверное, многих их ждет если не тюрьма, то голодное и злое существование. Когда они выйдут отсюда.

— Я их оставлю воспитателями, — оборвал гостя Найденышев. — Во всяком случае, тех, кого вы видели. — Он, кажется, уже догадывался. Оскалив мелкие зубы, погасил сигаретку в стеклянной пепельнице, закурил новую. — А у вас есть предложение, как осчастливить страну? Чтобы они в ней не пропали?

«Что-то он сегодня неласков», — подумал с горечью Колесов. Хотел было достать из кармана порезанную руку, продемонстрировать, чтобы как-то умилостивить человека, но решил — это совсем уж будет по-мальчишески.

— Видите ли, у меня есть дочь… но я всегда мечтал о сыне. Судя по всему, этого уже не будет.

Найденышев, пригнувшись к столу, спросил в лоб:

— Вам Сашка понравился?

— Да.

Найденышев помолчал, вздохнул, отвернулся — вытащил из шкафа без одной дверки папку, полистал и подал Колесову несколько листков желтоватой бумаги, скрепленных ниткою.

Станислав Иванович увидел фотокарточку совсем маленького мальчика, фамилия — прочерк, имя — Александр, отчество — прочерк. Рост… вес… Болезнь незаращ. нёба. Неквал. операция.

— Объясняю. Его уже брала лет десять назад одна семья. Люди не имели детей, сильно пили. Саша не выдержал, сбежал.

— Наверно, «волчонком» звали?

— Что? Да… конечно. Близко лежит… — Найденышев поморщился. — Они — к нам, а он бьется в руках, орет — не хочет назад… Я не уверен, что пожелает пойти к вам.