Повести и рассказы

После ужина жена портного собрала жильцов во дворе. Зажглись четыре мощные лампы, и стало светло, как на стадионе вечером во время матча. Фигуры собравшихся бросали на стены дома огромные, вдесятеро увеличенные тени, неподвижные и строгие. Даже дети не смели шуметь. Жена портного и еще несколько человек с красными повязками на рукавах стояли у ворот, чтобы не пропускать посторонних. Какими грозными были в то время красные повязки!

Вскоре ввалилась целая толпа работников химического института, тоже с повязками на рукавах. Выкрикивая лозунги, они вели высокую женщину и ее низенького мужа. У того на груди висела дощечка. Под конвоем их провели на помост. Там они и встали, опустив головы. Тотчас подскочила жена портного:

— Революционным массам, которые сзади, не видно этого негодяя. Я кое-что придумала. Сейчас…

И заработала плечами, протискиваясь через толпу. Минуту спустя появилась, прижимая к груди ящик из-под мыла. Опрокинула ящик и велела коротышке взобраться на него. Теперь тот казался одного роста с женой. Впрочем, тогда их рост никого не интересовал.

Все шло по заведенному образцу: сперва объявили собрание открытым, потом выкрикивали лозунги, потом выходили «штатные критики», пылко произносили гневные речи, снова выкрикивали лозунги. Сначала стали добиваться признаний от высокой женщины. Все сводилось к пресловутой рукописи. Копья, лезвия языков вонзались в женщину. Ты требовал ответа, я требовал ответа, он требовал ответа. Визгливые, хриплые, рычащие голоса грохотали, хлестали, настигали… А высокая женщина только мотала головой, все отрицая. Она была искренна. Да вот беда, искренность тогда ничего не стоила. Поверить в искренность было все равно что отрицать реальность мира.

Распаленные яростью парни вскакивали на помост, угрожали женщине, размахивая кулаками. Изощренные, поднаторевшие в таких делах люди придумывали хитроумные вопросы, расставляли ловушки, пытаясь запутать женщину, а она все так же решительно и чистосердечно отрицала все, мотая головой. Если бы так шло и дальше, собрание никогда бы не кончилось, не дало никаких результатов, неизвестно даже, как его надо было бы закрывать. Люди из института стали в тупик: ведь они отвечали за собрание от начала до конца. Пришли такие уверенные в себе, а глядишь, не пришлось бы возвращаться ни с чем.

Жена портного долго стояла и слушала. И чем больше слушала, тем больше разочаровывалась. Она была неграмотная, дацзыбао и то не могла прочесть, и «рукопись» ее нисколько не интересовала. Но она чувствовала: люди из института своими речами немногого добьются. Она вдруг подбежала к помосту и, тыча пальцем в высокую женщину, заорала:

— Ну-ка отвечай, почему вышла за него?

Институтские остолбенели. Они не понимали, какое отношение к их делу имеет вопрос начальницы охраны. Высокая женщина тоже оторопела. И она не поняла, почему жена портного задала этот вопрос. Неужели это кого-нибудь сейчас интересует? На ее лице, изборожденном морщинами и высохшем за несколько месяцев мытарств, словно опавший лист, было написано изумление.

— Что, духу не хватает ответить? Тогда я за тебя скажу: на денежки этого мерзавца позарилась, иначе разве пошла бы за него? Без денег кому он нужен, этот обрубок! — вопила жена портного, и в голосе ее звучало торжество: теперь-то она вывела эту долговязую на чистую воду!

А та стояла неподвижно, ничего не признавая и не отрицая. Казалось, до нее дошло наконец, что это за личность, жена портного, и в глазах ее промелькнули презрение, насмешка и упрямство.

— Ладно, ладно, не хочешь — не сознавайся! Этому ублюдку теперь конец, а вот как ты сама будешь жить теперь, мы еще посмотрим. Знаю я, знаю, о чем ты думаешь!

Жена портного била себя в грудь, размахивала руками, а стоявшие рядом женщины подбодряли ее. Никогда еще она не была так довольна собой.

Институтские не очень-то уяснили, что к чему. Но неожиданный поворот дела их вполне устраивал. Правда, женщины увели дело в сторону на тысячу ли, зато собрание снова забурлило. А без этого как довести дело до конца? Поэтому женщин не унимали: пускай разойдутся как следует. А они визжали:

— Сколько он тебе денег давал? Что покупал? Говори!

— Мало тебе двести юаней в месяц, за границу бежать надумала, шлюха!

— Может, вы заодно с Дэн То? [39]

— Кому в Пекин звонила? Небось в «деревню трех семей»? Признавайся!

О том, насколько успешно прошло собрание, судят по его атмосфере. Люди из института, ответственные за это мероприятие, улучив момент, когда страсти разгорелись вовсю, быстро прокричали с десяток лозунгов и сразу же объявили собрание закрытым. Затем они перерыли все в комнате супругов, подняли там половицы, содрали со стен бумагу, но, конечно, ничего не нашли. Мужа они увели с собой, а высокую женщину оставили одну.

39

Дэн То (1912—1966) — видный китайский публицист, историк, поэт. В 1949—1958 гг. — главный редактор газеты «Жэньминь жибао». Начиная с 1961 г. он регулярно печатал на страницах «Бэйцзин ваньбао» («Пекинской вечерней газеты») свои эссе, в которых с помощью намеков и исторических примеров бичевал левацкие установки тогдашнего руководства. Потом, объединившись с известным историком У Ханем (1909—1969) и писателем-публицистом Ляо Моша (род. в 1907 г.), стал публиковать с 1961 г. в журнале Пекинского горкома «Цяньсянь» («Фронт») эссе и острые фельетоны под общим названием «Записки из деревни трех семей». Все три автора стали жертвами «культурной революции», их имена проклинались на всех собраниях и митингах. Из них остался в живых лишь Ляо Моша. — Прим. перев.

4

Женщина так и простояла до ночи в оцепенении посреди комнаты, а потом вдруг вышла из дому. Ей и в голову не могло прийти, что в привратницкой, где был потушен свет, ее все это время подкарауливала жена портного. Едва женщина пересекла двор, жена портного пошла за ней следом. Выйдя за ворота, женщина миновала два перекрестка, перешла на другую сторону улицы, остановилась у каких-то ворот и тихо постучала. Жена портного, спрятавшись за фонарным столбом, наблюдала за ней. Затаив дыхание, выпучив глаза, она вся напряглась, будто изготовилась броситься на свою добычу. Ворота скрипнули и отворились. Появилась старуха с маленьким мальчиком и спросила:

— Все кончилось?

Что ответила высокая женщина, жена портного не разобрала.

Снова послышался голос старухи:

— Малыш поел и немного поспал. Ну, идите скорее.

И тут жена портного вспомнила: обычно высокая женщина, уходя на работу, отводила сына к этой старухе. Она сразу потеряла к ней интерес. Высокая женщина повернулась и, ведя ребенка за руку, направилась к дому. Они не разговаривали, слышен был только звук их шагов. Жена портного притаилась за столбом, боясь шелохнуться, а когда они отошли на порядочное расстояние, поспешила домой.

На другое утро, когда высокая женщина вышла с ребенком из дому, никто во дворе не осмелился с ней заговорить, все только глядели на ее покрасневшие от слез глаза с опухшими веками. Тем, кто присутствовал на вчерашнем собрании критики и борьбы, было как-то не по себе, их беспокоило смутное ощущение, похожее на раскаяние, и они отворачивались, чтобы не встретиться с ней глазами.

О муже высокой женщины, после того как его увели, ничего не было известно. По словам всеведущей жены портного, он был замешан еще в чем-то, и его посадили в тюрьму. Высокая женщина стала женой заключенного и оказалась на самом дне жизни. Конечно, теперь просторная комната в высоком доме под названием «Единение» была не для нее, и ей пришлось поменяться жильем с семьей портного. Она перебралась в крохотный домишко, стоявший метрах в десяти от дома, и была даже этому рада — меньше приходилось сталкиваться с соседями.

Из окон большого дома можно было видеть одинокий домик и в нем сиротливую тень высокой женщины. Куда она отправила ребенка, никто не знал, время от времени она приводила его на несколько дней. Женщина в одиночестве проводила тяжелые, унылые дни. Ей едва перевалило за тридцать, но выглядела она много старше. Жена портного заключила:

— Думаю я, она подождет еще годик — да и выйдет замуж. По мне, так ей и сейчас уже надо развестись и выйти за кого другого. Чего ждать этого коротышку? Если даже его и выпустят, все равно он уже не человек, да и денежки тю-тю!