Повести и рассказы

Когда не спишь, в голове теснятся обрывки мыслей, клубки воспоминаний, подобные несущимся в небе рваным облакам. Мысли мелькают какие-то разрозненные, отрывочные, бессвязные, как будто бессознательные впечатления возникают и исчезают бесследно. Воспоминания о людях, событиях, мечты сегодняшние, прошлые, будущие то исчезают во мраке, то появляются вновь в бесконечном переплетении.

Если всплывали воспоминания о недавнем тяжелом прошлом, он всеми силами старался подавить их. Он не хотел думать о случившемся, и это нежелание думать было щитом, который судьба подарила ему после того, как жизнь исколола его ядовитыми шипами. Щит прикрывал от пронзительной боли, причиняемой воспоминаниями, притуплял ее. Но он весь был в дырочках, и воспоминания неудержимо просачивались сквозь них.

Такая четкая картина словно живая стоит перед глазами. Толпа подростков с красными повязками на рукавах, в военной форме цвета травы, с деревянными винтовками и кожаными ремнями в руках заставляет его, стоящего на обломках домашней утвари, играть на своей драгоценной немецкой скрипке мелодию «В море не обойтись без кормчего». Когда он доиграл, парни вырвали у него скрипку, швырнули на землю, разбили прикладами в щепки, истоптали каблуками. А потом повернули к нему свои злобные и самодовольные лица победителей. Он привез ту скрипку из Германии, где учился, и десятки лет не расставался с ней ни на один день. Погибла единственная дорогая ему вещь.

Почему он вдруг вспомнил об этом? Не потому ли, что увидал в поселке итальянскую скрипку и она всколыхнула в его памяти события, о которых он запрещал себе думать? Не надо больше воспоминаний. Не лучше ли подумать о чем-нибудь приятном?..

Вот открылся огромный, свисающий чуть ли не с неба пурпурный бархатный занавес. Резкий луч прожектора выхватил его фигуру. Он не видит ни самого себя, ни публику в черноте зала. Только ощущает приятное прикосновение скрипки, прижатой подбородком… А потом гром аплодисментов, восторженные крики, цветы, горячие благодарные письма. В нем крепла вера в свое призвание. И родилось дерзкое желание стать китайским Паганини…

О чем мечта? Какая скрипка? Какой Паганини? Прочь! «Кампания критики и борьбы», обыски, проверки, побои, пинки — и он чувствовал себя собакой, потерявшей хозяина. А потом ссылка туда, где жили когда-то родные и близкие. К счастью, производственная бригада приняла его семью, и началась новая, незнакомая жизнь: сеять, собирать навоз, рубить хворост, пасти скот. От прежней жизни остались только жена и дочь. Но за много лет он не научился разговаривать с ними, их дела не интересовали его. Он привык говорить лишь со своей скрипкой. Радость, успокоение, счастье — все это давала скрипка. Он рассказывал ей о том, что у него на душе, и ему казалось, что она понимает.

Но скрипка разбита. А как она ему нужна! Как ветер парусу. Как небо птице. А сегодня он увидел то, о чем мечтал. Более того, он увидел итальянскую скрипку! Но ему, конечно, не заполучить ее. Нет денег! Вернувшись домой, он сразу же рассказал жене о своей радости, и бледное, изможденное лицо жены оживилось, но вскоре потухло. После того как он купил семян, у них осталось сто девяносто юаней. Если отдать их за скрипку, все трое останутся без гроша.

Это была удивительная ночь. Жена и дочь рано улеглись, но он не слышал их дыхания. Он тихонько позвал жену, окликнул дочь, ни та, ни другая не отозвались. Он думал о том, что завтра утром придется пойти в поселок, извиниться перед коротышкой, объяснить причину и отказаться от скрипки…

Он неотрывно смотрел на льющийся из окна лунный свет, тусклая ртуть которого постепенно сгущалась в ртутный туман.

Из бесконечной дали, пронизанной серебристым лунным светом, донеслась прекрасная мелодия, знакомая и незнакомая, сладостная и волнующая… В тот же миг он почувствовал, что плавно возносится ввысь, навстречу лунному свету. Оказалось, что он летит на огромной белой птице, похожей на лебедя. В руках у него необыкновенная скрипка, и он парит в небесах. Лететь и играть — как это прекрасно! Как восхитительна скрипка! А что это за узелок? Очень похож на тот, с семенами, который он вчера нес из поселка. Какие несравненные, божественные звуки извлекает он из скрипки! А справа и слева от него два огромных белых крыла машут в такт музыке…

Что это — сон? Нет, не может быть. Он погладил длинную шею белой птицы: прикосновение к гладким, плотным, шелковистым перьям было совершенно реальным, осязаемым. Он с силой несколько раз провел смычком по струнам, ощущение от скольжения конского волоса по струнам было совершенно реальным и даже передалось кончикам пальцев…

Но тут со всех сторон набежали тучи, резкий свет молнии ослепил его, оглушили раскаты грома. Белая птица закачалась, словно лодчонка в бурном море, которую волны то подбрасывают высоко, то швыряют вниз. Он с трудом удерживал скрипку, смычок в руке бешено прыгал, звуки стали беспокойными, хаотичными, похожими на вой ветра.

Белая птица опустилась на землю среди городской толпы. Люди в зеленом с красными повязками на руках окружают его. Один из них показался ему знакомым — невысокого роста, с удлиненными «вертикальными» глазками. Человек протягивает руку, чтобы отнять у него скрипку. Уж не тот ли это тип, что продавал итальянскую скрипку. Он уже раскрыл рот, чтобы заговорить с ним, как вдруг человек вырвал у него скрипку, положил ее себе на плечо и бросился со всех ног, да так, что скрипка в мгновение ока стала меньше спичечной коробки. Он потянулся к скрипке, чтобы схватить ее, но рука почему-то оказалась неестественно короткой, попробовал вытянуть ее, но почувствовал, что вытянулось только его тело.

Внезапно все исчезло, остались лишь какие-то неясные силуэты. Затем он осознал, что это был сон, что он все еще лежит в постели. Дорожка лунного света из окна передвинулась и стала отсветом блекло-голубого предрассветного неба. Луна еще светила, и виднелись редкие звезды, мрак в комнате рассеялся, и все стало серым. Ночной холод и свежий предрассветный ветерок заставили его окончательно проснуться. За окном давно уже пели петухи, дочь и жена сладко посапывали во сне.

Он подумал, что нужно встать и идти в поселок. До него более тридцати ли; если отправиться в путь сейчас, то к восьми можно поспеть.

Он сел, стал одеваться и вдруг увидел на столике у кровати, под чашкой с водой, пачку денег. Откуда деньги? Он взял их, сосчитал — ровно сто девяносто юаней. Все деньги, скопленные семьей. Значит, пока он крепко спал, жена тихонько положила их, чтобы он мог купить скрипку! В его сердце хлынула волна благодарности. Тут он заметил в предрассветном сумраке какой-то предмет, которого не было вечером, когда он ложился спать, — что-то белело возле подушки. Это был квадратный бумажный конвертик. Открыв его, он обнаружил сорок юаней и записку. Иероглифы было трудно разобрать, и он подошел к окну. Дочь писала ему:

«Папа, это немного денег, которые я сама собрала. Я копила их, чтобы купить тебе скрипку. Здесь немного, но они как раз пригодятся тебе. Прошу тебя, не отказывайся. Твоя дочь.

16/IV.1970».

Мог ли он надеяться? Целых двести тридцать юаней! Можно купить скрипку, и еще останется. Жена, дочь… как же это они? Все казалось еще более удивительным, чем сон, который он только что видел. Но он и не пытался понять. Огромная радость на время заслонила все. Ему хотелось разбудить жену и дочь, поблагодарить, обнять, расцеловать, но он не решился нарушить их сладкий сон.