Повести и рассказы
Шрифт:
— Почему вы встали с постели? — спросил доктор Чжао. — Какая у вас температура? Дайте-ка градусник.
Больной всполошился и вдруг, вспомнив что-то, испуганно вскрикнул:
— Беда!
Сунул руку под мышку и, ничего не обнаружив, стал поспешно похлопывать себя по одежде и одновременно шарил глазами по полу, бормоча: «Посмотрите, память совсем худая, забыл, наверняка уронил на пол, не иначе как разбился!» Он был возбужден и обеспокоен так, словно совершил серьезный проступок. Потом он нашел градусник в одежде, где-то у пояса, достал и подал доктору Чжао, а на его болезненно бледном лице появилась смущенная, извиняющаяся улыбка. Доктор Чжао поднес к глазам градусник и сказал:
— У вас еще небольшой жар, надо лежать. Без моего разрешения не вставайте.
— Я… но мы… — он указал на меня и, не зная, как лучше объяснить наши необычные отношения, снова разволновался.
Доктор Чжао улыбнулся:
— Я все знаю. Но вы должны понять, настроение тоже влияет на температуру. Глядя на вас, можно подумать, что у вас уже сто градусов!
Все рассмеялись. Он тоже улыбнулся. Когда мы вышли из палаты, Маленький Ли рассказал мне, что его
— Старина У, на этот раз вам повезло. Спасли такого человека! Вот вступит в должность, и вам будет польза. С любой трудностью сможете обратиться к нему, одного его слова будет достаточно!
Я только улыбался. Но, по правде говоря, мне было неприятно слушать Маленького Ли. Ведь тот человек был для меня только одним из многих больных в нашей больнице.
В третий раз я увидел его в тот день, когда он покидал больницу. Он позвонил из палаты по телефону и просил меня зайти. Со дня нашей последней встречи прошло три месяца. Меня временно переводили в другую больницу, где я участвовал в разработке новой темы по динамике кровообращения, и я только на прошлой неделе вернулся обратно. В нашей больнице говорили, что он уже восстановлен в прежней должности и что в газете мелькнуло его имя. Его давно перевели из второго отделения в палату для высших кадров. Я так и не навестил его. В больнице многие знали о наших особых, необычных отношениях, и я опасался, что мой визит к нему вызовет разговоры о том, будто я хочу воспользоваться случаем и сблизиться с ним, чтобы извлечь для себя выгоду.
В тот день было необычайно жарко. Я вошел в отделение для высших кадровых работников. Он и еще несколько человек сидели на диване в гостиной и беседовали. Увидев его еще издали, я изумился — он совсем не был похож на больного: поправился, порозовел и в белоснежной рубашке выглядел великолепно. Он держал в руке сигарету и весело рассказывал что-то. В углу стоял красивый вентилятор, лопасти которого поворачивались в разные стороны, так что прохладный ветерок освежал всю комнату.
Увидев меня, он встал, но не поспешно и не вытягиваясь в струнку, как прежде, а неторопливо и спокойно. Подошел ко мне, пожал руку и, улыбаясь, спросил с некоторой обидой, почему я так и не зашел навестить его. Он не представил меня тем, другим (судя по их виду, они тоже были не из простых людей), а потянул меня за руку к стоявшему поодаль двухместному диванчику и завел со мной разговор. Его большие черные выпуклые глаза живо и тепло смотрели на меня, он заинтересованно расспрашивал меня обо всех моих делах. Попросил налить мне чаю, угостил хорошей сигаретой. Я заметил, что, если бы не припухшие веки, он выглядел бы совершенно здоровым. Нервы его тоже, по-видимому, пришли в норму, и ничего не осталось от того подавленного вида, который бывает результатом многолетней необходимости говорить тихим голосом, смиряя себя. В нем не чувствовалось никакого возбуждения. Так испорченный механизм сразу после ремонта еще дергается и тарахтит, а потом начинает работать ритмично с заданной ему скоростью и мощностью.
И еще в нем появилось что-то внушительное и даже величественное, что часто бывает свойственно важным персонам. Но совсем чуть-чуть, так что меня, простого человека, это не смутило. Ведь он разговаривал со мной так чистосердечно да еще шепнул мне, что, если понадобится его помощь, я могу обратиться к нему. И записал мне свой телефон и домашний адрес.
За дверью послышались голоса, и в комнату вошли несколько человек — уже немолодые мужчины и женщины в сопровождении нашего директора больницы. Наверное, какое-то начальство. Следом за ними вошел парень очень делового вида и сказал, что машина ждет у входа. Мой знакомый уезжал. Он подал мне руку и тепло попрощался со мной, поблагодарил врачей и сестер, пошутил с молоденькой сестричкой:
— Ну как — отпускаете меня?
Девушка весело засмеялась:
— Отпускаю. Давление 130 на 90, пульс 78, температура 36 и 6 — все точно в норме.
— Ладно. Я отпущен. Поехали, — хохотнул он и, повернувшись ко мне, сказал на прощание: — Доктор У, приходите проведать меня, не ждите, пока я снова заболею.
Я кивнул и улыбнулся:
— Не болейте, пусть у вас всегда будет 36 и 6.
Все засмеялись и пошли толпой провожать его.
Я думал, что мне вряд ли доведется снова встретиться с ним. Но… Через полгода проводилась большая ревизия медицинских учреждений одного района, и меня направили в гостиницу, где остановились представители других провинций и городов, заведовать временным медпунктом. В день завершения ревизии руководители города приехали в гостиницу на встречу с работниками здравоохранения. И я неожиданно столкнулся с ним в коридоре. На нем было пальто из тонкого черного сукна, кожа на лице лоснилась. Он выглядел располневшим — пуговица на животе была натянута. Заметно изменился! Сразу и не узнать. Я приблизился к нему, как к старому знакомому, с которым давно не виделся. Но тут же почувствовал, что у него совсем другое настроение. Он не протянул мне руку и, только когда я радостно протянул ему свою, пожал ее. Мы постояли минуты две-три, я заботливо расспрашивал его о самочувствии, а он отвечал на вопросы. Казалось, он куда-то торопится — смотрел на меня рассеянно и все оглядывался по сторонам.
Потом сказал:
— Будет свободное время, хорошенько поговорим, — и, пожав мне руку, ушел.
Я остался стоять в коридоре. На душе было смутное, неприятное ощущение, неясное и неосязаемое, как облачко тумана.
Вечером, кончив работу, я сел на велосипед и поехал к себе. Прохладный ветерок немного освежил мою голову, и я с удивлением вспомнил, что он даже не поинтересовался, как мои дела. Я стал искать
объяснение этому: может быть, ему было там неудобно со мной разговаривать, или он был так замотан, что не мог уделить мне внимание, спокойно поговорить со мной? Но нет! Когда в моей памяти вновь возникло его лицо, я не увидел на нем отражения тех радостных, теплых чувств, с какими встречаются добрые знакомые. Даже улыбка была натянутой, да и появилась она только в ответ на мою. На этот раз не было не только горячих чувств, как вначале, когда его только привезли в больницу, но даже той товарищеской теплоты, с какой он беседовал со мной в отделении для высших кадров. Сегодняшний разговор был просто прохладным… Не хотелось думать о том, что могло бы быть при следующей встрече.Я изо всех сил нажал на педали, чтобы отогнать от себя неприятные мысли.
С того времени прошел всего месяц, и я опять увидел его. Он пришел на городскую конференцию медиков. Я стоял в толпе, и он, увидев меня, слегка кивнул. Помня, какой была наша последняя встреча, я специально наблюдал за ним — интересно, как он поведет себя на этот раз? Похоже, он хотел улыбнуться мне, но, казалось, это требует от него чрезмерных усилий. Так и не растянув рот в улыбке, он прошел мимо. Итак, он был еще холоднее, чем в прошлый раз. Мне стало не по себе.
Месяца два назад я был в театре. Спектакль еще не начался, и я пробирался сквозь толпу в фойе, чтобы купить программу. Вдруг рядом кто-то тихо ахнул. Я оглянулся: в дверях показались весьма солидные люди в длинных пальто — я понял, что это за люди. И сразу же встретился взглядом с одним из них. Я уже видел эти глаза и мгновенно понял — это он. Я опять увидел его. Но он тут же перевел взгляд — не удостоил меня даже легкого кивка головы! Чувство собственного достоинства заставило меня поскорее отвернуться и отойти подальше. Как это меня поразило! Просто ледяное лицо, ноль теплоты. Это лицо причинило мне боль. Можно подумать, что я непременно должен был подойти к нему, заискивать перед ним, угодничать в надежде получить от этого какую-то выгоду. Но что мне надо было от него? В конце концов, что же? Всего-навсего простого человеческого чувства. Мне вовсе не требовалось, чтобы он снова выказал такую же бурную радость, как в тот первый раз в больнице. Мне нужна была просто нормальная температура — тридцать шесть и шесть.
Перевод Б. Рифтина.
ВЫСОКАЯ ЖЕНЩИНА И ЕЕ МУЖ-КОРОТЫШКА [37]
Растет у тебя во дворе стройное деревце с гладким стволом. Ты давно привык к его виду. И вдруг однажды оказывается, что оно безобразно искривилось, и чем больше ты смотришь на него, тем неприятней оно становится. Но пройдет время, и глаз твой снова привыкнет к нему, будто оно всегда было таким. И если в один прекрасный день ствол его снова станет прямым и гладким, ты вновь почувствуешь смутное беспокойство: какая-то жердь, хоть бы чем-нибудь выделялось. А деревце просто обрело прежний вид. Почему же оно раздражает тебя? Не в привычке ли дело? А что? Думаете, привычки — пустяк? Они есть у каждого. Пускай привычка — не закон, не установление, которое ты обязан выполнять, однако она может причинять тебе массу неудобств. Только не вздумай обижаться, но ты намертво привязан к ней и порой невольно, неосознанно будешь поступать, как она велит. Разве ты, к примеру, посмеешь кричать благим матом при начальстве? Или высказывать свои взгляды в присутствии старших? А когда фотографируются группой с какой-нибудь знаменитостью, неужто позовешь ее стать рядом с собой? Или сам без церемоний станешь посередке, улыбаясь во весь рот? Конечно, нет. Ну да не будем об этом. А вот хватит ли у тебя духу взять в жены женщину лет на десять старше тебя или ростом на голову выше?
37
Между тем это не пустая болтовня. Знал я одну такую пару.
Она выше его на семнадцать сантиметров. Рост у нее метр семьдесят пять, и рядом с другими женщинами она — как журавль среди кур. А у мужа — всего метр пятьдесят восемь. В университете все звали его «У Старший» [38] . Его макушка вровень с ее сережками, и кажется, будто он ниже ее на две головы!
А вот как выглядит каждый из них: женщина — тощая, плоская, кожа на лице шершавая, словно это не покрытая лаком ракетка для пинг-понга. Глаза, нос, рот, уши — еще куда ни шло, но все очень уж обыкновенное, невыразительное, какое-то смазанное, как на слишком мелко вырезанной гравюре. Грудь не различишь под одеждой, спина длинная, прямая, бедра узкие, зад плоский — все равно что стиральная доска. А муж, наоборот, коротышка, толстяк, весь как резиновый мячик: упитанный, крепкий, лоснящийся. Губы, нос, подушечки пальцев, икры ног — точно упругие мясные катыши. Кожа на лице гладкая, глянцевая, как хорошее шевро, лоснится от жира. Сквозь нее будто просвечивает свежая алая кровь. Глаза словно электрические лампочки в полный накал. А у жены глаза тусклые, как мутные стеклянные шарики. Поставь обоих рядом — какая уж тут гармония! Только сравнения напрашиваются. А между тем их всегда видели вместе, они были неразлучны, как тело и тень.
38
У Старший (У Далан) — герой романа XIV в. «Речные заводи», торговец лепешками, брат богатыря У Суна, отличавшийся невысоким ростом и бывший постоянным объектом насмешек. Имя его стало нарицательным. — Прим. перев.